Счастливая Россия - Борис Акунин

Американцы изобрели новое оружие массового действия: киноконцерн Голливуд, который конвейерным методом, в промышленных количествах, экспортирует любовь и интерес к Америке. Гениальность изобретения заключается в том, что оно не только делает Америку первооткрывателем на пути «мягкого империализма», но еще и окупает все затраты, принося немалую прибыль.

Французы и англичане чуть ранее сделали то же самое при помощи приключенческой литературы, так что во времена моего отрочества мы – благодаря Александру Дюма, Вальтеру Скотту, Стивенсону, Хаггарду, Конан-Дойлу, Буссенару, да и тем же американцам, Фенимору Куперу с Майн Ридом, не говоря уж о Пинкертонах с Никами Картерами – знали чужую историю лучше своей, а играли исключительно в «иностранных» героев: мушкетеров, сыщиков, рыцарей или индейцев.

А чем хуже русские богатыри и казаки, суворовские гренадеры и кутузовские гусары, ермоловские егеря и кавказские горцы? Почему бы России не эпизировать свою богатую, увлекательную историю? Неужто многовековые столкновения с Великой Степью менее драматичны, чем Крестовые походы, а освоение Сибири менее фактурно, чем освоение Дикого Запада? А эпоха Петра и великой Екатерины? А 1812 год? А Кавказ и Хива с Бухарой? А Дальний Восток?

Разумеется, речь не идет о том, что государство дает приказ литераторам и киностудиям: в течение следующей, прости Господи, пятилетки, создать столько-то фильмов и романов с прославлением русской истории. Искусство по указке не работает, и ничего живого так не создашь. Я говорю не об администрировании творческого процесса, а о его стимулировании, и чуть позже я расскажу, как оно могло бы быть устроено. Сейчас же просто хочу констатировать: если подростки других стран начнут играть в русских героев, свободно выговаривать русские имена, если кто-то будет за Лжедмитрия, а кто-то за Годунова, кто-то за линейных казаков, а кто-то за шамилевских мюридов – можно будет считать, что половина дела сделана.

Что есть у России в «запасниках», кроме великой истории?

Конечно же, великая литература, которой мы обязаны предыдущему столетию. Вот область, в которой наша культура уж точно может претендовать на первенство. Романы Толстого и Достоевского, драматургия Чехова – самый ценный вклад России в улучшение человечества. Если нас в мире сегодня хоть сколько-то знают и понимают, то в основном благодаря этим книгам.

Со второй половины того же девятнадцатого века обнаружилось, что Россия сильна и своей классической музыкой. Не до такой степени, как Италия или Германия, однако же наше преимущество заключается в том, что величие итальянской музыки в основном осталось в прошлом, да и Германия после Вагнера не поражала мир ничем выдающимся, а у нас есть и Рахманинов, и Стравинский, и Прокофьев с Шостаковичем. Наши композиторы каким-то магическим образом слышат музыку сфер, и ничем, кроме особенностей русского культурного эфира, объяснить это невозможно.

Совсем недавно выяснилось, что у нас есть и первоклассная живопись. Еще сто лет назад остальной мир ее не замечал, полвека назад снисходительно стал похваливать каких-нибудь передвижников, но двадцатый век выдвинул наших художников в авангард мирового искусства. Я слышал, что в Европе сейчас гремят имена Василия Кандинского и Марка Шагала, огромен интерес к нашим Филонову и Лентулову, к нашим конструктивистам. Революционный прорыв в современном искусстве в значительной степени – заслуга женщин, которые лишь теперь получили возможность полноценного творческого труда, и посмотрите, каких замечательных художниц подарила миру Россия: Зинаиду Серебрякову, Наталью Гончарову, Марианну Веревкину.

Вы скажете, что большинство из вышеупомянутых российских мастеров вынуждены жить в эмиграции, а я вам отвечу, что и это тоже одно из многообещающих семян российской колонизации мира. Русская диаспора, следствие национальной трагедии, может стать одним из важных факторов распространения нашей культуры, потому что это самая развитая и образованная страта российской цивилизации, ее верхний слой, накапливавшийся веками. Конечно, дети и внуки эмигрантов ассимилируются; пока Россия остается в постыдном состоянии, они, возможно, будут стесняться своего происхождения, но когда страна преобразится и начнет быстро развиваться, всякому человеку с русскими корнями будет приятно их оживить, и тут уж дело государственной политики – как содействовать этой плодотворной тенденции.

