Танец на лезвии бритвы - Андрей Шамин

— Надеюсь, он, нас, не запомнил! — пританцовывая, прокричал Вася.

— Я тоже.

Я застегнул ширинку и продолжил:

— Во-первых, мы были в капюшонах, а во — вторых — хоть он и тупой как валенок, но не дурак — его за то, что нас упустил так взгреют — самого на круг поставят!

Дома я прослушал плёнку, кое-что набросал. И снова раскрыл обгоревшие листки.

Зашёл вечером к И… Когда она меня отшила, стало очень больно, нехорошо засосало в области сердца, полились слёзы; я стал задыхаться, словно вытащенная из воды рыба. Но когда я увидел её поникшую за кухонным столом сердце, будто шило пронзило. Я забыл все свои обиды и страхи и сомнения — любимой было плохо, она сама переживает. И. солнышко моё, радость моя. Пусть приснится тебе светлый радостный сон. Я тебя люблю!

Воланд сказал — "Рукописи не горят". Господи, как я хотел бы сжечь напрочь некоторые листы из книги моей жизни. Но… Что сделано — то сделано. Что посеяно — то и пожинается. Что смололось, из того и печётся. И что испеклось, то мне и отведывать. Завтра надо идти на приём… Слово не воробей — вылетело, не поймаешь…

Ей со мной было тепло, мне с ней было хорошо — может это и есть любовь?

Слёзы разбили корку уже начавшую покрывать сердце, и оказалось — оно живое, ранимое.

Мне надо научиться принимать смерть и отпускать даже то, что безумно люблю. И., счастливой тебе дороги меж звёзд.

Мечта моя умерла, а вслед за ней и я стал умирать.

No comment.

Июль

Глава 1. Летний день, летняя ночь

Я гулял по Старой Риге. Просто так. Почему бы и не погулять, если денег на казино нет, а отдохнуть хочется. Пара, поднявшаяся из-за ближайшего ко мне столика привлекла моё внимание. Особенно девушка.

— Где-то я её видел… Но где?

Парень расплатился с барменом и повернулся лицом. Это был Ромуальд — как всегда элегантный и изысканно одетый. Пока я раздумывал здороваться или нет, пара оказалась рядом.

— Добрый день, Ромуальд.

— Добрый. Александр, если не ошибаюсь?

— Александр, — кивнул я и подумал — Парень, с твоим I.Q.[39] не запомнить имя? Что то ты крутишь.

Далее последовали обычные разговоры про жизнь, новые фильмы и законы, в общем, то обычная беседа: максимумом слов с минимумом информации. Потом он спросил меня о работе. Вот тут и пошла у нас нестыковка во взглядах. По всей видимости «отвёртка» ослабила Ромику стопорные винты.

— Можно жить да не дают.

— Кто не даёт то?

— А чёрт его знает. Вот опять деньги задержали. То деньги, то материал. Свобода печати…

— Так усердно бичевал себя, что доставалось окружающим.

— Кто?

— Я.

— Здорово!

— Стараемся понемногу…

— Журналист?

— Свободный мыслитель. Вот, кстати, насчёт "не дают". Рабы, отказывающиеся от воли, предпочитают крепкую цепь — что б потом жаловаться — если бы не, то я бы…

— Но сейчас безработица. Сложно место найти. Вон работяги мыкаются — шоферы, слесари, маляры…

— Правильно.

— ???

— Потому что работать все умеют, а вот заставить работать на себя — это уже искусство.

— И вы, конечно, владеете этим искусством в совершенстве?

— Могу позволить посидеть в кафеюшнике и не только.

— А нищим подаёте?

— Проблемы человека — его личные проблемы.

— Да вы эгоист, батенька!

— Самый крутой эгоист Бог. Нуждаясь в любви более слабых существ, даёт это как закон, а сам помогает лишь тем, кто его принимает! Ни хрена себе — всемогущее существо — помогает лишь тогда, когда его избирают своим господином.

— Наука доказала — Бога нет.

— Наука в жопе!

— Ну, хорошо. Рай и Ад дают материальные и наслаждение, и страдание — если нет тела, то каким образом ощутишь боль или удовольствие?

— Ты на сеансе был и ни хрена не понял! Это всё существует. Как тот трамвай — можешь сто раз сказать себе, что его нет и лечь на рельсы!.. не хочешь попробовать?

— Нет.

— Так вот. Везде можно жить… Правда, по-разному.

— Эх, грехи наши тяжкие…

— Понятие — грех лично меня дико раздражает. Адам и Ева натворили, а я, не ведающий об этом ни сном, ни духом, должен искупать вину! Вся сознательная жизнь — искупление вины! Сколько бы ни прожил, ни сделал! Так вот. Я не собираюсь до самой смерти жить с общечеловеческой виной!

— Но люди…

— Мне ненавистны их возня и пожирание друг друга. Иногда я даже испытываю удовольствие, когда думаю о ядерном взрыве над каким-нибудь мегаполисом. Р-раз — и жаркое готово!

