Командир Особого взвода - Вадим Шарапов

– Танс"ар. Ль"миссэ тира с"трасс?. Инстраль ол, – сказал альв через плечо рядового, обессиленно ссутулившего плечи.

– Маар"та. Ласс"ни рильнар,[4] – старшина покачал головой, и альв послушно опустил винтовку, но не убрал, продолжая держать на виду.

– Везучий ты, рядовой Чугай, – невозмутимо, словно ничего и не было, продолжил Нефедов уже по-русски. Говорил, как будто забивал гвоздь за гвоздем, – страшно везучий. Вот сейчас здесь только ты, я и Ласс, больше никого. И никто не видел, как ты на меня хотел дуром попереть. А если бы кто-нибудь из начальства поблизости попался? Ехал бы ты сейчас, Ваня Чугай, в трибунал под конвоем, и уже сам господь бог тебя оттуда вытащить не смог бы. А сейчас, считай, как и не было ничего.

Рядовой подавленно молчал. Старшина словно вывернул его наизнанку, углядев подспудное, темное, что с детства таилось за душой. То, о чем Иван никогда и никому не рассказывал.

– Об этом не думай, – Нефедов будто угадал мысли Чугая, – еще и не то здесь увидишь. Сейчас пойдешь вон туда и устроишься, где скажут. Потом можно спать хоть до завтра. Извини, Ваня, больше не дам. Раз попал сюда, будешь жить как все. Ласс, проводи.

Иван медленно кивнул головой. Старшина показал на лесную тропинку, которая огибала старую сухую сосну. На могучем стволе была приколочена табличка, острым концом глядевшая туда же, в глубь леса. На ней не было ни слова, только непонятный знак – крест в звезде.

Зима наступила незаметно. Вроде бы, еще вчера лес стоял голый, под ветром и проливными дождями, а сегодня – на тебе, снег повалил крупными хлопьями. Но к вечеру, впервые за две недели, распогодилось, и на небе показались звезды.

Под этими крупными звездами и накрыли длинный стол, наспех сколоченный из горбыля, выпрошенного в хозвзводе, Доски гладко обстругали рубанком, чтобы отметить день рождения Сашки Конюхова. В особом взводе он был с самого начала – и до сих пор ни ранения, ни царапинки; даже когда один раз рядом рванула немецкая мина, пролетел по воздуху вверх тормашками и остался цел, только неделю потом плохо слышал на одно ухо. "Везучий ты, Санька, – завистливо говорили друзья, – и в госпитале ни разу не был!". Маленький конопатый Конюхов отмалчивался, и по своей привычке беззвучно посмеивался, вертя в руках финский нож, которым постоянно вырезал из подходящих деревяшек разные фигурки.

За столом было шумно. Передышка, которая выпала взводу после операции в Новодворово, пришлась кстати. Особенно расслабляться своим старшина не давал, но люди есть люди – отдохнули, за две недели обжили лесную поляну, выловили почти всю рыбу в озере неподалеку. И сейчас веселились, как могли.

Именинника усадили, как водится, во главе стола, хотя Санька все пытался забрать миску и примоститься где-нибудь с краю. Только когда Степан в шутку прикрикнул на него приказным тоном, тот смирился и отчаянно махнул рукой:

– Эх, пей-гуляй, однова живем!

Хохот прокатился по поляне. Все знали, что Конюхов никогда не пил ни капли. Даже когда на задании приходилось сутками мерзнуть, не разводя огня, и Нефедов давал "добро" на пятьдесят грамм – его фляжка оставалась нетронутой.

– Давай, Санька, вдарь стопку! – рассмеялся кто-то.

– Да что на него добро переводить? Все равно что в песок лить!

– Сами выпьем, и без того мало!

– Год не пей, два не пей – а сегодня бог велел!

– У всех стаканы полны? Товарищ старшина! А вы как же?

Степан поднял свой граненый стакан, до краев полный крепким чаем. Молча обвел взглядом собравшихся, на каждом чуть задержал глаза, кивнул пятерым альвам, которые сидели особняком и держали вырезанные из кости кубки. Разговоры и шум стихли. Нефедов поднялся, кашлянул, положил руку на плечо Конюхову.

– Ну, Александр, вот и еще один год тебе добавился. Знаем мы друг друга давно, поэтому говорить буду мало. Удачи тебе, Охотник, долгой жизни! И вот еще что, – старшина подтолкнул к Саньке второй стакан с чаем, – ну-ка, до дна!

Конюхов растерянно покрутил стакан в пальцах, потом поднес к губам и долгими глотками выпил холодный черный чай. На последнем глотке он остановился, потом поставил стакан на доски и под радостные крики выронил из губ в ладонь тяжелую серебряную звезду.

– А это твоя награда, Саша. Нашла тебя, как и полагается. Носи! – и Нефедов протер платком орден Красной Звезды. Ласс, бесшумно появившийся за плечом у солдата, тут же провернул дырку в сукне гимнастерки.

