Тело в шляпе - Анна Малышева

В результате Лиза забирала телефон в свою комнату, когда звонила отцу, и всегда чувствовала себя виноватой. Алеша был менее чувствителен, но на бабушкин гнев старался не нарываться. Если Иван звонил детям, а к телефону подходила теща, она просто бросала трубку. Назвать атмосферу в доме приятной язык как-то не поворачивался.

К тому же — теснота. Ирина была убеждена, что им необходима более просторная квартира. Павлику уже нужна отдельная комната, старшим, понятно, тоже. И маме нужна. Она устает, не девочка уже. Четырехкомнатной квартиры явно не хватало. Иван вроде не возражал, но — после экспертизы.

— Потерпи еще пару лет, — говорила мама, — Лиза замуж выйдет, ей-то он точно квартиру купит, вот и Павлику комната освободится.

А вдруг не выйдет? Что же, ребенка из дому гнать? Ирина не знала, что делать, и все больше склонялась к мысли, что делать нечего. Хотя квартиру хотелось. И в новом доме. А Иван вдруг завелся — сам все время звонил, напоминал, спрашивал, когда поедем на экспертизу. Ирина начала всерьез бояться, что он не успокоится, пока не доведет дело до конца. Что-то надо делать, и срочно. Только — что?

Глава 18. ИВАН

Зачем он спустился к почтовому ящику? Иван не смог бы ответить на этот вопрос. Почувствовал что-то. И когда увидел там конверт, нисколько даже не удивился, хотя писем не получал уже… дай бог памяти, лет двадцать, не считая, конечно, деловой корреспонденции, приходящей на адрес фирмы. Конверт выглядел вполне мирно, по-домашнему — маленький, с маркой, но Иван был уверен, что внутри него какая-то гадость. И не ошибся. Письмо было такое:

"Он жил еще четыре минуты".

Ивану стало страшно.

Он поднялся в квартиру, перечитал письмо еще раз и позвонил Рехвиашвили.

— Ты хотел приехать, — сказал он, — не передумал?

— Что ты, конечно, еду, — с готовностью отозвался Сергей.

— Только… — Иван и сам удивлялся тому, как сильно испугался, Сережа, побыстрее, пожалуйста. Похоже, у нас неприятности.

Второе письмо пришло на следующий день.

Оно, так же, как и первое, являло собой образец лаконичности.

"Добровольное признание облегчает участь".

Упрекнуть Ивана в том, что он терялся в догадках, было невозможно. Догадок не было ни одной.

Накануне они с Рехвиашвили строили всяческие предположения относительно первого загадочного послания, но так толком ничего и не придумали. Сергей, правда, твердил, как заведенный: "Ирка это, Ирка твоя…", но Иван не соглашался. И не потому даже, что она не столь затейлива, а потому, что зачем? Зачем ей его травить, зачем терроризировать?

Третьего письма он ждал с нетерпением, переходящим в истерику, надеясь, что оно хоть что-нибудь прояснит. И — зря. Третье письмо было абсолютно в духе первых двух: "Адрес учреждения, где с нетерпением ждут вашего добровольного признания, — Петровка, 38".

Четвертое письмо навеяло-таки кое-какие подозрения. Текст был такой: "Заявление в милицию советую начать так: "Я не хотел его убивать…" И дальше по памяти".

"Шантаж? — подумал Иван. — Кто-то хочет денег, это так понятно. Но кто? И что он знает?"

А может, и не шантаж, а провокация. Кто-то хочет посмотреть, что он будет делать. А действительно, что же делать? Вот что! Он сейчас всех удивит.

И Иван позвонил капитану Коновалову. Тот приехал сразу, положил каждое письмо в отдельный целлофановый пакет и отбыл, горячо поблагодарив за доверие.

После чего Иван позвонил Ирине. Не то чтобы он ее всерьез подозревал, просто слово «шантаж» у него ассоциировалось прежде всего с ней. Она — мастер этого дела, кроме того, всегда хочет денег, и много. Не исключено, что в ходе ведения боевых действий против Ивана она решила применить новую тактику и к всегдашнему нытью и угрозам добавила дружескую переписку с бывшим мужем.

— Сегодня не получил от тебя письма и заволновался, — сказал Иван. Все ли в порядке?

Ирина прореагировала на эту хорошо продуманную фразу странно, то есть не так, как того ожидал Иван.

— В порядке? — возмущенно сказала она. — Как же! Все отлично! Лиза часами крутится перед зеркалом и ни о чем другом думать не хочет, Алеша хамит, у мамы — давление. Так что радуйся, все, как ты хотел.

— За здоровье твоей мамы тоже я отвечаю?

— А ты думаешь, она не переживает по поводу твоего странного поведения? Кстати, — Ирина наконец вспомнила, с чего Иван начал, — какие письма?

