Мутанты - Дин Кунц

— Я... — Он медленно сел.

— Нет. Ничего. Ты не понимаешь концепций. Но концепцию Бога, герой Тоэм, ты обязательно понимать должен. Хоть смутно. Не перенапрягай рассудок. Ведь в твоем маленьком примитивном мирке был Бог, правда? Хоть какой-то. Бог ветра. Бог солнца. Только Бог не имеет ничего общего с твоим о Нем представлением, или с моим о Нем представлением, или с чьим-либо когда-либо существовавшим. Сиэ знает, что Он собой представляет, и, узнав это, Сиэ сошел с ума. Так как же, герой Тоэм, каким адским видением должен быть Бог? Что же это за ужас, если Сиэ в итоге прохныкал и проскулил столько лет? Может, он ничего не увидел — одну бесконечную пустоту, черноту, бездну, безбожие? Может быть, Бога нет, герой Тоэм? Впрочем, я так не думаю. По-моему, от такого видения Сиэ смог бы оправиться. Бог есть. Но Он так ужасен и так многогранен в своем ужасе, что Сиэ навеки испуган до потери рассудка.

Тоэм стиснул руками голову, как бы желая ее раздавить, расколоть. Все, что ему было нужно, — Тарлини. Так он думал. А разве нет? Ему не следует ни во что больше вмешиваться. По крайней мере, не следует позволять себе вмешиваться.

Она презрительно шипела.

— Разумеется, я кормлю его грудью. Он сам есть не в состоянии. Дело не только в его неспособности прокормиться, а в гораздо, гораздо большем. Он живет в обратную сторону, герой Тоэм. Если б засунуть ему в живот трубку и через нее питать, он был бы счастлив. Он хочет назад, в чрево, герой Тоэм. Хочет, чтобы его поглотило лоно. Но желание это неисполнимо. Он хочет, черт побери, но не имеет возможности. Поэтому и остается только кормление грудью — дальше ему никогда не продвинуться. А иначе он умрет с голоду. Может, черт побери, это было бы лучше. Может быть, милосерднее было б заставить его желудок замкнуться в кольцо, съежиться, биться в агонии, переваривая самого себя ради пропитания. Может, черт побери, мы должны всадить ему пулю в лоб, вышибить мозги, чтоб душа его растеклась по бетону кровавой лужей. Но я не хочу. Корги не хочет. Старик не хочет, а у Старика больше мозгов и духу, чем у всех у нас вместе взятых. В Сиэ есть нечто чудовищное, но вдобавок и нечто святое. Нечто святое, полученное от соприкосновения с неописуемым демоном, которого называют Богом, герой Тоэм.

— Я не знал.

— Окей, — отрезала она. — Ты не знал. И не знаешь. Только не надо считать себя таким дьявольски великолепным! Не надо судить меня, герой Тоэм, на том основании, что я, по твоему мнению, должна делать и чего не должна. Не надо устанавливать для меня моральные нормы и ценности, раз ты абсолютно не понимаешь, что я такое! Не приписывай мне добропорядочной белиберды. Теперь уже мог бы знать, что мир вовсе не добропорядочный.

Он вскочил, одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние, схватил ее, сдернул со шкафа.

— Не тронь меня!

— Мейна, слушай...

Она заурчала, когда он запустил руку в ее пышные волосы.

— Слушай, я совсем сбит с толку. Проклятие, я ничего не знаю. Я не просил, чтоб меня сюда привели. Не просил, чтоб меня вытащили из деревни и швырнули в хаос.

Она обхватила его руками и заплакала на плече.

— Я пошел искать девушку. Сперва хотел лишь найти ее и вернуться домой. Ничего больше не знаю. Я должен сейчас отыскать ее, потому что лишь в этом всегда была моя цель, потому что лишь это меня заставляло жить. Отказаться от этого все равно что убить мечту. Если я зашибу по дороге кого-нибудь, может, оно того стоит, а может, нет. Но я не хочу никого зашибить.

Она задрожала. Он поднял легкое тело, понес на постель.

— Сиэ, — вымолвил он. — Черт, это ужасно. Ужасно не для него одного, но для всех, кто его понимает.

Ее руки ласкали его. Позабыв обо всех разговорах, он нашел ее губы. Маленький розовый язычок затрепетал у него во рту. Он стиснул грудь. И вдруг в бок впились когти. Он стряхнул ее. Густая кровь выступила из длинных тонких царапин и запятнала рубашку.

— Зачем ты это сделала?

— Я по-прежнему для тебя только животное, герой Тоэм. Тебе хочется посмотреть, на что это будет похоже. Ты так ни разу и не сказал: "Я люблю тебя", просто принялся тискать. Желаешь посмотреть, найдется ль во мне что-нибудь хорошенькое.

— Сука! — рявкнул он, растирая израненный бок.

— Хочешь узнать, мохнатый ли у меня животик.

— Покажи, — ухмыльнулся он, ощущая на пальцах липкую кровь и пламя, бушующее в рассудке.

— Ты никогда не узнаешь, — заявила она и шмыгнула к двери. — Никогда, даже за миллион лет!

Створка хлопнула, он остался один в темноте.

Прошло много времени, прежде чем Тоэм встал, зажимая ладонью горевший огнем бок и пытаясь понять, что за пламя терзает рассудок. Но не нашел ответа. Огонь в боку успокоил, промыв раны. Они были неглубокие, и он быстро управился. Прижег спиртом, смазал мазью, заклеил пластырем размером с ладонь.

Стал смывать кровь с раковины и почувствовал себя совсем нереально, глядя, как алые полосы тают в струйках воды. Все начинало казаться грезой — десятками грез и кошмаров, громоздящихся друг на друга.

Потом лег в постель, уставился в потолок, попытался заснуть. Но сон не шел долго-долго...

Глава 11

На следующее утро, когда Корги, Бейб, Рыба, Ханк собрались его провожать, Мейны не было видно поблизости. Он все время ее высматривал, надеялся, что придет. Но она не пришла.

— Так помни, — предупреждал Корги с туманной, подернутой искорками гуммигута серостью вместо глаз, — у тебя всего двадцать четыре часа. Возвращайся с Тарлини сюда и получишь возможность отправиться с нами. В противном случае, боюсь, застрянешь тут, в этой вселенной, с ромагинами и сетессинами.

— Постараюсь, Корги, — пообещал он, пожимая протянутые руки и щупальца.

— Помни, если понадобится помощь или убежище, можешь идти в другие бункеры, — сказал Ханк.

— Не сомневайся, — добавил Бейб.

— Не буду, — заверил он их. И шагнул назад в туннель, откуда впервые — кажется, много-много лет назад — спустился в воздушном потоке. Они закрыли за ним дверь в бункер. Воспользовавшись перископическим сканнером, он, как они его учили, обследовал лежавшую над головой аллею. Никого не обнаружил, включил воздуходувку, пославшую воздушные струи в обратном направлении, и те мягко, но решительно повлекли его вверх, вверх, вверх, вынесли через решетку, которая следом за ним легла, клацнув, на место и послужила посадочной площадкой, когда потоки внезапно стихли.

Ему с трудом верилось в происходящее. Он наконец-то в столице, неподалеку от невольничьего рынка, может быть, в самое время, чтобы выкупить свою Тарлини. Попытался припомнить, как она выглядит, но ясной картины не получил.