Дьявол в быту, легендах и литературе Средних веков - Александр Валентинович Амфитеатров

противопоставил свою собственную антицерковь и имел в ней своих служителей, свой культ и, по свидетельству Тертуллиана, свои таинства.

Глава четвертая

Дьявол-искуситель

Не надеясь более завоевать утраченное положение на небе, Сатана заботится об одном: остаться владыкою человечества и истребить из него следы Искупления, обратив землю во второй ад, а ее историю — в летопись скорби, греха и преступления. Лишенный общей, «оптовой», власти над человечеством, он обратился в мародера. Будучи не в силах опрокинуть Церковь, он ее расшатывает, выдергивая камни из ее стен, и иногда весьма фундаментальные. Пусть бодрствует добрый пастырь и не спят псы его, Сатана, ходя вокруг стада, как сказал апостол, голодным волком или рыкающим львом, таскает овец с такою ловкостью, что из десяти едва уцелеет одна.

Сатана не может захватить душу, если раньше не испачкает ее и не развратит грехом, — но человеческая природа, хотя и искупленная, склонна к греху. Сатана не властен насиловать свободную волю, но в состоянии расставить ей сети. Он великий, неутомимый искуситель. Начав с Евы, он не остановился даже пред Христом. И массы, и отдельные люди становятся жертвою его искусства, и чем лучше и святее человек, тем лютее и хитрее нападает на него дьявол-искуситель. О людях, живших в миру, и говорить нечего: свет, светские люди, светские интересы, светскость — природное царство Сатаны, и не войти с ним в соприкосновение здесь так же трудно, как окунуться в море и не намокнуть. Но и уходя из мира, бежа из городов в пустыни и дебри либо отделяясь от мира монастырскими стенами, благочестивые спасатели душ встречали Сатану и там, да еще и более лукавым и жестоким. В свете он одолевал искушением по мелочам — вкрадчивым, постоянным, ежеминутно житейским. В пустыне искушение наплывало бурным натиском, подобно горячечному пароксизму. В свете оно было более внешним, в пустыне или затворе оно делало своим орудием самого человека — живую энергию организма, требующего нормального отправления физиологических потребностей.

Сатана зорко следил за каждым хотя бы малейшим поводом к грехопадению и быстро им пользовался. Если Бог приставил к каждому человеку ангела-хранителя, то Сатана точно так же приставил демона-искусителя. Ангел — справа, дьявол — слева.

«Василий Борисыч плюнул даже с досады. Да, забывшись, плюнул-то на грех не в ту сторону. Взъелась на него Виринея.

«Что плюешься?.. Что?.. Окаянный ты этакой! — закричала она на всю келарню, изо всей силы стуча по столу скалкой… — Куда плюнул-то?.. В кого попал?.. Креста, что ль, на тебе нет?.. Коли вздумал плевать, на леву сторону плюй — на врага, на дьявола, а ты гляди-ка что!.. На ангела Господня наплевал… Аль не знаешь, что ко всякому человеку ангел от Бога приставлен, а от Сатаны бес… Ангел на правом плече сидит, а бес на левом… Такты и плюй налево, а направо плюнешь — в ангела угодишь… Эх ты, неразумный!..» (П. И. Мельников-Печерский[104]. «В лесах»).

Искушению подвластны все люди, во всех возрастах и положениях, причем Сатана соответственно изменяет и характер, и энергию, и средства искушения, выказывая себя в приспособлении к своим жертвам тонким психологом и остроумным логиком. На святых он нападал с особенною силою по тому же рассуждению, по которому Бог больше радуется одному раскаянному грешнику, чем девяти праведникам. Обратно, соблазн монаха в демоническом мире ценится гораздо выше, чем величайшее зло, произведенное в обществе мирских людей. Об этом красноречиво свидетельствует следующая легенда. «Сказывал один из фивейских старцев: я был сын идольского жреца и, когда был еще мал, сидел в капище и неоднократно видал моего отца входящим в капище и приносящим жертвы идолу. Однажды я тайно вошел сзади его и увидел Сатану сидящего и все воинство, предстоящее ему. И вот один Князь демонский, подошедши, кланяется ему. Сатана говорит ему: «Откуда пришел ты?» — «Я был, — отвечает он, — в таком-то селе, возбудил там драки и большой мятеж и, произведши кровопролитие, пришел возвестить тебе». Сатана спросил его: «Во сколько времени ты сделал это?» — «В тридцать дней», — отвечал он. Сатана велел наказать его, сказав: «В столько времени ты сделал только это!..» Затем приходили еще два демона, сравнительно в короткое время натворившие также довольно много бед в мире, но Сатана был недоволен их медлительностью. Подошел еще один демон и поклонился Сатане. Сатана спрашивает: «Откуда ты пришел?» — «Я был, — отвечал он, — в пустыне; вот уже сорок лет имел я войну против одного монаха и в сию ночь низложил его в любодеяние». Выслушав это, Сатана встал и облобызал его, взял венец, который носил сам, возложил на главу его, посадил его на трон вместе с собою и сказал ему: «Великое дело совершил ты!» (Тарновский[105].)

Не всякое время и не всякое место одинаково удобно демонам для искушения. Любимое их время, конечно, ночь, когда к людям подкрадывается усердный союзник дьявола — сон — и ослабляет волю и разум пред влиянием еще не погасших в памяти впечатлений и воспоминаний дня. Отшельники боялись сна, как дьявольского наваждения, и считали необходимым спать как можно меньше.

Борьбе со сном, как губительным обаянием дьявола, посвящает весьма поучительные страницы «Житие» св. Феодосия Печерского[106] в Несторовой летописи, под 1074 годом: «Был же и другой старец, именем Матвей: был он прозорлив. Однажды, когда он стоял в церкви на месте своем, поднял глаза, обвел ими братию, которая стояла и пела по обеим сторонам на клиросе, и увидел обходившего их беса, в образе поляка, в плаще, несшего под полою цветок, который называется лепок.

И, обходя братию, бес вынимал из-под полы цветок и бросал его на кого-нибудь; если прилипал цветок к кому-нибудь из поющих братьев, тот, немного постояв, с расслабленным умом, придумав предлог, выходил из церкви, шел в келью и засыпал, и не возвращался в церковь до конца службы; если же бросал цветок на другого и к тому не прилипал цветок, тот оставался стоять крепко на службе, пока не отпоют утреню, и тогда уже шел в келью свою. Видя такое, старец поведал об этом братии своей. Другой раз видел старец следующее. Обычно, когда старец этот отстоит заутреню, а братия, отпев заутреню, перед рассветом расходилась по келиям своим, старец этот уходил из церкви после