— Дурацкие. Я отдаю тебе должное как стратегу, у тебя неоднократно получалось обводить меня вокруг пальца, но вынужден констатировать, этот твой маневр слабоват. Скажи просто, чего ты хочешь, а я подумаю, могу ли соответствовать.

— Какие письма? Ты о чем?

У Ивана был очень странный голос, как у сумасшедшего. "Это из-за нее, подумала Ирина, — ну конечно, как я не подумала".

— Я понимаю, у тебя неприятности, но ты же знаешь, что я тут ни при чем, — в ее голосе появились нотки сострадания.

— При чем "ни при чем"?

— При том, что… ну, я имею в виду события последнего времени.

— Какие?

Чего он добивается? И зачем ей звонит? Видит бог, она хотела быть тактичной, но с ним разве получится.

— Такие, что всех убивают.

— Ладно. — Голос Ивана сразу стал безразличным и тусклым. — Пока. Пишите письма. Не Ирина. Похоже, не она. Тогда кто?

Глава 19. АЛЕКСАНДРА

Гуревич появился, как и обещал, вечером и окончательно отвратил от меня соседок по палате. Даже если бы он молчал всю дорогу, даже если бы он был при этом прилично одет, мне не на что было бы рассчитывать. Внешность моего коллеги говорила сама за себя. Ярко-рыжие патлы плюс ужасного вида борода и абсолютно безумные глаза, которыми он хищно сверкал во все стороны. Да, Гуревич мог напугать добропорядочных женщин с подорванным здоровьем и поломанными конечностями. К тому же и одет он был весьма экстравагантно, то есть как всегда: полосатые шорты, рубашка в цветочек, которую даже опытный эксперт не отличил бы от женского домашнего халата, плюс вельветовая жилетка с кистями. В палату он вошел со словами:

— Э-э, уместным, думаю, будет поприветствовать присутствующих здесь дам, а также выразить свое соболезнование, нет, э-э, соболезнования.

При этом он страшно вытянулся, как будто хотел почесать затылок о притолоку, и что-то такое сделал ногами, похоже, попытался завязать из них сложный морской узел. То есть я-то знала, что подобное переплетение задних конечностей означает попытку щелкнуть по-гусарски каблука-ми. Драные, раскисшие кроссовки Гуревича ввиду отсутствия на них каблуков помешали ему исполнить показательные выступления с должным блеском, зато тумбочка моей несчастной соседки, которая располагалась около двери, была сметена напрочь, а все то, что на тумбочке стояло и лежало, соответственно, более-менее ровно разлетелось по всей палате, на что Гуревич справедливо заметил:

— Ах, экзистенциальное пространство полно излишеств.

И, не сделав даже малейшей попытки устранить последствия своего яркого появления, уселся на мою кровать.

— Подними, — прошипела я сквозь зубы. — И сходи за тряпкой в туалет.

— Ах, оставь, — возразил этот гад, — в туалет я пока не хочу.

Соседки в ужасе замерли и, казалось, боялись пошевелиться. Видимо, у них не было никакой уверенности, что это существо не опасно, и они готовы были пожертвовать любым количеством тумбочек, только бы он их не тронул.

— Девушки, — между тем обратился он к ним, — о чем повествует нам карта анализов? Не тревожны ли симптомы? Не падает ли гемоглобин? Не растет ли сахар? Что, скажите мне, наконец мы лицезреем на рентгеновских изображениях? И, наконец, как вы трактуете последние попытки исламских фундаменталистов сорвать процесс мирных переговоров между Ясиром Арафатом и Нетаньяху?

Девушки, одной из которых было под восемьдесят, а другой — за семьдесят, выразительно молчали.

— А у вас тут мило, очень мило, прямо прелестно, — не унимался Гуревич, — сестры милосердия, э-э, визуально очень и очень нежны. Даже не ожидал, что в преддверии постсоветской цивилизации существуют такие островки умиротворенной грусти.

Я боялась одного: что пожилые женщины, не жалея поломанных конечностей, с криком о помощи бросятся из палаты. К счастью, старушек, похоже, парализовало.

Вернувшись со шваброй, Гуревич кое-как подтер лужу из заначенного моей несчастной соседкой с обеда компота и загнал остатки сухофруктов ей под кровать. Похоже, поход за шваброй Удался — Гуревича очень заинтересовал как женский туалет нашего второго травмированного отделения, так и его обитатели.

— Там были, э-э, дамы, — сообщил он мне интимным шепотом, — и, кажется, они, э-э, не ожидали там увидеть джентльмена. Кстати, чем объясняется бинокулярное строение санузла? — спросил он, имея в виду, что в туалете два унитаза.