Несколько дней после конца света - Хуан Мирамар

– Ну что ж… – сказал он, поднимая свою кружку. – Как говорится, дай бог.

Урия попытался встать, но потом решил ограничиться, как ему казалось, изящным поклоном в сторону Иры Штельвельд.

– Выпьем за здоровье дамы! – провозгласил он, выпил одним глотком содержимое кружки и продолжил: – Ваш муж– красавец… пилоты Люфтганзы – все, все! – седые красавцы… откуда? Откуда столько красавцев? Курбатов – был красавец, умер. Я был на похоронах – лежит в гробу… красавец! Аракин – красавец, помнишь Аракина, Аврам?

– Неужто умер? – поинтересовался Рудаки.

– Жив… пьет, но жив, – ответил Урия. – Красавец! Диденко, помнишь Диденко, Аврам? Не красавец, но умер… давно. Эти, – он показал на Аборигенов, – не понимают, гордые… я им сигарету, а они морду воротят… гордые… – и протянул свою кружку Иванову. – Плесни еще. Хорош продукт – пошел как дети в школу.

Некоторое время все молчали. Иванов и Рудаки закурили, а Штельвельды жевали, задумчиво глядя на огонь. Урия, казалось, заснул, и поэтому Рудаки даже вздрогнул, когда он неожиданно громко спросил Штельвельда:

– Так это ты капитан?

– Нет. Какой я капитан?!

Обескураженный Штельвельд едва не подавился, а Ира засмеялась и сказала:

– Прямо, капитан.

– Молодые капитаны поведут наш караван… – запел Урия, потом посмотрел на Штельвельда и сказал: – Красавцы! Не молодые, но красавцы. Помнишь, Аврам, пилотов Люфтганзы? Седые красавцы… Все красавцы, все. Откуда?

– Капитаном у нас будет некий Нема, – серьезно сказал Рудаки, – как раз его мы и ждем, но что-то он долго в этот раз – ведь столько надо обсудить до утра.

– А, Нема… я знал одного Нему, – откликнулся Урия, – мясника на Ситном. Жулик.

– Красавец? – спросила Ира.

– Не красавец, – ответил Урия, – но зарезали товарищи, выручку не поделили.

– Знакомства у тебя, однако, Урия, – заметил Рудаки и спросил: – Так ты решил с нами?

– Я? Я с вами, с кем же еще… – рассеянно ответил тот, его явно занимало другое. – Курбатов, ты помнишь Курбатова, Аврам? Умер… красавец… умер… лежит в гробу… красавец. С базара едем, Аврам, с базара.

– Бесспорный факт, Урия, – сказал Рудаки и добавил: – Хорошо, что еще куда-то едем. Ты же вот тоже на Бетельгейзе собрался.

– Бетельгейзе-шметельгейзе: один, как говорится… черт. Эх! – Урия махнул рукой. – В энциклопедии теперь не посмотришь, что за планета, – у меня в компьютере такая энциклопедия была. Компьютер луддиты разбили, сволочи. Я им говорю: я ж за него больше куска зелеными отдал, кто мне компенсирует? Получил в морду от главного – вот тебе компенсация, говорит, и по роже… Планета-шманета – какая теперь разница? С базара едем, с базара…

– Бетельгейзе – звезда, а не планета, – сказал Штельвельд, который во всем любил точность.

– Планета-шманета – какая разница, – Урия опять махнул рукой. – Поехали, – и попросил Штельвельда: – Плесни-ка еще, продукт – высший сорт. Твой?

– Да нет, это Иванова произведение, – сказал Штельвельд. – Правда, у меня тоже есть, но другая технология.

– Хорош продукт. Из чего гонишь? – спросил Урия у Иванова.

– Из книг разных, макулатурных, все больше по экономике, но политпросвет тоже попадается, – Иванов показал на свой рюкзак. – Вот, посмотри, если хочешь, я брошенную библиотеку нашел, все хорошее растащили, только это осталось.

– Подожди, сейчас моей выпьем, сравнишь, – сказал Штельвельд, – Иванов еще картошки испек.

Урия поставил свою кружку на землю, достал из рюкзака Иванова книги, стал их рассматривать. Иванов начал вытаскивать из золы печеную картошку. Штельвельд разлил водку из своей фляги и сказал:

– Предлагаю выпить за успех задуманного предприятия.

– Однако, где же Нема? – спросил Рудаки.

– Уж полночь близится, а Немы нет, как нет, – сказал Штельвельд, выпил и потянулся к бутерброду, который держала наготове Ира.

– Действительно, в ожидании Годо, – Иванов выпил и стал чистить печеную картошку.

– Мальчик уже пришел, скоро и Годо надо ждать, – выпив и привычно скривившись, предположил Рудаки.

– В пьесе Годо вообще не пришел, – уточнил Иванов.

– Правда? А я уже не помню, как там, – признался Рудаки и добавил бодрым тоном. – Надеюсь, у нашей, так сказать, пьесы будет другой финал.

Все надолго замолчали. Как-то вдруг стало ясно, что уже наступила ночь. Который был час, никто не знал, и вокруг был тот же темный лес, та же черная вода, но лес стал еще мрачнее, вода казалась еще холоднее, собачий лай, вой и повизгивание, доносившиеся с той стороны озера, вроде стали слышнее и ближе.

Пить больше никому не хотелось, и ночной пикник у костра с друзьями, который заранее и давно предвкушал Рудаки, затеявший встречу с Немой отчасти из-за этого, явно не удался. Настроение ему испортили сначала «болельщики», а потом и все эти рассказы про оживших мертвецов, ну и Аборигенки, конечно. Чтобы переключиться, он спросил Штельвельда:

– А какой он, этот Гувернер-Майор?

– Несолидный какой-то, одна фамилия чего стоит, Ржевский, но красавец, ничего не скажешь, седой красавец, как говорит вот Урия, и на Окуня похож.

– На Окуня? – удивился Рудаки. – Отчего же тогда несолидный? Окунь на первый взгляд куда как солидный, только тик нарушает образ солидного и положительного человека, образ нарушает, зато шарм придает.

– Да, шарма у Окуня хоть отбавляй, – внес свою лепту Иванов, – даже когда он пьяный.

– То есть всегда, – дополнил Рудаки и спросил с ноткой зависти в голосе: – Так, выходит, вас Гувернер-Майор к себе забирает, придворными астрологами, так сказать?

– Консультантами, – поправил Штельвельд, – пока консультантами, – и ехидно добавил, – а лингвисты ему не нужны.

– Лингвисты нынче никому не нужны, гибнет культура, – Рудаки вздохнул, – но, надеюсь, товарища не забудете, перетянете в Майорат – Ива давно мечтает на Печерск перебраться. Я могу детей майора чему-нибудь учить, есть у него дети?

– Ты научишь, – заметил Иванов, – великий педагог, Ушинский и кто там еще, Песталоцци.

– Макаренко, – подхватил тему Рудаки. Разговор ему нравился, все вроде опять забыли про ужасы и начинался обычный, так им любимый застольный треп. – Макаренко ему нужен, Гувернер-Майору вашему, перевоспитывать его надо, совсем не уважает права человека – вон что с Белыми Братьями сделал: я видел, как Институт информации горел, когда сюда шел…

– Белым Братьям так и надо, они детей до самоубийства доводили, – вдруг сказала Ира, но тут же встрял Штельвельд:

– А ты откуда знаешь? У тебя есть доказательства?

– Прямо, доказательства тебе, все говорят… – обиделась Ира, а Штельвельд продолжал: