Хозяйка усадьбы 'Тихий уголок'. - Резеда Ширкунова

давали сбор трав с добавлением пустырника, чтобы побольше спал. Издревле известно — сон помогает организму восстанавливаться.

— Конечно, барин. Сейчас занесем лохань. Я уже приказал нагреть воды.

Прохор вышел и через несколько минут вернулся с двумя здоровенными мужиками, несущими по два больших ведра с водой. Вскоре все было готово для принятия ванны, если можно так выразиться.

Силы к барону пока не вернулись, поэтому Прохору пришлось потрудиться. Уже лежа в постели, Семен ощутил некоторую бодрость. Тело очистилось от пота и грязи, стало легче дышать, вот и самочувствие улучшилось.

— Прохор, подашь зеркало?

— Для чего, барин? Что вы там не видели?

— Себя, Прохор, себя! Не знаю, говорил ли тебе наш семейный лекарь, но я потерял память. Даже не помню, как выгляжу.

Дворецкий выпучил глаза и раскрыл рот.

— Неужто такое бывает, барин?

— Бывает даже похлеще, — улыбнулся Семен, вспомнив о своем попаданстве. — Так принесешь зеркало?

— Сей момент, барин, — поклонился Прохор, открыл стоявший у стены гардероб и вынул оттуда вещицу размером чуть больше тарелки.

Зеркало представляло собой отшлифованную пластину то ли металла, то ли камня — Семен не разобрался. Он взял протянутый предмет, посмотрел в него. В гладкой поверхности отражалось довольно симпатичное лицо с длинными цвета темного шоколада волосами, карими с зеленым оттенком глазами и тонким аристократическим носом с легкой горбинкой. Но больше всего внимание привлекали губы, и не из-за красоты или неестественности формы. Они были сухими, по углам «красовались» кровавые трещины. Проведя по ним языком, Семен ощутил боль и привкус железа.

«Надо помазать кремом, — подумал отстраненно. И тут же спохватился: — Какой крем?! Здесь даже нет врачей! Лучше маслом, чтобы дать время зажить тонкой кожице».

Лежал он еще два дня, а с третьего начал вставать и ходить по комнате. Молодой организм быстро шел на поправку, и с каждым днем барон чувствовал себя все лучше.

Однажды, услышав писк, Семен вышел из комнаты, прошел немного вперед и увидел в приоткрытую дверь кормящую ребенка мать.

— Чего вопишь? Покормлю своего, потом, что останется, тебе дам, — проворчала девица, державшая на руках дите. Причем этот малыш выглядел намного крупнее, чем комочек, лежащий в люльке.

Семена передернуло от услышанного. Не постучав, он вошел в комнату.

— Кто такая? — строго спросил у растерявшейся женщины, попытавшейся прикрыть грудь.

— Снежана, барин.

Ребенок в люльке снова пискнул. Семен прошел и взял девочку на руки. Она подняла такие же карие, как теперь и у него, глаза. Точно так же в прошлой, такой уже далекой жизни смотрел новорожденный Данилка, словно пытался запомнить лицо отца.

— Отложи своего ребенка и корми девочку, — холодно приказал барон.

Женщина беспрекословно оторвала сына от груди и взяла на руки Катюшку. Ребенок довольно зачмокал, глотая молоко. Оставшийся без еды малыш открыл рот и заорал во всю мощь легких.

— Прохор! — подойдя к двери, крикнул Семен.

— Слушаю, барин.

— Эту, как только покормит девочку, выгнать и найти другую кормилицу, — приказал мужчина слуге и повернулся к крестьянке: — Не будь ты кормящей матерью, всыпал бы за то, что ребенка держала впроголодь! Малышка уже плакать не могла от бессилия!

— В первые дни сильно плакала, потом вроде затихла. Так мы и не переживали, думали, спокойный ребенок, — попытался оправдаться дворецкий.

— А ты почему молчала, Снежана? — ледяным голосом спросил барон.

Девушка лишь сжалась и втянула голову в плечи.

— Она за каждый день кормления барышни получала серебряный, а это большие деньги, — процедил сквозь зубы Прохор. — Плетей захотела, молодушка?

Женщина продолжала молчать. Наконец девочка оторвалась от груди и мирно заснула, даже оравший рядом ребенок ей не мешал.

Мать сунула грудь мальчику. Он дернул за сосок, потом выплюнул, затем вновь взял в рот и, опять выплюнув, заорал еще громче, чем прежде. Молока не осталось.

— Это что же получается, моему ребенку доставались лишь капли? — процедил барон.

На него было страшно смотреть. Он стал бледен как смерть, его слегка потряхивало. Если бы не спинка кровати, за которую успел схватиться, Семен уже лежал бы на полу.

Перепуганная женщина выскочила за дверь, оставив все свое добро. Барон тяжело опустился на стул. Тут в комнату буквально влетел Антон Ермолаевич, схватил руку пациента и принялся считать пульс.

— Срочно в постель! Еще осложнений недоставало после такого потрясения! — заворчал недовольно лекарь.

С помощью слуг Семен добрался до своей комнаты и без сил свалился на уже опротивевшую кровать.

— Выпейте, голубчик, — скомандовал Антон Ермолаевич, вынув из кармана небольшой флакон с непонятной жидкостью. Накапав из него в стакан с водой, протянул барону.

Семен послушно выпил и не заметил, как заснул.

Проснувшись ближе к вечеру, он направился в детскую к дочери. В комнате сидела незнакомая женщина, а рядом находилась пожилая служанка. Мужчина смутно ее помнил по моментам, когда сознание ненадолго возвращалось.

— Барин, — начала она, — кормилицу новую нашли. Ребенок помер, а молоко у матери есть. Прохор велел сразу вести к барышне в детскую.

— А муж где? — поинтересовался барон.

— Нет мужа. Под лед провалился, не смогли вытащить, — тихо ответила женщина. На глаза кормилицы навернулись слезы.

— Успокойся. Если будешь хорошо кормить и смотреть за ребенком, оставлю при ней нянькой.

Женщина лишь кивнула.

Глава 17

Катерина подошла к краю обрыва над быстрой речкой. Хватаясь за кусты, она медленно спустилась. Захар с Петькой последовали за ней, а дед Василий остался с Матвеем наверху.

На противоположной стороне песчаный берег шел обширной полосой, а на том месте, где стояла Катя, он был шириной около двух метров и переходил в крутой и обрывистый. Девушка прошла немного вперед, отковырнула кусок оранжевого цвета.

— Как думаешь, что это, Захар?

— А тут и думать нечего, барышня. Глина. Мужики иногда приходят сюда, набирают немного и мастерят посуду. Раньше в усадьбе имелся свой гончар, но он и вся его семья умерли с голоду. Так и пользуемся сейчас тем, что осталось после него.

— Значит, обжигали глину-то?

— Гончар знал, как обжечь, — вздохнул помощник, — а остальные не учились этому. Теперь, вот, делаем у кого как получается и сушим на солнце. Надолго такой посуды не хватает, но и глины много, еще можно налепить.

Девушка смочила кусок глины в воде и стала разминать