Где твой дом? - Любовь Воронкова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оказалось, что Салов приехал не один. В парткоме у Анны Федоровны сидели две птичницы из «Восхода»: одна — пожилая, черноглазая, с длинным лицом и острым подбородком, другая — молоденькая, курносенькая, вся в ямочках, с улыбкой, которую не могла удержать.
Вере все они не понравились — и Салов, с его хитрющими глазами, и эта длиннолицая, и эта курносая. Ей чудилось, что они поглядывают на нее с затаенной насмешкой, заранее знают, что победят, и… ликуют…
Принялись обсуждать условия соревнования. Вера слушала надменно и безучастно, а когда Анна Федоровна обращалась к ней: «Ну как, Вера, принимаешь?» — отвечала, еле разжимая губы:
— Принимаю. Чего ж не принимать?
— А что, Вера Антоновна, вы молодых птичниц учите или нет? — звонким голосом неожиданно спросила курносенькая. — Вот-то небось они вас боятся.
— А что я — волк? Кусаюсь, что ли?
— Ну, волк не волк… а суровы.
— Так, значит, порешили дело? — поспешила вмешаться Анна Федоровна. — Можно подписывать?
— Товарищи, — мягко вмешался директор, — мне эти условия как-то не совсем по душе… Что-то они уж очень мизерны… мелки. Как по-твоему, Вера? А? Мы к более высоким масштабам привыкли. Не рядовая ведь все-таки работница вступает в соревнование. Большому кораблю — большое плавание. Как, Вера? А? Не размахнуться ли нам с тобой во всю силу? Не прибавить ли, чтобы уж сделать дело — и прямо в герои?
Птичницы быстро и тревожно переглянулись. Салов прищурился, тонкая усмешка засквозила в его сухощавом, резко очерченном лице.
— Зря, зря вы это, Савелий Петрович, — сказала Анна Федоровна, — надо брать цифры реальные. И дела делать реальные. Зачем по-пустому-то размахиваться?
— А почему же по-пустому? Вера у нас все-таки не за пустое место медаль получила! Как ты, Вера, а? Прибавим?
— Прибавим, — сказала Вера, взглянув на Салова с вызывом.
Тот, пожав плечами, посмотрел на своих:
— Ну, как?
— Что ж. Если Вера Антоновна может — почему мы не можем? — крикнула курносенькая — она входила в азарт.
— Трудно будет, — сказала длиннолицая, — но уж… если так, то уж так…
— Беру десять тысяч, — сказала Вера. Лицо ее было спокойно, неподвижно, только большие глаза полыхали.
— Опомнись! — охнула Анна Федоровна. — Ну что ты! Ну к чему так зарываться! Ведь не сможешь, не под силу это человеку!
— Нам все под силу! — ухарски закричал директор, стукнув ладонью по столу. — Молодец, Вера! Давай! Подписывай!
— Двенадцать беру! — Вера придвинула к себе листок и крупными буквами написала свою фамилию.
— Подписывай, Салов, подписывай! — закричала и курносенькая. — Им под силу, а нам — нет?!
— А нам — нет, — твердо сказал Салов, — что обещаем, сделаем. А сверх сил обещать не будем. Чтобы один человек двенадцать тысяч сразу обслужил? Нет, не можем. Очки втирать не будем.
Гости как-то очень быстро собрались и уехали.
Директор, проводив их, схватил трубку телефона:
— Редакция?.. Каштанов… Да, да, директор совхоза «Голубые озера». Новости у нас: Вера Грамова взяла новые обязательства. Ну, раз подписала — значит, можно печатать. Да она сама здесь, поговорите с ней. На, Вера, это районная газета.
Вера взяла трубку:
— Да. Взяла и выполню. Печатайте… А что? Карточка нужна?.. Фотографа пришлете? Ну что ж, присылайте, пускай прямо с утками фотографирует.
— Молодец, Вера! — Директор похлопал ее по плечу. — Не робей. Мы с тобой еще удивим кое-кого.
Анна Федоровна покачала головой:
— Смотрите, как бы мы кое-кого не насмешили…
— Эх, дорогой парторг! Что города берет? Смелость! Если бы все такие осторожные были, чего бы мы добились? Какие бы открытия сделали? А мы вон — в космосе летаем.
Шумно и торопливо простившись, директор вышел, сел в машину, крикнул шоферу: «К болотам, на дренаж!» — и умчался.
Анна Федоровна и Вера остались одни. Вера сидела, подпершись рукой, машинально двигая взад-вперед по столу крышку от чернильницы. Анна Федоровна, сильно расстроенная, глядела на Веру, покачивая головой. В открытые окна доносился шум машин. Над окном, под застрехой, азартно щебетала ласточка.
— Ну, и для чего это все? — сказала Анна Федоровна, видя, что Веру не перемолчишь. — Кого удивить хочешь?
— Что значит — удивить? — вскинулась Вера. — Партия и правительство чему учат? Повышать обязательства.
— Но не завышать же!
