Последний рыцарь империи - Сергей Ильич Ильичев

ОГПУ. Кабинет Менжинского

Менжинский поднял трубку своего телефона:

– Слуцкий? Слушаю тебя, Абрам Аронович? Говоришь, третий день держится? Думаю, достаточно… Заканчивайте с этой проверкой. Завтра утром оба ко мне в кабинет.

Возвращение в реальность: Дача Судоплатова

Судоплатов и Кирилл уже прикончили оставшиеся круассаны и теперь курсанту доверили мыть посуду.

– Возможно, что такие проверки и нужны… – начал Кирилл, расставляя посуда по полкам. – Но по мне, так это бесчеловечно, ломать своих, которые уже в течение ряда лет кровью и делом доказали свою преданность органам безопасности.

– Ты прав… Вся беда наших карательных органов, о чем я могу сейчас говорить открыто, заключалась в том, что, обучая новое поколение слушателей академии внешней разведки, ее преподаватели, а среди них были и бывшие офицеры генерального штаба царской армии, по сути, готовили своих же собственных палачей. Когда эти «ученики» через несколько лет уже чему-то научились, то, словно иудины дети, квалифицированно сфабриковали дела, обвинив своих учителей в антисоветской деятельности и признав шпионами одновременно всех существующих разведок мира. В тот же день без суда и следствия сами же их расстреляли в подвалах академии. Правда, еще через десять лет и они были расстреляны, уже своими учениками, по сфабрикованным аналогичным делам.

– Это же какой-то сумасшедший дом…

– Согласен. Но именно так, с завидной иезуитской дотошностью, периодически обновлялся состав Разведпрома и ОГПУ. И как следствие проведенных чисток, стал изменяться возрастной и национальный состав советских разведчиков. На смену латышским, польским и даже еврейским фамилиям пришли русские и белорусы, в графе о социальном происхождении которых уже значилось «из рабочих» и «из крестьян»… Произошло и нечто, еще до сих пор необъяснимое. Поначалу подло преданная, где-то просто проданная, систематически разваливаемая и даже сама себя пунктуально истребляющая, еле живая внешняя разведка Советского государства по крупицам вместе со всей страной начинала возрождаться и к началу Второй мировой войны стала одной из самых сильных в мире. Правда, наше поколение, к сожалению, уже привыкло к жестокостям такого рода потерь. Я уже тогда начал понимать, если бы мы проявляли больше терпимости и старались бы понять противную сторону, не стремиться во что бы то ни стало ее уничтожить, то неоправданных жертв с обеих сторон было бы меньше…

– Если вы не против, я упомяну об этом в своем дипломе.

– Дерзай…

– А теперь не могли бы вы рассказать о своем первом задании уже как разведчика-нелегала?

– Тогда заканчивай с мытьем посуды и устраивайся поближе… На следующий день, как только меня выпустили из камеры, Слуцкий отвез меня домой, чтобы я переоделся, и вскоре мы были уже в кабинете у Менжинского. Его ум был ясным, а операция, к которой меня готовили, была практически полностью им продуманной. Меня лишь аккуратно к ней подводили.

Воспоминания: ОГПУ. Кабинет Менжинского

– В нашей тюрьме, – без предисловий начал Слуцкий, – сидит некто Лебедь, который является руководителем подпольной сети ОУН. Этот бывший офицер австро-венгерской армии с 1915 по 1918 год вместе с Коновальцем сидел в лагере для военнопленных под Царицыном. Там они и познакомились. Обоих освободила революция. Тогда-то Коновалец и выбрал Украину, а еврейские, политические и уголовные погромы стали методом его борьбы за ее самостийность. Так вот, во время одного из таких погромов этот самый Лебедь был ранен и взят в плен. Принимая во внимание его тесное сотрудничество с Коновальцем, мы перевели его в Москву…

Далее разговор продолжил Менжинский.

– Ваша задача попытаться его завербовать, пообещав сохранить жизнь. Не станем скрывать, что мы не надеемся на положительный результат, но попытаться стоит. Вы можете отказаться, никто вас за это не осудит.

– Товарищ Менжинский, мне понятна и сложность и ответственность. Правда, для этого, как я понимаю, мне снова придется оказаться в камере.

– Вы все верно понимаете. Какие будут соображения?

– Нам с этим Лебедем придется скорее всего вместе сбежать, чтобы моя легенда была более правдоподобной. И придумайте, пожалуйста, повод, чтобы нам оказаться в одной камере.

– Мы вас поняли. Теперь насчет легенды, раз уж вы о ней упомянули. Даю вам три дня на ее разработку. – Тут Менжинский заглянул в рабочий календарь и сделал там пометку, а потом продолжил разговор: – Сегодня пятница. Все должно быть готово к понедельнику. Далее работаете непосредственно с товарищем Слуцким. Вас раз в неделю будут вызывать на допросы. Когда поймете, что Лебедь готов к побегу, сообщите следователю, что готовы дать признательные показания, но не ему, а кому-то из вышестоящего начальства. На той встрече, скорее всего с Абрамом Ароновичем, вас посвятят в детали побега. А теперь ступайте…

Павел вышел, оставив руководителей ОГПУ в кабинете одних.

– Думаете, справится? – спросил Слуцкий Менжинского.

– Этот выкрутится. У него, при кажущейся заторможенности, ум своеобразный. Под стать Лебедю. Я так думаю, что и эта заторможенность у него искусственная, просто она дает ему время обдумать свои ответы на наши вопросы… А теперь пора собираться, нам нужно еще получить добро на начало операции в Кремле.

Квартира Судоплатова в Москве

Эмма вышла в прихожую, как только услышала, что Павел вернулся домой.

– Устал?

– Немного… Родная моя, я дал согласие на работу за границей и какое-то время меня не будет дома.

– И куда тебя направляют?

– В тюрьму, а потом… скорее за границу.

– Это все, что я могу знать?

– Нет, мне дали два дня, чтобы я разработал свою легенду… Ты мне поможешь?

– Обязательно, но только после того, как