История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2) - Уильям Теккерей

Разговаривая таким образом, они шли теперь по Гровнер-стрит, вернее — говорил один Пен, и он до того увлекся, до того эгоистично был поглощен собой, что, видно, и не заметил волнения своего спутника, потому что продолжал так:

— Ведь мы с тобой уже не дети, Гарри. Время романтики для нас миновало. Мы женимся не по любви, а из. благоразумия, чтобы устроиться в жизни. Почему, к примеру, ты женишься на своей кузине? Потому что она славная девушка, дочка графа, потому что это угодно родителям и все такое прочее.

— Значит, ты, Пенденнис… ты не очень влюблен в ту девушку… на которой хочешь жениться?

Пен пожал плечами.

— Comme ca [19]. Я ничего против нее не имею. Она не дурна и не глупа. Думаю, что мне сгодится. И денег у нее достаточно — это главное. Да ты разве не знаешь, о ком идет речь? Мне казалось, что ты сам был к ней неравнодушен один вечер, когда мы у них обедали. Это же дочка леди Клеверинг.

— Я… я так и думал. И она дала согласие?

— Не совсем, — отвечал Артур с самодовольной улыбкой, означавшей: "Стоит мне сказать слово — и она мигом ко мне прибежит".

— Ах, не совсем, — сказал Фокер и разразился таким замогильным хохотом, что Пен, в первый раз позабыв о себе и внимательно поглядев на приятеля, поразился его жуткой бледности.

— Фо, дорогой мой, что случилось? Ты болен, — сказал он озабоченно.

— Ты, верно, думаешь, это от шампанского? Ошибаешься. Зайди ко мне на минуту. Я тебе расскажу, в чем дело. Должен я кому-то рассказать, черт подери.

Они тем временем подошли к дому Фокера, и Гарри, отперев дверь, провел Пена в свои покои, расположенные в задней части дома, позади семейной столовой, где старший Фокер принимал своих гостей, окруженный портретами себя самого, своей жены, своего сына в раннем детстве, верхом на ослике, и покойного графа Грейвзенда в мантии пэра Англии. Через эту комнату, где сейчас были наглухо затворены ставни, Фокер и Пен прошли в личные апартаменты молодого хозяина. Тусклые лучи солнца, проникшие в комнату, бросали неровные отблески на картинную галерею бедного Гарри — на всех его танцовщиц и оперных див.

— Послушай меня, Пен, я не могу тебе не сказать, — заговорил Фокер. — С того самого вечера, когда мы там обедали, я так влюблен в эту девушку, что, кажется, умру, если не добьюсь ее. Иногда я чувствую, что схожу с ума. Это невыносимо, Пен. Я просто не в силах был слушать, как ты о ней сейчас говорил — что женишься только потому, что у нее есть деньги. Ох, Пен, да разве в этом дело? Клянусь, что не в этом. Говорить о деньгах, когда такая девушка… это… это… ну это самое, ты меня понимаешь… я не мастер говорить… ну, святотатство. Если б она за меня пошла, я бы улицы подметать согласился, честное слово.

— Бедный Фо! Едва ли бы это ее соблазнило, — сказал Пен, глядя на друга с искренним дружелюбием и жалостью. — Любовь в шалаше — это не для нее.

— Я знаю, она создана, чтобы быть герцогиней, и я знаю, что за меня она не пойдет, если я не обеспечу ей высокое положение в свете — сам-то я не многого стою — и не умен и все прочее, — печально проговорил Фокер. — Владей я всеми брильянтами всех герцогинь и маркиз, что были сегодня на бале, разве я не подарил бы их ей? Но к чему слова? Я взят на другую сворку. Вот это меня и убивает, Пен. Там мне не выкрутиться, хоть умри. Моя кузина хорошая девочка, я ее очень люблю и все такое, но когда наши папаши договаривались, я этой-то еще не знал! А когда ты сейчас говорил, что она сгодится, что у ней хватит денег для вас обоих, я все думал — нельзя жениться ради денег или если девушка просто тебе не противна. А то женишься — и вдруг тебе кто-нибудь понравится больше. Тогда никакие деньги не утешат. Возьми хоть меня: у меня денег много, или будет много — из бочек с бардой, как ты выразился. Мой родитель воображает, что хорошо обо мне позаботился, когда сговорил меня с кузиной. А я знаю — не получится это. Если леди Энн выйдет за меня, ни мне, ни ей счастья не видать, а уж муж у ней будет самый разнесчастный человек во всем Лондоне.

— Ах ты горемыка! — произнес Пен с довольно-таки дешевым сочувствием. — Я бы рад тебе помочь. Я и понятия не имел, что ты так увлечен ею. А ты думаешь, без денег ты ей нужен? Нет, конечно. А думаешь, твой отец согласится разорвать вашу помолвку с леди Энн? Ты же его знаешь — он скорее совсем от тебя отречется.

