Крабат - Отфрид Пройслер

Случилось несчастье?

Кто это был — кто закричал там в последний смертный миг?

Крабат не размышлял долго. Одним махом он вскочил на ноги. Он подбежал к чердачной двери, хотел её распахнуть, хотел броситься вниз по лестнице, чтобы посмотреть.

Дверь была заперта снаружи. Она не открывалась, как бешено бы он её ни тряс.

Тут кто-то положил ему руку на плечо и заговорил с ним. Это был Юро, дурень Юро, Крабат узнал его по голосу.

— Пойдём, — сказал Юро. — Ляг сейчас обратно на свой тюфяк.

— Но крик! — задохнулся мальчик. — Только что кричали!

— Ты думаешь, — откликнулся Юро, — мы не слышали?

С этими словами он отвёл Крабата обратно на его место.

Мукомолы приподнялись на своих нарах. Молча, расширившимися глазами они неотрывно глядели на Крабата. Нет — не на Крабата! Они глядели мимо него, на спальное место старшего подмастерья.

— Что… Тонда не здесь? — спросил Крабат.

— Нет, — сказал Юро. — Ляг сейчас снова и попытайся заснуть. И не рыдай, слышишь! Рыданиями ничего не воротишь.

Новогодним утром они нашли Тонду. Лицом вниз он лежал у подножия лестницы. Для мукомолов, казалось, это не стало неожиданностью, только Крабат был не в состоянии осознать, что Тонда мёртв. С плачем он бросился к нему, звал его по имени и упрашивал:

— Скажи что-нибудь, Тонда, скажи что-нибудь!

Он схватил руку покойника. Ещё вчера он ощущал её на своём лбу перед тем, как заснуть. Сейчас она закоченела и была холодна. И такой чужой она стала, такой чужой.

— Встань, — сказал Михал. — Мы не можем оставить его тут лежать.

Он и его кузин Мертен перенесли покойника в людскую и положили его на доску.

— Как так получилось? — спросил мальчик.

Михал медлил с ответом.

— Он себе, — сказал он, прерываясь, — шею сломал.

— Тогда он, наверно… на лестнице оступился… во мраке…

— Может быть, — сказал Михал.

Он закрыл покойнику глаза, подложил ему под затылок пучок соломы, который принёс Юро.

Лицо Тонды было желтоватым. «Как из воска», — подумал Крабат. Он не мог взглянуть в ту сторону без слёз. Андруш и Сташко отвели его в спальню.

— Давайте тут останемся, — предложили они. — Внизу мы только мешаться будем.

Крабат присел на край нар. Он спросил, что теперь будет с Тондой.

— Ровно то, что бывает, — сказал Андруш. — Юро позаботится о нём, ему это не впервой делать — а потом мы его похороним.

— Когда?

— Сегодня после полудня, думаю.

— Без Мастера?

— Для этого он нам не нужен, — грубо бросил Сташко.

После полудня они вынесли Тонду в сосновом гробу с мельницы, в Козельбрух, на Пустошь. Могила была уже подготовлена, стены ямы были покрыты изморозью, дно присыпано снегом.

Они зарыли покойника поспешно и без церемоний. Без пастора и креста, без свечей и причитаний. Ни мгновения дольше необходимого не стали парни задерживаться у могилы.

Один Крабат остался.

Он хотел прочитать для Тонды «Отче наш», но молитва позабылась: сколько бы раз он ни начинал, он не мог связать её воедино. По-сорбски не мог и по-немецки тем более.

ВТОРОЙ ГОД

По уставу мельников и обычаю гильдии

Мастер не появлялся в последующие дни, на это время мельница стихла. Мукомолы лежали без дела на нарах, они мостились у тёплой печки. Они мало ели и разговаривали не много, особенно — о смерти Тонды. Как будто старшего подмастерья, которого звали Тонда, никогда не было на мельнице в Козельбрухе.

На краю нар, которые ему принадлежали, лежала одежда Тонды, аккуратно сложенная — одно на другом: штаны, рубашка и рабочая куртка, пояс, фартук и поверх всего — шапка. Юро принёс одежду в первый вечер нового года, и парни старались вести себя так, будто им удавалось не замечать её. Крабат был в печали, он чувствовал себя всеми покинутым и несчастным. То, что Тонда ушёл из жизни, не могло быть случайностью — это казалось ему всё более и более несомненным, чем дольше он размышлял. Здесь должно было быть что-то, о чём он не знал, что подмастерья держали от него в тайне. В чём же заключалась тайна? Почему Тонда ему этого не доверил?

Вопросы и снова вопросы — они преследовали мальчика. Если бы ему по крайней мере было чем заняться! Мыканье туда-сюда делало его уже совсем больным.

Юро единственный был в эти дни занят как всегда. Он топил печь, он готовил, он заботился о том, чтобы еда вовремя была на столе, хотя подмастерья большую её часть оставляли в котлах. Было, наверно, утро четвёртого дня, когда он заговорил с парнишкой в сенях.

— Хочешь оказать мне одну услугу, Крабат? Ты мог бы наколоть мне немного щепок для растопки.

— Давай, — сказал Крабат и проследовал за ним на кухню.

Рядом с очагом была приготовлена связка смолистой древесины, на расколку. Юро подошёл к шкафу, чтобы вытащить нож, но Крабат заявил, что у него под рукой есть свой собственный.

— Тем лучше! Тогда начинай — и смотри осторожно, чтобы не порезаться!

Крабат взялся за работу. Ему показалось, будто от ножа Тонды исходила живительная сила. Задумчиво он покачал его в руке. В первый раз с новогодней ночи он снова нашёл в себе мужество, первый раз снова почувствовал уверенность.

Юро незаметно подошёл к нему и заглянул через плечо.

— Нож у тебя, — заметил он, — с таким и на людях показаться не стыдно…

— На память, — сказал парнишка.