— Я по силам беру.
— По силам ли? Да ты что — Илья Муромец, что ли?
— Илья Муромец на печи тридцать три года сидел. Да и что вы такое, Анна Федоровна, в самом-то деле! Вы парторг, вы поддерживать должны, а вы крылья обрезаете.
— Я не обрезаю тебе крыльев, Вера, — сказала Анна Федоровна. — Если бы я хотела тебе крылья обрезать, остановила бы это дело, и все. А может, и надо было остановить. Может, все-таки зарываемся мы?..
— Как это — остановить? Я же для народа…
— Для народа ли?
Вера покраснела, лицо ее стало темным от вишневого румянца, огромные глаза широко и возмущенно уставились на Анну Федоровну.
— А для кого же?!
— Не шуми, лучше разберись в себе, в своих мыслях. Прогреметь! Ошеломить! Чтобы твое имя у всех на устах было… А потом — как мыльный пузырь? Не ново это, Вера. Было уже это, было.
Анна Федоровна, сморщившись, словно у нее заболели зубы, достала папироску, отошла к окну, закурила. И, выпуская в окно дым, увидела, что на шоссе из автобуса вышел Арсеньев и быстрым шагом направляется в партком.
— Вот он, для кого все это, — пробормотала Анна Федоровна с сожалением, — и слова, и шум, и гром, и фотографии с утками! Эх, Вера, Вера!
— Что — Вера, Вера? — спросила Вера, подойдя к ней.
— Но ты сама-то хоть веришь, что справишься? Ведь еще не поздно и отказаться. Давай подумаем, а?
— А что, вы сомневаетесь во мне?
— Боюсь за тебя.
— Если боитесь, значит, сомневаетесь. А вот я не сомневаюсь и не боюсь…
В эту минуту Вера увидела Арсеньева, и речь ее оборвалась. Ей показалось, что ноги у нее подкашиваются, она отошла от окна и села на первый попавшийся стул.
Арсеньев подошел быстрым шагом, взбежал на крыльцо и закричал еще из приемной:
— Анна Федоровна, вы здесь или нет?
— Здесь, здесь! — отозвалась Анна Федоровна, открывая дверь. — Пожалуйте!
Улыбка слегка поблекла на лице Григория Владимировича, когда он увидел Веру.
— А я к вам с просьбой, Анна Федоровна, — сказал он, поздоровавшись.
— Удивил! Я что-то еще не слышала, чтобы ко мне за восемь километров приезжали только чтобы пожелать доброго утра.
— Может, я мешаю? Может, уйти мне? — каким-то вдруг осипшим голосом сказала Вера.
— Э, пустяки! — Анна Федоровна села к столу. — Какие у него там тайны. Давай выкладывай.
Арсеньев сел. В глазах его поблескивала лукавинка.
— Анна Федоровна, мы кое-что задумали. Вы, конечно, опять скажете, что со мной не соскучишься. Но мы хотим устроить школу хорошего тона.
Анна Федоровна даже приподнялась со стула:
— Что? Что?.. Школу?
— Школу хорошего тона… Директор совхозной школы, товарищ Быков, давно страдающий болезнью печени, только что вернулся из Карловых Вар. Там однажды, в воскресное утро, он увидел группу молодежи, спешившую куда-то. Он бы не обратил на это внимания — мало ли куда спешит молодежь, — если бы они не были так необычно одеты. Мальчики все — в праздничных костюмах, в белоснежных рубашках, при галстучках. Девушки — в светлых платьях, в белых перчатках, с цветами в волосах. Директор заинтересовался: куда они так нарядились с утра и куда они спешат? Оказалось, в Школу хорошего тона, где учат, как вести себя в обществе, как сидеть за столом, держать нож и вилку, как обращаться к старшим… И многому другому, что необходимо знать хорошо воспитанному человеку. Сегодня, например, они идут разучивать новый танец.
— Пфа, — презрительно усмехнулась Вера, — выдумают же! А не все равно, как вилку держать? Вот еще не хватало…
У Григория чуть вспыхнули скулы, но он промолчал.
— Конечно, не все равно, Вера, — мягко сказала Анна Федоровна, — и за столом надо сидеть как следует, и есть как принято, и обращаться…
— Да у кого принято, — прервала Вера, — у буржуев? Так ведь им делать-то нечего, вот и выдумывают.
— Это была рабочая молодежь, — сдержанно возразил Григорий.
— Ну — рабочая! — Вера махнула рукой. — Знаем мы. И почему это мы все у заграничных учиться должны? Пускай они у нас учатся.
— Да они и учатся, — опять вмешалась Анна Федоровна, — у нас тоже есть чему поучиться. Так работать, так строить, такие гигантские дела делать, как у нас делаются, пожалуй, еще ни в одной стране не умеют. Но кое-что можно и у них перенять. Кстати, Вера, Чехословакия — не буржуазная страна, а братская, демократическая… А кто же преподавать будет? — обратилась она к Арсеньеву.