Болгарская неожиданность. Книга 5 - Борис Владимирович Попов

class="p">– Володечка, ну я тебя очень прошу! Ты же все-таки мой побратим, мы обязаны помогать друг другу. А мне с такими вопросами к людям подходить невместно…

Вдруг прознают, что мы с Ванчей вместе, а я тут с такими дурацкими вопросами о ней к людям пристаю! Дурная слава о бабенке пойдет, это ведь село, здесь все про всех все знают, а тень какую кто бросит, ужас, что могут выдумать.

Либо скажут за глаза, что я от нее дурную болезнь подцепил, и будут к ней кушать бояться ходить, либо истолкуют, что она общедоступна и начнут пытаться валять по пьянке всей толпой. А защитников у нее ведь нету!

Родители и муж давно померли, я рано или поздно все равно уеду, а от Пламена какая уж там защита! Вот и замажут дикой грязью нашу кормилицу, затравят и зашпыняют!

– Вот и не надо ничего спрашивать! – попытался я отбить побратима от его глупой мысли. – Какая тебе разница, что у твоей избранницы до тебя было? Ведь не юную девственницу под венец готовишься вести. Нравится женщина, живете вместе, все тебя устраивает, вот и сиди тихо, как мышь за печкой, и не шебуршись лишнего. Сам-то тоже ведь не белый ангел и не очаг святой невинности. До известия об Анастасии только и глядел, кого бы в свою кровать заманить, да и оприходовать!

– Ты, Владимир, все верно говоришь! – каким-то странно напряженным голосом начал говорить Богуслав, и вдруг перешел на прерывисто-всхлипывающие звуки – но я ведь не могу иначе! – и бурно зарыдал!

Я лежал очумевший от увиденного и услышанного. Мой побратим, великолепный и смелый воевода самого Владимира Мономаха, прославившегося своими победами над половцами, сидел и рыдал из-за мелкой ерунды! Позарез ему нужно разузнать, какой он по счету мужчина в постели у немолодой хозяйки придорожной корчмы!

Я, бывало и раньше видел, как из Богуслава жизнь выжимала слезу, но там и поводы были гораздо весомей, и жидкость выделялась из глаз как-то мужественно и скудно, высыхая прямо на щеках. Воевода этого, может быть, даже и не чувствовал, а если и чувствовал, то не придавал какой-то там слезливости ни малейшего значения, ну вроде как сильный встречный ветер с песком из глаз слезу вышиб, когда ты в бескрайней степи половца высматриваешь, велико ли событие! Иной раз, бывало, и взрыднет, но как-то так, несильно и не громко, что прямо и не поймешь: то ли вздохнул, то ли громко сглотнул. А тут прямо какое-то море разливанное, да еще с рыданиями во весь командирский голос и бабскими всхлипываниями в придачу! Прямо какой-то конец света пришел, светопреставление случилось!

А из-за чего? Из-за какой-то болгарской бабенки, стоящей на обочине нашего пути. Ну не утерпел без женской ласки, не доехал чуток до любимой и желанной невестушки, прилег с другой на ночку-другую и что? Проснулся, встряхнулся, и дальше поехали. Все мы живые люди, мало ли кого и как поджало, всяко бывает. Поехали поскорей отсюда!

Я про твою ошибку во Франции смолчу, молодым заморочим голову особенными обстоятельствами – мол, на вампира сети да ловушки ставили, Богуслав каждую ночь у приманок в засаде караулил, вишь, осунулся весь, а кровосос не попался, паразит! Все с рук сойдет, в первый раз, что ли?

А тут! Ну прямо чертовщина какая-то! Много я чудес повидал на своем веку, но такого удивления мне не доводилось испытывать никогда! Катаклизм какой-то, ей богу!

А Слава все всхлипывал, лил слезы и рассказывал, рассказывал.

– Я обязательно должен знать… Мне обязательно нужно это знать… Я умру, если этого не узнаю!

То ли я… обычный случайный прохожий…, которого она…, она, скуки ради затащила в свою постель, то ли главный мужчина в ее жизни…

А стать жертвой… беззастенчивого… бабского вранья, – тут он грозно блеснул очами из-под нависающих бровей, – я не желаю!

И эта мысль меня изводит, не дает мне спать, есть… – тут после небольшой паузы он снова зарыдал в голос, – она, она, жить мне не дает! И узнать я не в силах!

Конечно, убить кого-нибудь между делом, это ты всегда в силах, промелькнуло у меня в голове, а вот узнать что-то о понравившейся женщине, это ты не в силах.

Но жесткие мысли так мыслями и остались, а моя рука уже гладила Богуслава по плечу, и мой голос уже утешал друга.

– Не реви, не надо. Я побратима в переделке не брошу. Да что ты разнюнился, как баба? Обегаю я эту болгарскую деревуху, каждую собаку спрошу, все слухи и сплетни выясню.

Слава еще всхлипнул пару раз и пришел в себя.

– Уж и не припомню, когда я последний раз без очень веской причины плакал, – удивленно заметил он, – где-то еще в далеком детстве. Отец с матерью ушли в мир иной друг за другом, я слезинки проронить не смог, а тут вдруг расклеился. И чего это на меня нашло? Ума не приложу!

И продолжил, уже привычно уверенно и разумно:

– Всех опрашивать не надо, у баб между собой вечно какие-то обиды и разборки. Наврут от злобы столько, что и не выгребешь, и не отделишь правды от кривды, столько всего намесят.

Мужики часто врут, хвастаются своими выдуманными победами – то ли это было, то ли баба с ним рядом и посидеть-то отказалась, а ему уж очень хочется перед знакомыми и незнакомыми покрасоваться.

А когда соблазнителю отказали, да еще прилюдно, надолго может обиду затаить и попытаться ранее желанную женщину очернить просто чтобы отомстить.

– И кого же спрашивать? – недоуменно спросил я, – бабок и дедов?

– Бабок не надо, враз сами такую сплетню сплетут, что мало не покажется. А вот неглупого какого деда можно было бы и расспросить. Помнишь в первый наш день здесь, сразу после внушения, подошел просить порошка мандрагоры хромой такой дедок?

– Дед Банчо?

– Во-во! Он мне показался достаточно разумным для такого разговора.

– Да пожалуй…, – согласился я. – А Банчо сюда каждый вечер приходит. Сам говорит мало, больше других слушает. Он-то должен уж все сплетни назубок знать. И с деньгами у деда напряженно: сам заказывает только первый стаканчик самого грошового винишка, а потом ждет от кого-нибудь угощения. Иногда и не солоно хлебавши уходит. Еды никогда не берет – не по карману она старику. Вот я его сегодня и поугощаю, и разговорю.

– Экая у тебя золотая головушка! – восхитился Слава. – Из любой задницы всегда выход отыщешь!

И хоть место моей деятельности мне не очень приглянулось, говорить об этом я поостерегся