Политика для начинающих (сборник) - Никколо Макиавелли

Перейдем к Александру Северу. Государь этот был настолько добр, что в числе расточаемых ему похвал обыкновенно приводят следующее: в течение 14-летнего его царствования ни один римлянин не был подвергнут лишению жизни без предварительного суда. Несмотря на это, так как на него смотрели как на обабившегося человека, позволявшего своей матери управлять собою, – он впал в презрение у войска; между солдатами возник заговор, и он был убит.

Рассматривая, в противоположность государям, только что мною перечисленным, качества и личный характер Коммода, Септимия Севера, Антонина, Баракаллы и Максимина, мы найдем, что все эти императоры были чрезвычайно жестоки и ненасытно жадны, что для удовлетворения страстей солдат они не останавливались ни перед какою неправдой и угнетением народа – и, несмотря на это, все, за исключением Септимия, тоже погибли. Севера спасла его доблесть; благодаря ей он сумел привязать к себе солдат и, несмотря на то что отягощал народ чрезмерными налогами, мог счастливо властвовать над Римской империей: доблесть его возбуждала восхищение в массах, народ был как бы удивлен и увлечен ею, солдаты были удовлетворены и почитали его. Так как такой образ действий был замечателен в человеке, едва получившем власть, то я хочу вкратце указать, как Септимий умел принимать на себя личины льва и лисицы, – личины, прибегать к которым, как я уже говорил выше, бывает полезно для государей. Узнав, что Юлиан предательски захватил императорскую власть, он убедил войска, которыми в то время начальствовал в Паннонии, в том, что на их обязанности лежит идти на Рим, для отмщенья за смерть Пертинакса, удушенного преторианцами, и, не открывая своего замысла овладеть престолом, он так поспешно направился с войсками к Риму, что явился в Италии прежде, нежели туда дошел слух об его походе. Едва он явился в Рим, Юлиан был убит, и растерявшийся Сенат провозгласил его императором. После такого начала Септимию для завладения всей Римскою империей предстояло только совладать с двумя трудностями: отделаться на востоке от Нигера, который, начальствуя войсками в Азии, был тогда провозглашен ими императором, и на западе – от Альбина, стремившегося также к захвату верховной власти. Считая опасным для себя начинать одновременно борьбу с обоими соперниками, Север решился действовать открытою силой против Нигера и обманом против Альбина. Для достижения последней цели он написал Альбину дружественное письмо, в котором извещал его, что, избранный Сенатом в императоры, он тяготится слишком большой властью и желал бы ее разделить с Альбином, почему и посылает к нему титул Цезаря и декрет Сената, которым Альбин признан его соправителем. Альбин попался в западню, приняв всю эту проделку за чистую монету. Когда Север победил и умертвил Нигера, когда он успокоил возмущения на востоке, то, возвратись в Рим, он принес Сенату жалобу на действия Альбина, в которой обвинял последнего в неблагодарности за все благодеяния, какими он его осыпал. Говорил, что ему известно, что Альбин замышляет тайно умертвить его, и заключил тем, что считает себя не вправе оставить безнаказанной такую изменническую неблагодарность. Тотчас же вслед за этим заявлением он направился во Францию, где тогда находился Альбин, и лишил его власти и жизни.

Таков был образ действий этого государя; рассматривая шаг за шагом все его поступки, нетрудно убедиться, что он постоянно являлся или смелым львом, или хитрою лисой; народ его чтил и боялся, солдаты любили. При этом никто не станет удивляться, как он, новый человек, сумел удержать власть за собою, если вспомнить, что его громадная слава предохраняла его постоянно от ненависти, которую он мог бы заслужить у народа за свое грабительство.

Сын Севера, Антонин, подобно отцу своему, также обладал некоторыми личными качествами, доставившими ему удивление народа и привязанность солдат. Так, войско к нему привязывало его искусство в военном деле, твердость в перенесении всяких лишений, его пренебрежение к изысканной пище и всякой роскоши; но его жестокость, неслыханная его кровожадность, множество чуть не ежедневных казней в Риме и истребление чуть не всех жителей Александрии заставили весь народ крайне возненавидеть его и трепетать перед ним даже окружающих его, так что вскоре один из центурионов умертвил его в присутствии окружавшей его гвардии. Из этого события можно вывести общее правило: государю трудно избегнуть смерти, если человек энергический и закаленный в своем намерении замыслит его погибель, потому что человек, не дорожащий своей жизнью, обыкновенно делается властелином жизни других людей; но так как случаи подобного рода встречаются редко, то государям нечего их и опасаться. Все, что может сделать государь в видах избежания подобной участи, состоит в осторожности и избежании поводов к сильным оскорблениям своих окружающих и приближенных. Антонин в этом смысле не остерегся, несправедливо приговорил к казни брата центуриона, сделавшегося впоследствии его убийцей, и мало того, каждый день угрожал той же участью и ему – не удаляя его, однако, из числа своих приближенных телохранителей. Это была большая неосторожность, долженствовавшая его погубить, – что и случилось.

