KGBT+ (КГБТ+) - Виктор Олегович Пелевин

Мать нашла меня, слегка отшлепала и сделала мне горячую ванну. Ей казалось, что я продрог. Но на самом деле меня трясло от нового опыта.

Через много лет мне объяснили, что это могло быть телепатической наводкой от хелперского импланта – так случается иногда с нечипованными маленькими детьми.

Еще, конечно, таким могло быть первое включение маяка господина Сасаки, но об этой странной теме, то и дело мелькавшей в моей судьбе, я расскажу позже.

Сверкнувшая из лампы звезда запомнилась мне навсегда.

Что у нас вторым обязательным для автобиографий пунктом, дорогая нейросеть?

Читательницу интересует, был ли в моем детстве сексуальный абьюз. Да, милочка, само собой – и вообще мое детство было ужасным.

YoASS, TREX, PSRT и другие титаны вбойки уже пожаловались человечеству в мемуарах на свою препубертатную боль. Пора и мне расстегнуть на душе все пуговки, чтобы предъявить общественности уходящий глубоко в трусы незаживающий шрам.

Когда мне было десять лет, меня поймала на деревенском сеновале пьяная фема-корма (это случилось уже не под Москвой, а в Сибири). Она заперла ворота и заставила меня трогать себя за нейрострапон, а потом начала мазать его черничным вареньем, чтобы я его слизывал, и скормила мне таким образом почти две банки. Не скажу, чтобы я вообще не понимал, что происходит. Я догадывался, но особого ужаса не испытывал. Одинокие фемы в сибирских деревнях часто абьюзят таким образом детишек, которые, если честно, очень это любят. Фемы победнее мажут страпон сгущенкой, те, что побогаче – медом. Официально эта девиация называется «кормосексуализм» или «кормофилия», но не от слова «карма», как думают многие, а от глагола «кормить».

Конспирологи с «Ватинформа», естественно, обвиняют во всем «Открытый Мозг» – якобы так проявляет себя изувеченный имплантом материнский инстинкт. Некоторые вуманистки борются за легализацию подобных практик (хотя при нынешнем режиме это вряд ли произойдет).

Что я могу сказать, как выживший? Варенье было вкусным, тетка показалась мне доброй, несчастной и одинокой, ее нейрострапон был отстегнут – да и держала она его скорее как ложку. В общем, тогда я не слишком рефлексировал по этому поводу. Но со временем я понял, конечно, какую незаживающую рану мне нанесли.

Ее прибор («FEMA++», такие здоровые елдаки не рассчитаны на мужчин, так что это была, скорей всего, нейролесбиянка) работал в сухом интернет-режиме, из чего следовало, что меня абьюзят еще и дистанционно, снимая через ее кукуху иммерсивный клип. Его я потом нашел в даркнете. Мало того, из клипа сделали дарк-промо для варенья, которое я с удовольствием уплетал – недаром она все время держала банку в кадре.

А значит, на моем детстве оттоптались грязные подошвы не только тех, кто смотрел и смотрит этот клип, но и всех тех, кто ест это варенье (бренд не называю по досудебному соглашению с производителем).

Не буду приводить другие подробности. Читатель хорошо знает, где такие клипы висят в даркнете. Просто зайдите в эту клоаку, сделайте поиск по «KGBT+ABUSEJAM002», заплатите за просмотр, и сами все увидите.

Хейтеры, утверждающие, что это нейрогенерация с моим программно омоложенным дублем и унылый маркетинговый ход, повторяемый в каждой музыкальной биографии (последнее, увы, правда), просто не понимают, через какое унижение и боль мне пришлось пройти. А что касается распространенности подобных сюжетов, то шеймить лично меня по этому поводу не надо. Видимо, есть глубинная связь между жизненным успехом и детской сексуальной травмой.

Нейросеть говорит, что засим тема абьюза тоже закрыта. Теперь, успокоившись и смахнув слезы сострадания, читательница может ознакомиться с остальными фактами моего мрачного детства.

Отец думал назвать меня Иваном, а мама – Няшем: оба хотели подарить мне свои имена. Но договориться они не смогли и после серьезной ссоры решили, что дадут мне первое мужское имя, которое услышат в новостях.

А там, естественно, начали рассказывать о баночном террористе Салавате Страшном. Это был один из нулевых лейтенантов баночного вождя Средних тартаренов шейха Ахмада. Так я стал Салаватом, хоть по происхождению и взглядам мои родители ничуть не тартарены.

Салават – древнее и славное имя. Наши предки давали его повстанцам и футболистам. Оно оказалось обоюдоострым в том смысле, что одновременно выбешивало своими семантическими полями и папу, и маму. Дело в том, что оно как бы состояло из двух слов: «сало» и «вата».

Отец, человек прогрессивных взглядов и член секты «Свидетелей Прекрасного», любил сало – как и все, ассоциативно связанное с волшебным светом Европы. Но ему не слишком нравилось слово «вата», как на Руси когда-то звали обскурантов, ненавидящих либеральную повестку.

Мама же была в молодости сердомолкой, зачитывалась Шарабан-Мухлюевым (эту привычку, кстати, у нее перенял и я), и с ней все обстояло наоборот. Слово «вата» она с охотой примеряла на себя. А вот «сало» было для нее ругательством.

Интересно, что у каждого из родителей оставалась возможность полюбить мое тартаренское имя хотя бы на пятьдесят процентов – тем более что они дали мне его сами. Но мама с папой предпочитали на пятьдесят процентов им раздражаться. В остальном они жили дружно, поскольку у них полностью совпадали профайлы во всем, что касалось еды и секса.

Оба были старомодных фрумерских вкусов. Мама терпеть не могла нейрострапоны. Папа тоже – он клялся, что ни разу в жизни так и не лег под кнут. Поэтому они были счастливой парой. Часто они специально начинали спор о политике, чтобы между ними разгорелся доходящий почти до драки конфликт – а потом все разрешалось через бурный, долгий и шумный секс.

Когда я был мал, я не до конца понимал, что в это время происходит. Мне казалось, они дерутся до полного изнеможения. Это была особая и крайне неприличная взрослая драка, доходившая до выковыривания внутренностей. Еще мне казалось, что похожее случается в природе во время грозы.

Отец говорил, что они с мамой зачали меня на самом первом свидании в Парке Культуры, катаясь на колесе «Сансара» (названном так в честь знаменитого баночного аттракциона: нулевому таеру такое льстило). Мама, когда я спрашивал ее об этом, только улыбалась.

Один раз она сказала, что в день моего зачатия лично видела закат Гольденштерна, причем впервые в жизни.

По приметам из сонников это значило, что я попаду в банку. Но мама добавила, что все случилось не во сне, а наяву. Сначала я решил, что она хочет зарядить меня оптимизмом. А став старше, понял настоящий смысл ее слов. Я был зачат по укурке туманом – иначе Прекрасного Гольденштерна на нулевом таере не увидеть.

Ах мама,