Исповедь Люцифера (шестая скрижаль завета) - Анхель де Куатьэ

— АЛЛО? — сказала Саша, — Да, Катя, это я. Не еду в командировку? Что-то напутали в документах? Понятно, спасибо...

На улице светило солнце, зеленые кроны деревьев играли с ветром.

Машины, прохожие — все куда-то едут, идут. Размеренная жизнь.

И вдруг Саша как будто что-то вспомнила. Открыла сумку, достала оттуда пачку бумаги.

Распечатка. 87-я страница. Пункт 6.322. Саша прочла, улыбнулась

и поспешила домой. Сегодня есть, что отметить: еще никогда ей не было так радостно на душе.

ЭПИЛОГ

— Чё-то ты ранехонько сегодня... — услышала Саша, выходя из машины.

— На учебе я, Марья Ивановна! — Саша улыбнулась старушке, что вечно сидит у ее подъезда. — Месяц теперь буду от работы отдыхать.

— А чему учишься? И без того ведь ученая, — поинтересовалась Марья Ивановна.

«Вот разведчица! — улыбнулась про себя Саша. — Чувствуется закалка...»

— Не знаю, Марья Ивановна, — задумалась Саша. — Человека, наверное, изучаю.

— А-а-а, — протянула женщина, поправила платок и провела рукой по морщинистому лицу, — Этого зверя, доча, никто не разберет.

— В каком смысле? — не поняла Саша.

— Да вот так глянешь на мир, ведь у всякой божьей твари своя цель есть, — пожала плечами Марья Ивановна. — Все нужны для чего-то. Вот дерево возьми — кров для одних, еда для других. И так ведь со всем — с птицами, со зверями, даже с мошкарой. А на что человек-то нужен? Какой с него прок?

«В том-то все и дело, что нет никакого проку. Его цель глазами не увидишь — слишком большая. Зачем-то Бог его создал, а значит — он нужен. Главное об этом помнить...», — подумала Саша, но ничего не сказала.

— Нам пути предписаны, доча, — услышала Саша, открывая дверь подъезда. — Кто думает, что выбирает, сам себя путает.

Саша обернулась и посмотрела на Марью Ивановну. А та, глядя в небо выцветшими, почти белесыми глазами продолжала нашептывать:

— Неисповедимы пути Господни, и карты на них не придумано. Ты, знай, иди себе и иди. Если идешь, значит оно так надо. Только не сомневайся. В сомнении — страх, а в страхе — смерть.

Саша чуть не расплакалась.

— Э-э, доча! — окликнула ее Марья Ивановна. — Забыла совсем. Письмо тебе вот. Парень принес какой-то. Красивый, черт!

Марья Ивановна протянула Саше конверт из бледно-желтой бумаги, скрепленный красной сургучной печатью с анаграммой — «LCR».

Саша вздрогнула, приняла письмо и поспешила наверх, в свою квартиру. Сбиваясь с ног, оступаясь, падая, роняя вещи, не попадая ключом в замочную скважину...

Она читала его письмо, сидя на полу, прижавшись спиною к входной двери, глотая слезы... радости.

Свет, Саша, это то, что у тебя в сердце. Сердце — это любовь, а любовь — это жизнь. В этом правда, и другой нет. Нет греха и нет темных сил. Жизнь без любви — вот грех и темные силы. Страх и отчаяние — вот истинная смерть.

Ты рассказала мне об этом. Саша.

Любовь — бесконечная дорога, по которой двое идут навстречу друг другу. Но случается так, что по этой дороге идет лишь один. И если он любит, ему предстоит пройти всю бесконечность этого пути. Он идет за двоих.

Ты сделала так, Саша.

И понял я Данте, любившего мертвую Беатриче. Он прошел весь путь в одиночку. От начала и до конца. Он придумал Ад, чтобы вознести Беатриче на вершину Рая. Он вморозил меня в сердцевину земли, чтобы отмерять от моего чрева бесконечность своего чувства. Он разъял мир, не веривший его любви, на круги и уступы, сферы и небеса.

Я считал это безумием, пока не узнал твоего сердца. Саша. Я изучал безумие чистой любви и не нашел его. Ни страха, ни отчаяния, лишь жизнь, которая есть Любовь.

Здесь изнемог высокий духа взлет; Но страсть и волю мне уже стремила. Как если колесу дан ровный ход. Любовь, что движет солнце и светила.

«Божественная комедия», «Рай», песнь тридцать третья, четыре последние строфы.

Красота твоего сердца, Саша, превыше любых красот. Пожалуйста, не скрывай ее. Живи так, чтобы Вечность могла любоваться ею.