Счастливчик - Сергей Скрипаль

Ворвался, разорвал пакет, не обращая внимания на изумленного главврача, торопливо, дрожащими руками, изготовил из четырех коробков спичек «танки», и, подсунул их под руки «воюющему больному».

Тот на секунду замер, что то сообразил, схватил «подмогу», и повел, повел в обход, заходя врагу в тыл, громя, круша и ломая все подряд, выручая погибающих ребят, «наматывая на гусеницы», «утюжа» тела врагов.

– Ура! – слабеньким голосом закричал больной воображаемому начальнику, – Ура, победа! Спасибо Вам, товарищ подполковник, большое спасибо.

– Ну, что же, герой, молодец! Поздравляю с победой! – вполголоса одобрительно сказал Шутков скорее сам себе, чем больному.

И тут случилась совершенно неожиданная вещь.

Больной встал по стойке «смирно», одернул больничную пижаму, пытаясь согнать складки назад, как на военной форме, поправил воображаемый ремень, и, приложив руку к своей смешной шапчонке, по всем правилам отдавая военную честь, тихо, но четко проговорил:

– Служу Советскому Союзу!

Главный врач с изумлением смотрел, как подполковник трясущимися руками совал больному то выскальзывающий из рук блок сигарет, то батон колбасы, и, дрожащим голосом повторял:

– Вольно, вольно, ты молодец, ты хорошо воевал, сынок! С Победой тебя!

Глава 13. ПОДОШВА

Почему я тогда не сразу выскочил из окопчика?

Уже много лет задаю себе этот вопрос. Не мучаюсь этим вопросом, нет. Сказать, что мне страшно было тогда, в тот момент?

Нет! Правда, нет. Чувство страха, застарелое, въевшееся в душу, едва шевелящееся под грузом усталости, не могло в ту минуту ударить по притупившимся нервам, прижать к стенке укрытия. Тогда что-то другое?

Не знаю, не знаю…

– Макс! Вперед! – огибая моё заклинившее тело, реагируя на хриплый выкрик сержанта Киреева, бросающего нас в атаку, мой напарник Мишка надсадно телеграфно выхаркивал: – Прикрой. Я пошел!

Включился я все же только тогда, когда подошва Мишкиного ботинка обрушила у меня над головой комочки спрессованной, сожженной в шлак земли, застучавшей по макушке каски.

Что-то слегка сдвинулось в мире, изменилось. Сколько исчезло цивилизаций, оставив после себя то, что тогда я видел перед собой? Горы, пыль под ногами, раскаленное добела солнце.

До невероятности четко я помню подошву ботинка. Истоптанная, плоская, как кизяк, совершенно деформированная, почти зеркально гладкая, словно колесо шасси самолета, с едва заметными истертыми рубцами, с застрявшим в глубокой трещине каким-то невероятием камешком.

Мишка уперся стопой в земляную выемку, оттолкнулся изрезанной скальными породами и лопнувшей посередине подошвой, едва держащейся на грубых суровых стежках ранта, оттолкнулся и выскочил из траншеи.

Траншеи были неглубокими, обсыпавшимися, очень старыми. Это было похоже на строительство фундамента какого-то сооружения «древних». Кто и зачем их копал? Сейчас это было неважно. Главное, что они нам дали возможность отдышаться, укрыться от хоть и всегда ожидаемого и в то же время внезапного огня из «зеленки».

Я подтянул ладнее автомат, положил ладонь на срез окопа, пружиня ногами, уже взметывался в воздух, охватывая зрением предстоящий путь до ближайшего укрытия. В грохоте боя, в визге осколков и шипе горячего воздуха, разрываемого пулями, я не увидел, скорее, почувствовал своим устало одеревеневшим телом, как пуля ударила Мишку.

Я отдернулся назад, в глубь окопчика. Мишка валился на меня спиной, широко раскинув руки, роняя автомат. Вот опять мелькнула перед моим лицом уже совершенно развалившаяся пополам подошва, теперь уже не упруго устремленная в атаку, а какая-то безвольная, с распушившейся на изломе нитью.

Мишка рухнул в окоп, ударившись головой о другой край траншейки. Каска сползла на лицо, испачканное на подбородке пылью, и подернутые серым налетом щеки и переносицу. Из порванного пулей горла бурлящим кипением выбулькивала неправдоподобно черная кровь.

Я сунулся к упавшему телу, торопясь и ломая ногти, начал сдирать лифчик, бронежилет, пытаясь освободить Мишкину грудь, дать ослабевшим легким возможность поднять ребра, освободить диафрагму, всосать через пусть и поврежденное горло необходимый воздух. В то же время я понимал, что все, нет больше Мишки!

Его некрупное тело дернулось несколько раз, нелепо подкинулось, притискивая одной ногой мой автомат, вдавливая его в спрессованную серо-рыжую стенку окопа, а другой ногой, в порванном ботинке, ударяя меня в грудь. Скрюченными пальцами, посиневшими ногтями Мишка еще успел рвануть наискось, у самого горла, выгоревший до однотонности полосок тельник и умер, так и не сумев вдохнуть разорванной трахеей пусть и горячего, но такого нужного воздуха.

