КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН - Карл-Иоганн Вальгрен

Он не понимал логики. Он не понимал, почему его осудили по параграфу 175, «гомосексуальный разврат», хотя суд мог бы разделаться с ним гораздо короче по двум другим статьям: «подделка документов» и «уклонение от воинского долга». Но вместо этого ему пришили розовый треугольник и переправили в гамбургскую тюрьму. Либо провидение, рассудил он, либо какой-то неизвестный мне план.

Перекличка продолжалась довольно долго. Жара набирала обороты. Удивительно, что никто не упал в обморок. Должно быть, их удерживает страх смерти, подумал Виктор. Но лишь до определённой границы… потом наступает страстное желание покончить разом с мучениями, голодом, жарой, стужей, недосыпом, слабостью, слезами… отсутствием слёз, безнадёжностью. Достаточно было на утренней перекличке бессильно опуститься на колени — и палачи делали своё дело. Они особенно ожесточались, когда видели даже такие жалкие проявления свободной воли. Они ненавидели самоубийц — рассматривали их как беглецов.

Слева от него в строю стояла группа заключённых из ближайшего барака. Лицо одного из них показалось Виктору знакомым… Но нет, не может быть, решил он, это, должно быть, жара, пришедшая с востока, из России, где, по слухам, немецкая армия застряла в неоглядных степях. Слухи оптимистически утверждали: война проиграна, и прорыв фронта — всего лишь вопрос времени.

Колонна заключённых направлялась к какому-то сооружению, напоминающему беговую дорожку. Он присмотрелся — нет, не беговая дорожка, а своего рода выставка различных видов дорожного покрытия: политый битумом гравий, щебёнка, песок, булыжная мостовая, брусчатка, бетон… Эта псевдобеговая дорожка шла полукругом вокруг аппельплаца.

— Они испытывают сапоги для армии, — шепнул ему сосед, тот самый, показавшийся ему знакомым, — смотри, чтобы не попасть в штрафники, там и дня не протянешь. Они нагружают рюкзаки камнями и заставляют маршировать, пока не склеишься. А потом анализируют износ подошв.

На беговой дорожке рядами по пять человек выстроились измождённые люди с рюкзаками за спиной и в сапогах вермахта. Их погнали вперёд плетьми и прикладами. У многих подгибались ноги.

— Новенький? — прошептал сосед. Он, казалось, никак не реагировал на происходящее. — Я видел, вас грузовик привёз. Вы, наверное, важные птицы… никого не били, по крайней мере. Не пугайся, мне поручено узнавать новости у вновь прибывших и распространять их… по ту сторону оцепления… Меня зовут Рандер. Найдёшь меня в прачечной.

Виктор пожал плечами. Провокатор? Или просто интересуется молодыми парнями? Лагерная жизнь порождала куда больше гомосексуалов, чем все клубы Берлина, вместе взятые.

— Мы пытаемся наладить сопротивление, — прошептал Рандер, почти не шевеля губами и глядя на конвоиров. — Нам нужны люди оттуда. Те, кто видел что-то в других закоулках системы… молодые люди, у которых есть шансы выжить. Если будет возможность, приходи в прачечную.

Перекличка закончилась. Заключённые строем двинулись за пределы лагеря — Виктор решил, что на фабрику, там их, наверное, используют на принудительных работах. Подул слабый, не приносящий прохлады ветерок. Казалось, он вдувает жар прямо в и без того раскалённые бронхи.

Колонна, в которой был Рандер. развернулась кругом и направилась к баракам. Виктор сделал усилие и вспомнил, где он его видел: много лет назад в баре на Паризер-плац, перед переполненной пепельницей и с рюмкой в руке. Рандер был не только гомосексуалом, он был ещё и активистом давно запрещённой к тому времени компартии. Виктор удивился, как он всё это вспомнил. Плавное течение времени уже не относилось к разряду само собой разумеющихся понятий….

В восточной части лагеря был выделен небольшой участок, своего рода лагерь в лагере. Четыре выкрашенных не в синий, а в зелёный цвет барака стояли по квадрату, ограничивая небольшой двор. Недавно высаженные по периметру деревья отгораживали эти бараки от остальных строений. На входе даже зеленел газон. Окна зачем-то закрашены белым… Только один вход, остальное обнесено колючей проволокой. После переклички всех, кто прибыл с Виктором, погнали на санитарную обработку. Охранники оставили их ненадолго, И Виктор успел расспросить, за что осуждены остальные. Оказалось, все они работали в типографии, попались на производстве поддельных билетов денежной лотереи. Из отгороженных бараков доносился странный звук, который будет преследовать Виктора десятилетиями, — ухающие равномерные удары печатного пресса. Один из охранников сунул голову в душевую и не предвещавшим ничего хорошего мирным тоном попросил поторапливаться.