Вместо ответа бедный Фокер только застонал и бросился ничком на диван, обхватив руками голову.

— А что до меня, мой милый, — продолжал Пен, — так знай я, как печально у тебя обстоят дела, я бы хоть не стал тебе изливаться. Моя-то затея не серьезна, по крайней мере, до этого еще не дошло. Я ничего не говорил мисс Амори. Вполне возможно, что она бы и не пошла за меня. С дядюшкой мы, правда, много об этом беседовали, он говорит, что для меня этот брак очень желателен. Я честолюбив, я беден. А леди Клеверинг, по-видимому, даст за ней большое приданое, и сэра Фрэнсиса можно бы уговорить… Ну, да хватит. Ничего еще не решено, Гарри. Сейчас они уезжают в деревню. Обещаю тебе, что до их отъезда я не сделаю предложения. Торопиться некуда, всем хватит времени. Но предположим, ты ее добьешься. Вспомни, Фокер, что ты сам только что говорил, — какое несчастье для человека, если он не любит свою жену. А что сказать о жене, которая не любит своего мужа?

— Но она бы меня полюбила, — простонал Фокер, не поднимая головы с дивана. — Мне кажется, что полюбила бы. Ведь только вчера, когда мы с ней танцевали, она сказала…

— Что она сказала? — в сердцах вскричал Пен, вскакивая с кресла. Но он понял себя лучше, чем его понял Фокер, и рассмеялся. — Ладно, Гарри, не важно, что она сказала. Мисс Амори умна и говорит много любезных вещей — тебе… может быть, мне… и черт его знает кому еще? Ничего не решено, дружище. Я-то не умру, если она мне не достанется. Добейся ее, если сумеешь, на здоровье! Прощай. Забудь о том, что я тебе наговорил. Я разошелся не в меру, и жарко там было до черта, а я, наверно, доливал в шампанское мало зельтерской. Прощай. Я тоже не выдам твоей тайны. Молчок, и "пусть борьба будет честной и победит достойнейший", как говорит Питер Кроули.

С этими словами мистер Артур Пенденнис глянул на своего друга странно, пожалуй даже угрожающе, пожал ему руку с сердечностью, вполне подходящей к только что повторенному им изречению по поводу встречи боксеров, — такую сердечность проявляет мистер Бендиго, когда пожимает руку мистеру Конту перед тем, как им схватиться между собой за звание чемпиона и за двести фунтов на брата. Фокер, ответив ему умоляющим взглядом и судорожно стиснув его руку, снова повалился на подушки, и Пен, не оглядываясь и на ходу надевая шляпу, вышел на воздух, чуть не споткнувшись о горничную, которая уже скребла и мыла ступени крыльца.

"Так, значит, он тоже имеет на нее виды? — думал Пен, шагая по улице, и тут же с какой-то проклятой наблюдательностью, с каким-то дьявольским злорадством отметил, что муки и терзания бедного Фокера только подстрекнули его еще упорнее домогаться Бланш, — если можно назвать домогательством то, что до сих пор было лишь игрой, пустой забавой. — Значит, она ему что-то сказала? Может, дала ему такой же цветок? — И он достал из кармана и покрутил пальцами смятый, сморщенный бутон, увядший и почерневший в жаре бальной залы. — Интересно, сколько еще она раздала вчера этих знаков сердечного расположения — бессовестная кокетка!" И он швырнул свой цветок в канаву, где его могла освежить вода, где его мог подобрать первый попавшийся любитель розовых бутонов. А потом, сообразив, что на дворе уже день и прохожие, верно, глазеют на его щетину и белую манишку, наш стеснительный молодой человек нанял кеб и покатил домой, скрытый от посторонних взоров.

Ах, неужели это тот же мальчик, который всего несколько лет назад молился, стоя возле матери, за которого она, вероятно, молится в этот утренний час? Неужели этот истасканный, себялюбивый светский фат — тот юноша, что еще недавно готов был всем пожертвовать ради любви, — своей будущностью, успехами, замыслами? Вот каким человеком ты гордишься, старик Пенденнис! Ты похваляешься, что сам его образовал, что не дал ходу его дурацкому увлечению, и сейчас, постанывая в постели от ревматических болей, утешаешься мыслью, что наконец-то мальчик собирается делать карьеру и что Пенденнисы займут подобающее место в обществе. И только ли он, пробираясь по этой темной жизни, вольно или невольно сбивается с пути, тогда как правда и любовь, которые должны бы озарять ему дорогу, меркнут в отравленном воздухе и уже не дают достаточно света?

Когда Пен ушел, бедный Гарри Фокер встал с тахты, извлек из кармана жилета — жилета с великолепными пуговицами и богатой вышивкой работы его матушки — белый розовый бутон, из несессера достал еще один подарок матери — ножницы, бережно обрезал стебель, поставил цветок в стакан с водой возле кровати и лег, ища забвения от тоски и горьких воспоминаний.