Третья причина (сборник) - Николай Дмитриев

Норман не ответил, и в наступившей тишине было хорошо слышно, как под потолком снова принялась шуршать какая-то живность.

— Что за тварь там лазит? — не выдержал Рид и, выбравшись из гамака, остановился возле стола.

Зашипела спичка, наполняя комнату едкой фосфорной вонью, и вокруг разгоравшегося огонька заплясали резкие тени. Норман зажёг свечу и, высоко подняв над головой, принялся осматривать потолок. Сейчас его фигура казалась приземлённой и уж никак не вязалась с только что произнесёнными словами.

Лендер перевесился через край гамака и некоторое время молча наблюдал за Ридом. Наконец, поняв, что прежний разговор пока возобновить не удастся, переменил тему:

— А знаешь, Сикард, оказывается, уже давно приказал Мартину следить за караваном Шаво.

— Мартин? — Рид повернулся и опустил свечу. — Кто это?

— Гарольд Мартин, охотник. Охотится на слонов и одновременно выполняет кое-какие наши задания, — спокойно пояснил Лендер и добавил: — Да ты его скоро сам увидишь. За ним послали.

— А-а-а… — протянул Рид и снова уставился на потолок.

— Задаст нам хлопот этот Шаво, — продолжал гнуть своё Лендер. — Мне кажется, нам его трогать незачем. Всё-таки узнать могут, а дело скандальное…

— А кто сказал, что это мы занялись караваном? — усмехнулся Рид, возвращая свечу на стол. — Мы к нему вообще никакого отношения не имеем. Сикард, между прочим, прав. Корреспондентов тут нет, а что там случится и где, нас не касается…

— Послушай Норман, — Лендер снова попытался вернуть разговор в прежнее русло. — Тебе не кажется, что все революционеры — узколобые фанатики?

— Фанатиков хватает всяких… — как-то неопределённо, словно уклоняясь от ответа, произнёс Рид и, задув свечу, полез обратно в гамак…

С ощущением, будто его засунули в мокрый мешок, Шкурин понемногу пришёл в себя, усилием воли стряхнул мучивший его кошмар и открыл глаза. Он лежал на земле, голова завалилась куда-то набок, и в дополнение ко всему препротивно ныла шея. Пётр попробовал пошевелиться. Руки и ноги слушались, но казались ватными. В каждом пальце кололи тысячи иголок, а левая рука вообще плохо повиновалась. С трудом оторвав тело от земли, Шкурин прижался спиной к какому-то столбу и огляделся.

Он находился в небольшой круглой хижине. Дверь, связанная из досок, была закрыта, но зато через щель под потолком пробивалась широкая полоса света. Пётр, используя столб как подпорку, медленно поднялся на ноги и выглянул наружу. То, что он увидел, сразу заставило забыть обо всех болячках, а рука начала машинально шарить по поясу. Там с внутренней стороны брючного корсета, в особом карманчике хранился «бульдог».

Нащупав рубчатую рукоятку, Пётр поспешно извлёк револьвер наружу. Убедившись, что барабан полон, он облегчённо вздохнул. Ему повезло, что, забрав «винчестер» и наверняка заглянув в карманы, схватившие его негры не догадались сделать тщательный обыск. Конечно, в случае чего перезарядить «бульдог» он не успеет, но и пять патронов — это уже кое-что, и уж, во всяком случае, задёшево он свою жизнь не продаст…

А тем временем на ровной площадке-боало бушевал праздник. Тесные шеренги негров двигались по кругу, отбивая такт босыми пятками и хлопаньем в ладоши. Неожиданно шеренга разорвалась напополам, и Пётр увидел целый ряд барабанов-нгоми. Возле каждого из них, держа в руках короткие палочки, извивался в своеобразном танце негр барабанщик.

Внезапно они ударили своими палочками по шершавой шкуре нгоми, и в такт ритмичному грохоту барабанов на середину площадки двинулись танцоры-инторре. Лица их украшали белые полосы, трёхцветные ленты с прикреплёнными к ней белыми султанами плотно охватывали головы, дополняли убор две жёлто-красные тесёмки, завязанные под подбородком. Свободные белые юбочки спускались ниже колен, а трещотки на щиколотках издавали при каждом шаге характерный звук.

Шкурин против воли залюбовался красочным зрелищем. Сначала танцоры только отбивали ногами ритм в такт барабанам, потом нгоми резко сменили темп, и на площадке началось нечто невероятное. Пётр теперь не мог даже охватить взглядом весь танец. Он только видел, как танцоры по очереди взвивались вверх, с прогибом отбрасывали головы назад, а потом мягко, по-кошачьи, припадали к земле, чтобы тотчас, с воем и визгом, размахивая копьями, броситься друг на друга.

Оскаленные зубы, налитые кровью глаза, выкрики, причудливо смешивались в этом диком, первобытном зрелище. Особенно Шкурин выделил одно лицо. Ощеренный редкозубый рот, растянутый до последней возможности, отчего кожа собралась вокруг рта в кольцевые складки, выражал такую неуёмную жажду крови, что Петру стало по-настоящему страшно.

Ведь если вся эта вакханалия происходит в его честь, то… Мелькнувшая мысль показалась Петру настолько ужасной, что он сразу отвёл глаза в сторону от этих искажённых лиц, как бы ища успокоения в полумраке хижины.

Скрип двери заставил метнуться к стене. В ярко освещённом проёме, чётким, навсегда запечатлевшимся в памяти силуэтом, застыла высокая фигура. Вошедший плавным, чисто европейским жестом повёл рукой, украшенной меховым браслетом, явно приглашая пленника выйти.

Спина Шкурина сделалась липкой от страха, но он пересилил себя и, оторвавшись от стены, сделал несколько неуверенных шагов. Заметив это движение, негр сразу же отступил, освобождая выход. И тут Пётр понял, чем вошедший в хижину отличается от других негров.

В его чёрном, выразительном лице, казалось, пряталась затаённая улыбка, если не скрытое превосходство. По крайней мере он держал себя с Петром уверенно, без всякого подобострастия, и Шкурин невольно поймал себя на мысли, что воспринимает его как равного.

Переступая порог, Пётр зажмурился. Яркое солнце ударило в глаза, и от этого толпа туземцев, как по команде прекратившая танец, показалась ещё более экзотической. Необычным было и то, что вокруг не стояло ни одной полуголой фигуры.

Наоборот, каждый из негров, сгрудившихся вокруг боало, был одет в цветастую или белую юбочку и имел множество браслетов. К тому же у всех через плечо были перекинуты полосатые одеяла, а украшенные султанами причёски ничем не отличались от плюмажей европейских гвардейцев.

Лицо негра, вызвавшего Петра из хижины, приняло каменное выражение, он сделал едва заметный жест, и словно сам собой возник живой коридор, по которому Шкурина, не торопясь, повели в глубь двора. Пётр ни на шаг не отставал от своего проводника, и через минуту они остановились перед ярко раскрашенными дверями.

Негр распахнул их и, снова сделав уже знакомый приглашающий жест, отступил в сторону. Пётр напрягся, проглотил спазм в горле и, на всякий случай взявшись за тёплую рукоять верного «бульдога», осторожно вошёл внутрь строения.