Значительная часть русской диаспоры, скорее всего, сохранит приверженность отеческой религии – православию, которое является еще одной важной частью нашего наследия. Исторически сложилось, что древняя византийская вера переселилась в Россию и сегодня главным образом ассоциируется с нашей родиной. Это обстоятельство (да простит меня наш уважаемый Богослов за цинизм, а вернее практицизм подобного взгляда) таит в себе большие возможности, которыми царская Россия почти не пользовалась, а если и пробовала, то выходило это довольно скверно. Мне в бытность сотрудником дипломатических миссий в Китае и Японии приходилось с досадой наблюдать, как были несвободны наши миссионеры, вынужденные «проводить курс» Петербурга, вместо того чтобы просто проповедовать русскую версию христианства, к которому местные жители были весьма и весьма восприимчивы. Однако широкому распространению православия вечно мешала рабская привязанность к воле государства и его сиюминутной политике. Как мы знаем, сервильность пастыря перед кесарем привела к кризису веры и в самой России. Тремя веками ранее, во времена Смуты, православная церковь спасла и воскресила страну; сейчас ничего подобного, увы, не произошло. Духовный и общественный авторитет церкви накануне переворота 1917 года был столь низок, что она не сыграла совсем никакой роли в последующих трагических событиях. В наши дни церковь гонима и ведет катакомбное существование, что, вероятно, пойдет православию на пользу, если, конечно, его иерархи не склонятся перед большевиками, следуя трусливо понятому постулату о том, что всякая власть от Бога. Не всякая, не всякая! Бывает власть и бесовская. Христовой церкви склоняться перед ней нельзя! Впрочем, прошу прощения за неуместную эмоциональность и за вторжение в сферу нашего Богослова, который обещал сделать доклад о православной церкви будущего.

Я же вернусь к практическому аспекту этой темы. Со своей «империалистической», «экспортной», «рекламной» колокольни я ясно вижу, что православие, ныне распространенное в мире гораздо меньше католицизма или протестантизма, имеет свои привлекательные стороны по сравнению с обеими этими конфессиями. Православие в чистом своем виде, так замечательно изображенном Федором Михайловичем Достоевским в образе старца Зосимы, милосерднее и тише западных ветвей христианства; оно по-особенному сострадательно и мудро. Православие не запугивает муками чистилища, как католицизм, и не приземляет духовную жизнь, как это делают многие направления протестантизма. Добавлю также, что византийская зрелищность обрядов, своеобразие церковной архитектуры и прекрасная мелодика хорового пения очень выигрышны для привлечения новой паствы. Я думаю, что у русского православия имеются хорошие шансы занять гораздо более видное место в ряду мировых конфессий – когда наша церковь очистится и обновится. Конечно, государство не должно требовать от церкви, чтобы в своей миссионерской деятельности она следовала предписаниям «партии и правительства»; ценность распространения русской религии в мире выше всякой политики – здесь речь пойдет о духовном родстве душ, вот почему я отношу пропаганду православия к сфере культуры и – шире – «мягкого империализма».

К тому времени наверняка появятся и новые формы и виды массового искусства, каких мы сегодня не можем даже вообразить. Например, недавно я прочитал интереснейшую статью об изобретении, названном television, то есть «взгляд на расстоянии». Это радиоприемник с изображением, который в будущем сможет превратить каждую квартиру в кинотеатр, филармонию, лекционную аудиторию и что угодно. (Между прочим, изобретателем является наш соотечественник, инженер Зворыкин – из той самой русской диаспоры, о которой я только что говорил.) Полезность этой новинки для «мягкого империализма» несомненно будет еще выше, чем у кинематографа, а вернее, они станут поддерживать друг друга.

В программе государственного развития новой России должно быть записано, что одним из приоритетов деятельности федерального правительства является изучение всех новых открытий, потенциально пригодных для развития российской культуры и ее продвижения в мире.

Уважаемый Председатель совершенно прав, когда говорит, что центральная власть будет контролировать всего несколько ключевых направлений жизни страны, но одним из важнейших ведомств должно стать Министерство Русофилии, деятельность которого сосредоточится именно на этом: чтобы Россию в мире больше любили и лучше знали. По своей структуре и деятельности это будет чрезвычайно «неминистерское» министерство. Конечно, ему выделят бюджет, и немаленький, но распоряжаться расходами должны не чиновники, а экспертные советы, собираемые из самых авторитетных и материально незаинтересованных лиц. Ведомство определяет стратегию и выстраивает иерархию государственно значимых проектов – вот и всё. Если речь идет о чем-то монументальном вроде съемок большого кинофильма, или создания гастрольной труппы, которая будет знакомить мир с российским театром, или концепции национального павильона на международной выставке, выбирать творческую команду будет ни в коем случае не министр, а экспертный совет на конкурсной основе. И так во всем.