В соседней комнате им выдали одежду, к его удивлению, гражданскую. Уже много месяцев он не ощущал прикосновения к телу чистой хлопковой ткани, но тут же инстинктивно понял, что одежда взята у мёртвых. И у него появилось жутковатое чувство, что он следующий на очереди.

Их зарегистрировали в канцелярии и отвели в барак. Прибранная комната, койки на удивление чистые и, похоже, удобные, даже застелены. У стола конвоиры играют в карты. В углу патефон, в звуки музыки ритмически вплетаются удары пресса с той стороны двора…

Вскоре их привели в конторское помещение, где за столом, с сигарой в зубах, сидел майор СС. Он объяснил им, что с этого момента им доверяют государственную тайну и они под угрозой смерти не имеют права её разглашать. У Виктора всё время было чувство, что это какой-то розыгрыш у врат ада. Что всё, что происходит, составляет часть дьявольской шутки, и его собственное сознание после многих месяцев психических испытаний начинает подыгрывать этому розыгрышу: он уже встречался с этим майором. Крюгер. Полгода назад Виктор по его просьбе устанавливал подлинность каких-то документов.

Через приоткрытую дверь видна была мастерская. За длинным столом, согнувшись, сидели заключённые, все в гражданском, но с наручными повязками. Странно, но конвоиров видно не было. Ни окриков, ни собачьего лая, ни глухих ударов дубинками. Никто, казалось, не принимал его розовый треугольник за повод избить его, зажать мошонку рукой в перчатке — только ради удовольствия посмотреть, как его рвёт от боли, так было в Гамбурге… При этом его осыпали насмешками, называли педрилой, фикусом[43], выродком, недочеловеком, всем, что могли отыскать в своём убогом лексиконе.

Крюгер притворился, что не узнал его. Он разговаривал совершенно нормальным тоном, даже выразил сожаление по поводу неприятного инцидента с зубами Нойманна… попросил не забывать, из какого кошмара они вырвались, поэтому он имеет право ждать от них определённой признательности. Он пообещал достойное питание, дневной рацион сигарет, возможность получать и отправлять почту — после военной цензуры, разумеется. А когда война кончится, добавил Крюгер, они займут достойное место в пантеоне победителей, поскольку их главная задача — помочь Германии выиграть войну.

Он сделал тщательно продуманную паузу. Вы были избраны исключительно благодаря вашему выдающемуся мастерству профессиональных фальсификаторов, объяснил он, и вы должны сослужить отечеству важную службу. Вы будете делать фунты стерлингов. Фальшивые фунты стерлингов. Миллионы фальшивых фунтов стерлингов. Наконец-то ваша преступная деятельность послужит благой цели.

Заключённый, которому было поручено ввести их в курс дела, представился: Вильфред Шпенглер. Он здесь с февраля 1942 года, с самого начала. Их тогда было не более двадцати. Все гравёры. Крюгер собрал их в концлагере Заксенхаузен к северу от Берлина. В основном это были евреи из Бухенвальда… никто из них понятия не имел, что их ждёт. Основное производство и сейчас в Заксенхаузене. Но с тех пор, как воздушное господство над Германией окончательно перешло к союзникам, руководство СС решило из соображений безопасности рассредоточить производство. Выбор пал на небольшой лагерь к западу от Потсдама, Хавеланд, где они и находятся. Самого Шпенглера перевели сюда полгода назад. Заключённые здесь — исключительно немецкие фальшивомонетчики, лучшие из лучших, со всех концов страны.

В первом же помещении, куда их привели, вдоль стен стояли метровые штабеля бумаги с напечатанными ассигнациями — по четыре на лист. Человек десять сидели за длинным столом и нарезали их вручную. Они укрепляли бумагу на рейсшине и аккуратно отрывали по стальной пластинке. Это важно, объяснил Шпенглер, края с трёх сторон должны слегка махриться. Четвёртая сторона абсолютно ровная, это одно из требований Банка Англии.

…Комната освещена мощными лампами, на полке жужжит вентилятор. Всё тщательно прибрано, даже по-своему уютно. Двое десятников собирают готовую продукцию. У короткой стены — четыре сундука, заполненных готовыми деньгами. Миллионы фунтов, вспомнил Виктор.