Тайная дипломатия — 2 - Евгений Васильевич Шалашов

зрителю, это признанная классика. Да-да, товарищ Мейерхольд, и Чехов, и Горький, и «Село Степанчиково» Федора Михайловича — это все наша классика.

Кажется, между двумя великими режиссерами назревал вполне типичный скандал. Это может затянуться надолго. К счастью, Анатолий Васильевич, постучав по чернильнице ножичком для разрезания бумаги, призвал мэтров к порядку.

— Товарищи, на нашем совещании присутствует сотрудник наркомата иностранных дел. Он сейчас работает в Париже. Мы попросим товарища Кустова нам сказать — чем может художественный театр заинтересовать европейских зрителей? Пожалуйста, Олег Васильевич, вам слово.

Ну спасибо, товарищ нарком, удружил. А я-то Луначарского едва ли не земляком считал — все-таки, он ссылку в Вологде отбывал, рукой подать от Череповца. Но делать нечего, пришлось отвечать, импровизируя на ходу.

— Давайте исходить из того, что европейский зритель — он очень разный, — начал я, принимая глубокомысленный вид. — Московский художественный театр может столкнуться и с неприязнью со стороны белоэмиграции — а в этом случае им все равно, каким будет репертуар. С другой стороны, для европейской публики — имею в виду, «природных» французов, немцев и прочих, огромный интерес к МХТ, и к системе Константина Сергеевича Станиславского. В Париже я несколько раз видел объявления, где так называемые ученики Станиславского или бывшие артисты МХТ, проводили занятия по сценическому искусству и брали немалые деньги. Я еще удивлялся, откуда в МХТ столько артистов? И почему мне неизвестно ни одно имя?

— Приятно слышать, — усмехнулся Станиславский. — Мне рассказывали, что в Европе бывшие статисты, а то и рабочие сцены, костюмеры, выдавали себя за моих артистов или учеников.

— Вот видите, — обвел я взглядом присутствующих. — Система Станиславского — это бренд — то есть, некий образ, имидж русского театрального искусства. Поэтому, что бы ни привез Константин Сергеевич в Европу, на его спектакли народ повалит толпами, даже не ради идеи, заключенной в игре актеров, спектакле, а просто, чтобы посмотреть на игру артистов и, образно говоря, прикоснуться к великому. Не забывайте, что ни немцы, ни французы, русского языка все равно не знают.

— То есть, товарищ Кустов считает, что спектакль может быть абсолютно безыдейным, если его поставил Станиславский? — вздыбился Мейерхольд.

— Не обязательно все сводить только к Константину Сергеевичу. Станиславский — выдающийся режиссер, но есть и другие. Если зрителю интересна пьеса, если ему нравится игра актеров, то он сам отыщет в спектакле идею, — улыбнулся я. — Но предположим, идет спектакль талантливого режиссера — а хоть бы и вас, — польстил я Мейерхольду, пытаясь вспомнить, а он-то чем знаменит? О, так Константин Сергеевич упоминал «Мистерию-буф». — Так вот, предположим, что вы поставили блестящую пьесу по Маяковскому, а кто-то из ваших актеров напился, и сорвал представление. И тогда все идеи пойдут насмарку.

Неожиданно, участники совещания засмеялись, а сам Всеволод Эмильевич покрылся бурыми пятнами. Это что, так оно и было? А я-то не знал.

— Вывод напрашивается сам собой — что бы ни привез Станиславский, зрителю будет интересно, — заключил я.

— Анатолий Васильевич, вот лучшее подтверждение того, что нам необходима Международная театральная академия, о которой я говорю уже второй год, — заявил Станиславский.

Луначарский кивнул, но как-то без особого энтузиазма. Я его понимаю, какие могут быть академии? Стоп. Товарищ Аксенов, да ты осел. Академия-то международная. Батюшки, это же золотая жила для разведчика!

— Кстати, очень интересная мысль о создании академии, — сказал я, привлекая внимание присутствующих. — Международная академия — это ученики из разных стран, которые станут приезжать в Россию, а потом, разъехавшись, они станут нести в массы не только систему Станиславского, но и коммунистическую идеологию. По сути — выпускники станут проводниками коммунизма в Европе.

— Для академии нужны средства, — кисло сказал Луначарский.

— А еще вопрос — как к появлению международной академии отнесется ВЧК? — саркастически улыбнулся Мейерхольд.

— Касательно, денег, дело сложное, но решаемое, — сказал я, посмотрев на Луначарского. — Мне нужны расчеты — во сколько обойдется строительство или аренда здания, оплата преподавателям, техперсоналу, какие-то стипендии, материальное обеспечение, пособия. Впрочем, — перевел я взгляд с наркома на Станиславского, — вы специалисты, то лучше меня должны знать. Нужно знать конкретные суммы, тогда и искать средства легче. А по согласованию с ВЧК проблем не должно возникнуть. Уверен, что мы найдем понимание и одобрение.

Глава восьмая. А кто не врет?

После совещания мы с Луначарским и Станиславским остались втроем и заключили своего рода «договор о намерениях». Анатолий Васильевич возьмет на себя поиск подходящего здания и бюрократические проволочки, а также впишет Международную академию в систему вузов РСФСР. Нарком пообещал, что «выколотит», сколько сможет, средств из госбюджета, но недостающую часть должен изыскать НКИД. И он же, то есть, Наркоминдел, должен обосновать перед руководством страны необходимость создания Международной театральной академии. Всем остальным, включая составление сметы на содержание, определение количества преподавателей и студентов, материально-техническими тонкостями займется сам Константин Сергеевич, благо, что у товарища Станиславского опыт есть — сам МХТ создавал и театральные студии. Еще будущий народный артист СССР во время гастролей займется рекламой своей академии, привлекая в нее наиболее талантливых представителей западной молодежи. Константин Сергеевич отчего-то считал, что упор нужно делать на неприкаянных, желательно из бедных семейств, но я с ним не согласился. Во-первых, работать социалистическое искусство должно с разными людьми, в том числе и богатыми. Во-вторых — на какие шиши бедняк из Европы поедет в Россию?

Были и другие соображения, о которых я ни Станиславскому, ни Луначарскому не стал говорить. Великому режиссеру об этом знать вообще ни к чему, а Анатолий Васильевич, знавший мою настоящую должность, должен сам догадаться. Богатая молодежь нам нужна, потому что, в отличие от бедной, она вхожа в дома политиков и в дома высоких военных чинов. И еще не стал говорить, что кроме товарища Станиславского — почетного ректора и художественного руководителя академии, в учебном заведении будет еще и проректор, назначенный лично мной. И пара-тройка преподавателей, а еще лучше — молодых ассистентов или лаборантов. Академия появится не завтра и даже не через год, а в лучшем случае — годика через два, а то и три, но людей нужно искать прямо сейчас.

Так что, совещанием я остался доволен, поэтому решил, что имею полное право перекусить не в какой-нибудь забегаловке, а в приличном месте, благо, что догадался захватить из собственного кабинета очередную десятидолларовую бумажку. Эх, вроде бы, особо не трачу, а «зелененькие» куда-то улетучиваются. Так пойдет, придется для возвращения в Европы искать деньги.

По дороге от Сретенки, где обитал Наркомпрос и до Большой