Ничего сделать уже было нельзя. Я выбрался из окопа, стараясь не наступить, не задеть мертвое тело, и бросился догонять роту, устремленную к ощетинившейся огнем «зеленке», каким-то образом понимая, что это атака, и вникая в смысл всего действа. Впрочем, сильный пинок под зад сержанта Киреева и его рык: «Опаздываешь, салабон!» только подтвердил правильность моего понимания ситуации.

Я бежал и стрелял, почти не пригибаясь и не падая в возможные укрытия. Помню, только тупо удивлялся, как это духи умудрились спрятаться в такой прозрачной, с тонкими ажурными веточками рощице из молодых тополей. Я первым шагнул в призрачную тень, успокаивая засбоившее дыхание и колотящееся сердце. Сырая прохлада прилипла к горячему телу как-то разом, вызывая очередной приступ удивления: «Откуда вода?!», а затем и еще один вопрос: «Почему тихо?».

Я закрутил головой. Никого. Шагнул дальше, в глубь листвы, не обращая внимания на крик Киреева: «Куда? Назад!» и на рваные, неровные очереди автоматных выстрелов, срезающих ветки и тонкую кору с деревцев.

– Да никого же тут нет! – шептал я себе под нос, – никого! – А сам все поводил автоматным стволом и вглядывался в неширокую глубь «зеленки». – Ни-ко-го…

Справа от себя я услышал хрупкий треск. Такой треск бывает, если в лесу наступишь на сухую-пресухую веточку. Как слабый взрыв, с выплескиваемой пылью трухи и прели. Подумалось тогда, что здесь просто по определению не может быть такого звука, слишком уж молодая рощица, совсем недавно поднявшаяся из кустарника.

Это все я думал, пока оборачивался на звук. И опять изумился. Словно из земли торчала фигура духа. Именно торчала! Я четко видел поверхность почвы, усыпанную листьями, видел грудь душмана, видел три черные точки: два глаза и отверстие ствола винтовки. Сообразил еще, почему два широко открытых глаза вижу. Просто духу и целиться особо не надо было, прищуривать левый глаз без необходимости. Чего уж там с десятка-то метров пыжиться. И еще я понял, что сухой треск – это всего-навсего пустой хлопок курка. Нет! Нет патронов у духа!

Не задумываясь больше, не выцеливая особенно, я выстрелил, почему-то одиночным, в сторону врага.

Он откинулся назад, точно так же, как совсем недавно Мишка, широко разбросав руки, откидывая в сторону карабин, и завалился на спину. Откуда-то из-под земли выскользнули его ноги, уперлись в землю, подкинули, ломая, агонизирующее тело. Хрип. Булькание. Тишина.

Я подошел к трупу. Все стало ясно, отчего никого нет. Ну в самом деле, не мог же он один сдерживать на подходе к «зеленке» роту ДШБ!

Этот дух был последним, прикрывающим отход группы, которая ушла в кяриз. Именно из этого отверстия струилась влажная прохлада, и даже был слышен звон ручья из глубины.

Я слышал, как в рощицу ворвались наши ребята. Видел, как подскочил Киреев, отшвырнул меня от входа в кяриз и одну за другой швырнул две гранаты в темень подземелья. Из влажного зева лениво взлетели комья грязи, и тонкая водная пыль упала на мое лицо, остужая струйки пота на лбу и висках.

Меня интересовал только один вопрос: какая обувь у духа? Я толкнул носком ботинка ноги убитого, вытолкнул их из-под укрывшей толстым слоем после взрыва грязи и листвы. Трудно поверить, но дух был обут в совершенно новые солдатские ботинки, с абсолютно крепкими, неизношенными подметками.

Это было так странно и непонятно, что я задал вопрос Кирееву:

– Товарищ сержант, почему мы воюем в таком дерьме, а у них, – ткнул автоматом в духа, – НАША, НОВАЯ ОБУВЬ?!

Киреев отшатнулся от меня, непонимающе вскинул взгляд и тут же опустил глаза, процедив сквозь зубы:

– Ты бы, мля, еще спросил, откуда у них АКМы…

Я долго сидел на земле, опустив ноги в проем подземелья, пил из фляги, что-то жевал, курил и размышлял, думал, мучался над вопросом, заданным самому себе и сержанту, и сравнивал вид поразивших меня сегодня подошв ботинок Мишки и духа.

Киреев попытался заставить меня вместе со всеми стаскивать к опушке рощицы незамеченные мной трупы убитых духов и добытое исковерканное оружие. Я послушно поднялся и побрел к телам, приседая возле каждого, внимательно рассматривая подошвы, очищая штык-ножом налипшую грязь, чтобы лучше видеть всю поверхность. С неменьшим вниманием я пытался изучать и ботинки наших ребят, придерживая проходящих мимо, просил показать подошвы. Рассматривал и сравнивал, сравнивал и рассматривал.