Перейдем к Коммоду. Этому государю было легко удерживать за собою власть, так как она была наследственная и перешла к нему как к сыну Марка Аврелия; ему стоило только идти по следам отца, и он мог удерживать и народ, и войско в повиновении. Но как человек жестокой и низкой души, для того чтобы удовлетворять своему стремлению к грабительству, он вздумал потворствовать солдатам и дозволять им всякую распущенность. Кроме того, забывая достоинство своего сана, он нередко являлся на публичной арене для борьбы с гладиаторами и предавался всякому неприличию, не соответствовавшему величию римского правителя, так что возбудил к себе омерзение даже в своих солдатах, и таким образом, презираемый одними и ненавидимый другими, он был задавлен убийцами во время возникшего против него заговора.

Мне остается сказать только о Максимине. Он отличался воинскими способностями и храбростью. По смерти Александра Севера, о котором я уже говорил, войска, недовольные его слабостью, избрали императором Максимина; но он недолго удержал за собою полученную власть. Два обстоятельства возбудили к нему всеобщее презрение и ненависть. Первое обстоятельство состояло в ничтожности его происхождения: всем было известно, что он был прежде пастухом во Фракии, и его не могли уважать. Вторым обстоятельством была быстро распространившаяся репутация о его чрезмерной жестокости: едва избранный в императоры и еще прежде, нежели явился в Рим для принятия престола, он через своих доверенных лиц успел уже произвести как в Риме, так и в других частях империи целый ряд различных зверств и жестокостей. Все единодушно восстало против него, отчасти вследствие презрения к низости его происхождения, отчасти от страха, возбужденного его жестокостями, и сначала жители римских провинций в Африке, а потом и самый Сенат, вместе со всем населением Рима и Италии, пошли против него. Вскоре к этому общему восстанию присоединились и его войска, которые в это время осаждали Аквилею. Утомленные долговременной осадой и раздраженные его жестокостями эти войска, видя общее против него недовольство, перестали его бояться и решились его умертвить.

Я не стану останавливаться более ни на Гелиогабале, ни на Макрине, ни на Юлиане, – все эти лица были настолько жалки, что немедленно за получением власти утрачивали ее, – и, переходя к выводу из всего мною сказанного, повторяю, что современным государям легче удержать свою власть, чем это было римским императорам. Им предстоит одною трудностью меньше. Трудность эта – чрезвычайные меры для удовлетворения солдат. Конечно, и они должны несколько озабочиваться тем, чтобы войска были ими довольны, но это не представляется особенно затруднительным, так как никому из этих государей не приходится иметь дело с войсками, которые подобно римским были бы, так сказать, запанибрата с прежними правительствами и отдельными управлениями областей. Римские императоры были поставлены в необходимость угождать войскам в ущерб народу, так как войска были могущественнее народа; ныне же главной заботою государей должно быть удовлетворение народа, так как народ сделался могущественным. Исключения в этом смысле составляют разве только Турция и Египет.

Я исключаю турецкого султана, так как он, обязанный держать постоянное войско в 20 тыс. пехоты и 15 тыс. кавалерии для личной своей охраны – от чего зависит прочность и безопасность его государства, – должен поневоле стараться привязать их к себе, прежде всякой заботы об удовлетворении народа. Точно так же и правитель Египта, находящийся совершенно в руках своих солдат, должен преимущественно стараться выиграть в их расположении, несмотря на то, понравится это или нет народу. Замечу при этом, что Египет представляет собою государство исключительное по своему устройству в среде других государств и подобное разве только владениям папы, так как правители там не наследственны, и вместе с тем Египет не представляет собою типа вновь возникающего государства. В самом деле, по смерти правителя его дети ему там не наследуют, но его наследник выбирается особыми лицами, которым вверено такое избрание, и вместе с тем, так как такое учреждение в Египте – учреждение древнее, освященное преданием, то после такого выбора в стране не представляется тех трудностей, какие мы видим обыкновенно во вновь возникающих монархиях. Правитель бывает новый, но порядки в государстве остаются старые, и все представляет собою такой вид, как будто бы вновь избранное лицо получило престол по праву престолонаследия.