— Из родственников и друзей.

— У меня нет друзей!

— У вас то и нет? Никогда бы не подумал…

— Друзья должны служить для дела, а не для полноты списка в телефонной книжке!

— И какого это дела, если не секрет?

— Познания Истины.

— И какова истина?

— У Мира два господина. А у нашего один, — он пронизал меня взглядом. — Знаешь поговорку: меньше знаешь — дольше живёшь?

— Теперь знаю.

— Вот и славненько. Криста, эйям. Счастливо оставаться, господин журналист.

Они растаяли в белёсом мареве, а я остался сидеть как пень. Информации к размышлению было завались. Для начала — откуда он узнал про моё занятие. Может, предавание журналистике, как и порокам, отпечатывается на лице? Очень непростой этот Ромуальд, крепкий орешек два, первый — этот маг-целитель, Виктор Черных, хотя знакомых не выбирают. Может коллега по цеху или ученик. Знал бы, что доживу до времён, когда можно по колдунам ходить, как по аптекам. А ведьмы гуляют со свободными мыслителями… Вообще то хорошая погода, именно в такой солнечный день я и познакомился с Анной.

— Значит, в кафе посидеть можете, господин нигилист? — я крутанул на ладони «коровку». — Что ж пора заняться и мне магией!

Для начала я превратил животное в рыбу, потом в траву, потом в ничто, и, покидая радушного бармена, подумал — Неплохо для начала!

Прогулявшись по нашему мини-парижу я сел в автобус и покатил домой. Сегодня я мог уделить дневнику гораздо больше времени.

Молитвы как тени моих сновидений, они звучат, но нет успокоенья… Нет ответа… Я слышу лишь хохот наползающей тьмы и печальный голос ушедшей. Он зовёт меня, обещает понимание и покой, покой и понимание уставшей душе моей. Страх висит над миром. Я не исключение, скорее правило из исключений. Люди не замечают страха, пьют энергию Бога, ненасытные вампиры. А страх так и висит над миром. Все пишут сейчас всё что взбредёт в голову, а наведываются в неё лишь осколки разбитых зеркал вечности. Зеркал отлитых многими поколениями… Бедная Земля — все предлагают ей спасение, а мы как раз и не хотим принять его, потому что мы грязные и лохмотья наших некогда белоснежных одежд в ржавых пятнах. Бедная Земля. У семи нянек дитя без глазу. Я твой сын Земля и тоже грязный и нищий. Я не люблю тебя, мать — ты мне тюрьма, а я люблю суму. Прости…

Моя жизнь дотлевает. Странные мысли меня сегодня посетили. Ну да ладно — пришли, ушли и хорошо, что не задержались.

У меня своя в белом поле дорога. По левую руку Ангел, по правую — Чёрт, и вот — иду-бреду.

Мне надо смириться с потерей И., а я цепляюсь. Цепляюсь за сны, за обрывки чувств, и не могу поднять руку, что бы перерезать тоненькую нить.

Православие — правильно славить или право славить?

Зашёл в храм, что на Гоголя, на службу, но приспичило в туалет. О.О. оказался заперт — пришлось ссать на забор, и дунул ветер и всю струю до капли занёс на брючину. Пришлось сушиться…

Ты, который подвесил звёзды, сотворил мир, не нашёл даже мгновения откликнуться, — видимо занят.

Я не люблю жизнь, мне всё равно. Я желаю покоя. Устал до смерти. Наверное, я удостоюсь в Аду места, где мучаются люди, ненавидящие и отринувшие жизнь. Бог мне судья. Света тьма — нет Бога. Вот и будет — там Бог, а там порог.

Я пишу страшные вещи. Смерти я не страшусь — какая разница быть одиноким там или тут. Там у меня не останется надежды, а здесь я цепляюсь за любую кочку, лишь бы не унесло ветром. Просто я волк-одиночка, а волк умирает один в чаще леса и никто не знает, где он находит последний приют.

Сей час — один час пополуночи.

Ведь счастье дышать воздухом и видеть свет, ощущать тепло земли и её пульс, внимать шёпоту звёзд и дыханию космоса никто отнять у меня не в силах. Даже лишённый тела я буду помнить запах травы и дрожащие капельки росы на лепестках цветов, шум крон под набежавшим ветром — всё останется во мне.

Полная цена человека это свет его сердца, его души. Другого не дано.

Теперь я знаю. Моё сердце будет замедлять свой пульс, потом оно замрёт… Мир окружающий станет резче, чётче. Я буду видеть и слышать окружающих, и не смогу ни утешить их, ни попрощаться. Не смогу прикоснуться к тем, кто мне будет особенно дорог. Ещё какое-то время я буду раздумывать, а потом встану и пойду навстречу маленькой звёздочке призывно мерцающей вдали. Путь длиною в жизнь. Я не знаю, что скажет мне Отец Небесный, я просто буду идти. Блудный сын беззаветно любящего отца. До Звезды ещё далеко — целая вечность и, возможно, на этом пути я не буду один…