Лучшая половина мафии (Крестная мать) - Линда Ла Плант

Мальчик провел в больнице много месяцев. Как врачи и предполагали, он отчаянно боролся за жизнь. Они выкачали лишнюю жидкость из его черепной коробки и в конце концов отпустили домой. Он никогда не сможет вести нормальную жизнь, и даже операции на позвоночнике ему не помогут. Доктора считали, что он не проживет больше десяти-двенадцати лет.

Теперь ему было девять. Он не мог оторвать голову от подушки без посторонней помощи, но обладал чудесным, покладистым нравом и удивительным чувством юмора, граничащим с сарказмом, когда речь заходила о его собственных физических недостатках. Его комната от пола до потолка была забита игрушками, к большинству из которых он даже не прикоснулся. Его интересовали исключительно книги. Он читал с жадностью, находя в этом занятии утешение и возможность забыть хотя бы на время о своих недугах.

Он боялся визитов отца, потому что не знал, о чем с ним говорить, и потому что находил его неспособность прямо взглянуть в лицо сыну трусостью и глупостью.

Чем больше Джорджио убеждался в том, что отец боится его уродства, тем смешнее и нелепее Пол выглядел в глазах мальчика. Джорджио не питал к отцу никаких нежных чувств. Он переходил из рук в руки от одной няни к другой и перестал привязываться к ним.

Джорджио привык к тому, что штат прислуги постоянно меняется, и решил, что не испытывать теплых чувств к кому бы то ни было безопаснее.

Он редко выходил из дома, потому что это было для него настоящей физической мукой. Кроме того, ему не нравилось, когда прохожие таращились на него или смеялись вслед. Постепенно роскошная квартира в престижном районе города превратилась для него в тюрьму.

Во время одного из его частых пребываний в больнице выяснилось, что у него в сердце есть крохотное отверстие. Когда ему сообщили эту новость, Джорджио взглянул в озабоченное лицо молодого хирурга и спросил, не помешает ли это обстоятельство его тренировкам перед олимпийским марафоном. Доктор расхохотался, и Джорджио за ним следом. Поистине чувство юмора помогало мальчику жить. Действительно, как кому-нибудь могло прийти в голову, что у такого урода, как он, должно быть здоровое сердце?

Разумнее было предположить, что и внутри он так же ущербен, как и снаружи.

В интеллектуальном отношении мальчик был развит не по годам и жаждал общения так же, как книг. Но ему приходилось ограничиваться только книгами, за исключением тех редких случаев, когда престарелый местный священник, отец Орланди, приходил навестить его. Джорджио тянулся к наукам, и тех книг, которые ему покупала экономка, было явно недостаточно. Отец Орланди взял на себя неслыханную смелость и написал Каролле, прося разрешения обучать его сына.

Помимо отца Орланди, Каролла нанял ему еще двоих домашних учителей, также священников, которые преподавали в местной школе. Наконец жажда знаний Джорджио была полностью удовлетворена, и мальчик почувствовал себя счастливым. Учителя находили его очень способным и занимались с ним охотно. У Джорджио был живой, острый ум, и он быстро обогнал сверстников.

Не обращая внимания на боль в плечах и постоянное головокружение, Джорджио читал с непостижимым упорством. Ему нравилось находить в книгах новые слова и придумывать фразы, в которых они могли бы употребляться. Он зачастую ставил прислугу в затруднительное положение своими открытиями.

— Няня, у меня проблемы в перинеуме.

— Что?

— В перинеуме… Господи, ты няня или нет?! Это расстояние между анусом и моим сморщенным пенисом. Там чешется.

— Да уж, это точно! Вот тебе вата с тальком, сам разберись.

Порой он впадал в глубочайшую депрессию, тогда даже чтение становилось для него мучительным. Впрочем, учителя и не подозревали об этом. Он так радовался их приходу, что не только забывал о своей депрессии, но и им поднимал настроение. Они понимали, что в учении для него заключен смысл жизни, а книги заменяют ему отца, мать и братьев с сестрами. Однако отец Орланди узнал и другую сторону его характера, когда попытался заняться его религиозным обучением. Джорджио отшвырнул Библию в угол комнаты и закричал:

— Нечего пичкать меня этой ерундой, старый идиот! Я ненавижу Христа и Богоматерь! Это Она сделала меня таким, Ее чертова непорочность!

Отец Орланди онемел и упал на колени, вознося молитву. Джорджио тяжело вздохнул и сказал, что был гораздо более высокого мнения о его умственных способностях. Он сообщил священнику, что нет ни ада, ни рая. А когда тот поинтересовался, что же, по его разумению, есть, малыш закрыл глаза и негромко ответил:

— Ничего, отец, ничего, кроме темноты и пустоты. Вот и все. И неужели вы думаете, что я стану верить в обратное? Я! Разница между мной и вами только в том, что я гораздо раньше окажусь поглощенным этой темнотой.

