Мистер Слотер - Роберт Маккаммон

Мэтью смотрел на Слотера, хмуря лоб, будто его беспокоили другие вопросы.

— У вас есть жена? Или какие-нибудь родственники?

— Оба ответа отрицательны.

— Где вы жили до ареста?

— То здесь, то там. Больше там.

— А работали где?

— На дороге, мистер Корбетт. Мы с моим партнером отлично действовали и неплохо жили собственным проворством и богатством путешественников. Да упокоит Господь душу Уильяма Рэттисона.

— Его сообщник, — пояснил Хальцен, — был убит при последней их попытке ограбления. Видно, даже у квакеров кончается терпение, и они в один из дилижансов от Филадельфии до Нью-Йорка посадили вооруженных констеблей.

— Скажите, — обратился Мэтью к Слотеру, — вам с Рэттисоном случалось убивать, когда вы… жили собственным проворством?

— Никогда. Ну, случалось мне или Рэтси дать кому-нибудь по голове, кто начинал невежливо разговаривать. Убийства не входили в наши намерения — в отличие от денег.

Мэтью потер подбородок. Что-то все же его в этом во всем беспокоило.

— И вы решили лучше поселиться до конца дней в сумасшедшем доме, чем предстать перед судьей и выслушать приговор… скажем, клейма на руку и три года тюрьмы? Это потому что вы считали, будто из сумасшедшего дома сбежать легче? И почему сейчас вы так охотно покидаете его, не пытаясь даже отрицать обвинения? В конце концов, тот квакерский врач мог ошибиться?

На губах у Слотера снова мелькнула улыбка — и медленно погасла. Отстраненное выражение глаз так и не изменилось.

— Дело в том, — произнес он, — что я никогда не лгу людям, которые не дураки.

— То есть людям, которых нельзя одурачить, — буркнул Грейтхауз.

— Я сказал, что хотел сказать. И в любом случае меня отсюда вывезут, доставят на корабль и отправят в Англию. Я предстану перед судом, меня опознают свидетели, заставят показать могилы трех очень красивых, но очень глупых барышень и вывесят под гогот толпы на виселице — в любом случае. Так зачем же мне не быть правдивым и марать свою честь перед такими профессионалами, как вы?

— А не в том ли дело, — предположил Мэтью, — что вы полностью уверены в том, что сбежите от нас по дороге? Даже от таких профессионалов, как мы?

— Это… это мысль. Но, дорогой мой сэр, не осуждайте ветер за желание дуть.

Грейтхауз вложил ордер на передачу и копии обратно в конверт.

— Мы его забираем, — произнес он довольно мрачно. — Остался вопрос денег.

— Вечный вопрос, — быстро вставил Слотер.

Рэмсенделл подошел к столу, выдвинул ящик и достал матерчатый мешочек.

— Два фунта, насколько я помню. Пересчитайте, если угодно.

Мэтью видел, что у Грейтхауза было большое искушение именно так и поступить, когда мешочек лег ему на ладонь, но желание как можно быстрее покинуть сумасшедший дом оказалось сильнее.

— Нет необходимости. На выход! — скомандовал он заключенному и показал на дверь.

Когда они шли к фургону — первым Слотер, за ним Грейтхауз, дальше Мэтью и два доктора, — из окон центрального здания послышались вой и улюлюканье. К решеткам прижались бледные лица. Грейтхауз не сводил глаз со спины Слотера. И вдруг невесть откуда взявшийся Джейкоб зашагал рядом с Грейтхаузом, с надеждой спрашивая:

— Вы приехали отвезти меня домой?

Грейтхауз на секунду заледенел. Мэтью у него за спиной тоже сам почувствовал, как замер.

— Милый мой Джейкоб, — ответил Слотер ласковым сочувственным голосом, и красная искорка мелькнула у него в глазах. — Никто не приедет отвезти тебя домой. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Ты до конца дней своих останешься здесь и умрешь в этих стенах. Потому что, милый мой Джейкоб, все тебя забыли и никто никогда за тобой не приедет.

Джейкоб со своей обычной полу-улыбкой ответил:

— Я слышу у себя в голове…

И тут что-то дошло до него, кроме музыки, потому что улыбка его треснула, словно череп в тот роковой день несчастья. В расширенных глазах отразился ужас, будто Джейкоб снова увидел летящее на него лезвие двуручной пилы и знал уже, что увидел слишком поздно. Рот у него раскрылся, застывшее лицо побледнело, как у тех, кто вопил за решетками. В тот же миг доктор Хальцен оказался рядом, положил руку ему на плечо, обнял и сказал почти на ухо:

— Джейкоб, пойдем, пойдем со мною, чаю выпьем. Пойдем?

Джейкоб позволил себя увести, но лицо у него было отрешенным.