– Спасибо… спасибо, товарищ старшина… ребята! – Конюхов хотел сказать еще что-то, помолчал, потом просто сел, накрыв орден ладонью.

После первой гулянка пошла в гору. Выпили еще, помянули тех, кто не дожил, потом фронтовых друзей, потом кто-то притащил из палатки гармонь.

– Товарищ старшина! – Степана тронул за плечо вестовой из штаба дивизии. – Вызывают вас…

– Ну, мужики, вы тут веселитесь – в меру, понятное дело, а я скоро буду, – Нефедов с досадой встал и поправил фуражку.

…Возвращался он уже в полной темноте, сердитый и озабоченный. Не дойдя нескольких шагов до освещенной поляны, старшина услышал громкие голоса и замедлил шаг. Это были Чугай и Конюхов. Иван – огромный, хвативший изрядно лишнего, что-то яростно доказывал имениннику, остальные слушали.

– Да мне вас всех перепить – раз плюнуть! Особенно, старшину!

– Ты за словами-то последи, Ваня, – хмыкнул Конюхов, заклеивая самокрутку.

– А что? И отвечу за свои слова! В бою он силен, не поспоришь! А вот насчет водки – слаб. Точно говорю! И не пьет никогда водку-то, видать боится, что она его победит, а не он ее.

– Степан боится? Ты, рязань косопузая, что говоришь? Не язык, а помело! – резко сказал кто-то. Но Чугай, обычно обидчивый, только отмахнулся огромной ладонью.

– Да ему со мной не тягаться! Со мной и до войны никто по этой части поспорить не мог!

– Верно, – ехидно заметил Конюхов, – зато по всем другим…

Степан вышел на поляну и разговор оборвался, как отрезанный ножом. Чугай засопел и набычился.

– Так что, Ваня? Значит, слабак я по части водки? – Нефедов, улыбаясь, сел напротив него. – Да ты не стесняйся, давай, говори. Перепьешь меня?

– Перепью! – Чугай вскинул лохматую голову, с вызовом взял стакан. – Да только вы, товарищ старшина, не согласитесь…

– Это почему же?

Степан глянул на Ласса, который с отсутствующим видом водил кривым ножом по точильному камню. Тот, словно ждал этого, подал старшине кружку – мятую жестяную посудину, обмотанную по ручке потрескавшимся кожаным шнурком.

– Эх, сколько лет с собой ношу, – сокрушенно подмигнул Ивану старшина, – а думал, только чай буду из нее пить. Чего уж мелочиться, давай по-взрослому…

Позади кто-то ошарашенно крякнул. Перед Чугаем поставили точно такую же кружку, забулькала по жестяным стенкам водка. Притихшие бойцы изумленно собрались вокруг стола, во все глаза глядя на то, как непьющий старшина взял полную кружку. Понюхал. Резко выдохнул, в три глотка прикончил до дна. Взял ломоть черного хлеба, занюхал, положил перед собой.

Глядя на него, и Чугай выпил свою порцию, и тоже не стал закусывать.

– Наливай еще!

Молча, в гробовой тишине выпили еще несколько кружек. Степан сидел ровно и все так же улыбался, а вот его соперника начало заметно пошатывать. Для устойчивости Иван поставил локти на стол, навалился грудью на жалобно заскрипевшие доски.

– Ну что, герой, может, сам свалишься? – Санька поставил на стол новую бутылку. Но Чугай упрямо покачал головой, медленно разлил водку по кружкам. Нефедов удивленно пожал плечами, – как знаешь, мол, – снова выпил одним духом, даже не поморщившись.

– Ну силен… – прошелестело по людям. Иван выдохнул, несколько раз останавливаясь, через силу, выпил свою водку, брякнул кружкой по столу. Теперь Степан налил себе и ему сам.

Еще две кружки.

– Н…не могу больше, – пробормотал Чугай. Он сидел с закрытыми глазами, бледный, лицо покрылось крупными каплями пота.

– Да ты что, Ваня? – удивился старшина. – Мы же, считай, только начали, а ты уже все? Давай-ка…

Солдат взял кружку. Протолкнул в себя два глотка водки. Кружка выпала из руки и покатилась по земле. Чугай зажал рот руками, вывернулся из-за стола, метнулся в кусты. Ноги заплелись, и он грохнулся всем телом, пытаясь встать, сотрясаясь от рвотных спазмов.

– Э-эх! – хлопнул себя по коленке Нефедов. – Проиграл!

Он встал из-за стола, по-прежнему твердо, словно не пил ни грамма. Взял свою кружку, вытряхнул из нее последние капли жидкости.

– Ладно. Чугая, как проспится, ко мне. Всем отбой, мужики. Отдых наш завтра кончится, так что ловите последние часы, – и прямо, не качаясь, пошел к себе в палатку, провожаемый взглядами. У входа в палатку обернулся, нашел взглядом Конюхова.

– Саша, ты потом зайди. На завтра кое-что обсудить надо.