Иногда Джорджио говорил не как ребенок, а как взрослый, обиженный жизнью человек. Отец Орланди чувствовал себя неловко в такие минуты — как он мог спорить с созданием, мозг которого питается прочитанным в книгах, который никогда не покидал стен своего жилища? Единственное, что он мог сделать, — принести еще книг по религии и наказать мальчика, прекратив на время их занятия.

Когда Джорджио узнал, что уроков не будет целую неделю, он странно взглянул на отца Орланди и тихо вымолвил:

— Вот видите, вы отнимаете у меня единственное, ради чего я живу, и называете себя при этом слугой господа.

Таким образом, ненависть к самому себе лишила его возможности учиться, того, что он ценил более всего. Состояние его здоровья тут же ухудшилось. Как только его отец прибыл в Палермо для встречи с местными главами кланов и, что важнее всего, с Роберто Лучано, Джорджио положили в больницу. Каролла не мог повидать сына незамедлительно, а когда Лучано покинул зал заседаний, он так рассвирепел, что болезнь сына отодвинулась для него на второй план.

Когда Каролла наконец приехал в больницу, врачи не могли сказать, сколько осталось жить его сыну. Они всегда считали, что он так долго не протянет, но он настоящий…

— Если вы, ублюдки, еще раз скажете мне, что он настоящий боец, клянусь, я сверну вам шею! — закричал Каролла. — Мне плевать, кем вы считаете этого сукина сына, этого мерзкого урода! Почему вы не дали ему умереть в ту минуту, когда он появился на свет? Я не желаю больше слышать о том, что он боец! Не желаю!

Он ударил кулаком по столу, выскочил из больницы и, усевшись на заднее сиденье автомобиля, нервно закурил. Почему такое горе должно было свалиться именно ему на голову? За какие грехи? И почему он до сих пор не умер, ведь у него так мало шансов выжить?

— Ваш сын в порядке? — участливо поинтересовался шофер.

— Да… да, в порядке, — сквозь стиснутые зубы процедил Каролла. — У него аппендицит, ерунда. — Он отгрыз кусок ногтя с большого пальца и добавил: — Забрось меня к Орнелле.

В борделе Каролла спросил блондинку, с которой он имел дело в прошлом году, но, к сожалению, запамятовал ее имя. Тем не менее, когда он обернулся, раздвигая дешевые гардины, в комнату вошла именно она.

Лидия Даминко уклонилась от руки Кароллы, не припоминая такого клиента, и немного испугалась, когда он схватил ее за запястье и злобно уставился ей в лицо. Она попыталась оттолкнуть его, но мадам подала ей знак.

— Лидия, этот джентльмен спрашивал именно тебя.

Каролла вдруг почувствовал себя нелепым, выпустил ее руку и с достоинством поправил съехавший набок галстук.

— Может, ты не помнишь меня? Около года назад… Мистер Брунелла.

Лидия улыбнулась, притворившись, что вспомнила, но на самом деле Каролла мог представиться хоть Джеком Кеннеди, ей было все равно. Она мгновенно оценила его дорогой костюм, кашемировое пальто, и счетный аппарат в ее мозгу быстро прикинул, сколько можно с него получить. У этого парня деньжата водились — ее не проведешь.

Швейцар в отеле, открывший дверь перед Лидией, с первого взгляда понял, что она за птица. Ее потряс роскошный интерьер номера, а вешая плащ в шкаф, она заметила ряд костюмов и сорочек, которые стоили целое состояние.

Каролла вышел из ванной, на ходу завязывая пояс шелкового халата. Он показался Лидии еще меньше ростом, чем сначала, и она заподозрила, что у него в ботинках вкладыши. Лидия тоже направилась в ванную и обнаружила там его костюм, который он снял и комком бросил на полу. Она прислушалась и быстро обшарила карманы. Раскрыв бумажник, Лидия едва не задохнулась от восторга: она никогда прежде не видела такого количества денег. Никаких документов, никаких кредиток, только две пачки купюр — доллары и лиры. Она призвала на помощь все свое самообладание, чтобы не прикоснуться ни к единой бумажке. Лидия поняла, что напала на золотую жилу, и решила выжать из нее все, что можно.

Она причесалась, вымыла подмышки и промежность и не забыла побрызгаться одеколоном. У нее было все еще красивое тело с пышными формами, хотя грудь уже стала немного обвисать. Оглядев себя в зеркале и оставшись довольной, она надела гостиничный халат и вышла к Каролле.