Слотер смотрел им вслед. Мэтью заметил, что убийца поднял голову выше, будто гордясь хорошо сделанной работой.

— Ботинки снять, — велел Грейтхауз.

— Простите, сэр?

— Снимай ботинки. Быстро.

С некоторыми затруднениями из-за связанных рук Слотер разулся. Грязные ноги с кривыми ногтями выглядели не слишком приятно, да и воздух тоже не насытили ароматом.

— Брось в колоду.

Слотер посмотрел на Рэмсенделла, но тот не сделал попытки вмешаться. Бумаги подписаны, деньги переданы. Этот негодяй к нему больше отношения не имеет.

Слотер подошел к поильной колоде, бросил туда ботинки один за другим.

— Мне-то, в общем, безразлично, — сказал он. — Но лошадок жалко.

И улыбнулся Грейтхаузу улыбкой святого великомученика.

Грейтхауз подтолкнул Слотера к фургону. Потом вытащил из-под сиденья пистолет, взвел курок и, стоя за спиной арестанта, приставил дуло к его левому плечу.

— Доктор Рэмсенделл, я полагаю, он был тщательно обыскан в поисках возможного оружия?

— Вы сами можете видеть, что на одежде нет карманов, и тело тоже осмотрели.

— Это было восхитительно, — вздохнул Слотер. — Но радость заглянуть мне в задницу они оставили вам.

— Снимите наручники, — сказал Грейтхауз.

Доктор вставил ключ в замок, запиравший кожаные браслеты. Когда их сняли, Грейтхауз приказал:

— Туда, назад, — и подвел Слотера к заднему борту фургона. — Наверх, — скомандовал он. — Медленно.

Арестованный подчинился, не говоря ни слова, опустив голову.

— Подержи его под прицелом, — обратился Грейтхауз к Мэтью.

— Ради Бога! — вздохнул Слотер устало. — Вы же не считаете, будто я хочу, чтобы меня застрелили? И кстати, не думаю, чтобы это понравилось квакерам.

— Целься в колено, — посоветовал Грейтхауз, отдавая Мэтью пистолет и забираясь в фургон. — Мы обещали, что не убьем его. Сесть!

Слотер сел, глядя на Мэтью несколько озадаченно.

Грейтхауз достал из холщевого мешка кандалы. Они состояли из наручников, соединенных цепью с парой ножных кандалов. Цепь была настолько коротка, что даже если бы Слотер мог встать, то стоять ему пришлось в очень неудобном положении, изогнувшись назад. Другая цепь, отходящая от правого кольца ножных кандалов, заканчивалась двадцатифунтовым чугунным ядром, иногда называемым «громом» — из-за звука, с которым оно волочится по каменному полу тюрьмы. Пристегнув второе ножное ядро, Грейтхауз вложил ключ в карман рубашки.

— Ой! — забеспокоился Слотер, — мне нужно по-серьезному.

— Для того штаны есть, — ответил Грейтхауз, взял у Мэтью пистолет и осторожно снял курок с боевого взвода. — Ты правь, я буду охранять.

Мэтью отвязал коней, сел на сиденье, вытащил тормоз и взял вожжи. Грейтхауз забрался рядом с ним, повернувшись лицом к арестанту. Пистолет он положил на колени.

— Осторожнее езжайте, джентльмены, — сказал Рэмсенделл с некоторой радостью в голосе — очевидно, от облегчения. — Быстрой вам дороги, и да хранит вас Бог.

Мэтью повернул лошадей и направил их в сторону большака. Хотелось ему хлестнуть вожжами да пустить коней рысью, но прежние попытки «быстрой дороги» приводили только к медленному топоту старых копыт. А теперь еще лошадям приходилось тащить лишних двести фунтов.

Сзади слышались вопли и завывания безумцев за решетками окон.

— Прощайте, друзья! — мощным голосом крикнул им Слотер. — Прощайте, добрые души! Мы еще встретимся с вами на дороге в рай! — И потише добавил: — Ах, моя публика! Как же они меня любят!

Глава восьмая

— Дождем пахнет.

Это были первые слова, которые произнес Слотер после выезда из общественной лечебницы для душевнобольных. Лошади к тому времени протащили фургон уже четыре мили по большаку, и Мэтью сам видел, как на западе клубятся тучи, наваливаясь черным брюхом на землю, и тоже слышал едва заметный характерный металлический запах, предвещающий бурю. Но как это Слотер…

— Вы, наверное, спрашиваете себя, — продолжал арестант, — как я могу ощущать какой бы то ни было запах в условиях, когда от меня самого так… гм… пахнет. Увы, я не всегда был таким. Я каждый раз радовался дню купания и бритья, хотя мне, конечно, не разрешали держать бритву. Но и этих радостей меня лишили, когда врачи так испугались одной моей тени.

Он замолчал, ожидая ответа от Грейтхауза или от Мэтью, но не дождался.