Служу Советскому Союзу 2 - Василий Высоцкий

мне были выделены с барского плеча Корнева, то я сходил в магазин неподалеку и купил джентельменский набор холостяка — пельмени, сыр, колбаса, хлеб, молоко. Ещё взял чай на всякий случай. Мне пока не сказали, сколько придется зависать в этой квартире, так что хоть чаем с бутербродами я буду обеспечен.

Зинчуков появился как раз в тот момент, когда я снимал шкворчащую и брызгающуюся маслом сковороду с плиты.

— Во, чую дух родной яичницы! Спасибо, не откажусь, — заявил он, появляясь на пороге кухни.

— Знал, что не откажетесь, поэтому приготовил побольше, — кивнул я в ответ. — Скоро чайник закипит.

— Совсем будет хорошо! Ладно, давай попробуем.

Я разложил яичницу по тарелкам. Вскоре закипел и чайник. Пока доедали ужин, чайная заварка дала достаточно цвета кипятку в заварочном чайнике, а травки Корнева добавили аромат. Бутербродами с чаем закончили ужин.

— Ну что же, Боря-Сеня, денек тебе на отдых. Пока отдыхаешь — изучишь предмет своей охоты... — проговорил Зинчуков.

— Охоты? — непонимающе я уставился на него.

— Да-да, охоты. Ты же помнишь нашу цель?

— Конечно помню, но неужели за ней нужно будет охотиться?

— Не совсем за ней. Скорее, за потомством нашей цели. Ты парень молодой, местами даже симпатичный и обходительный. Вот и должен влюбить в себя дочь Гитлера.

Я искренне успел порадоваться, что проглотил бутерброд вместе с чаем. Иначе подавился бы и забрызгал весёлую клеёнку на стенах кухни.

Глава 14

— Что вы имеете в виду? — спросил я. — То есть, как влюбить в себя дочь Гитлера? Я же так понял, что вы уже выяснили, где находится сам Адольф? Так зачем все эти пляски вокруг девушки? Или женщины? Сколько ей сейчас?

— Много вопросов, Борис, — ответил Артем Григорьевич. — Это хорошо для следователя, а для воина организации «Гарпун» не очень. Мог бы и сам догадаться, что не просто так тебя отпустили к Алисе…

Я вздохнул. И тут, оказывается, была проверка. А с этими утырками? С ними тоже проверяли? Не струшу ли я? Не обоссусь ли под стволом обреза?

— Ну, не дуйся, Борис. Мы не настолько циничные, чтобы уговаривать девушку проверять тебя. Нет, у вас всё произошло по обоюдному согласию. Единственно, что проверили тогда твою харизму и то, какое впечатление ты производишь на женщин. Что же, должен признать, что результаты этой проверки были весьма удовлетворительными. И ещё чай хорошо завариваешь. Цены тебе не будет, когда женишься, — хлопнул меня по плечу Зинчуков.

— Это снова из разряда вашего гипноза? А хлопок нужен для того, чтобы укрепить сказанное и принять так, как будто это мои мысли?

— И это тебе Корнев рассказал? Впрочем, это не такая уж большая тайна.

— А какая большая тайна? Что меня используют втемную, а вопросы задавать нельзя потому… — я спародировал голос Артема Григорьевича. — Потому что это не очень хорошо для воина организации «Гарпун».

Зинчуков хмыкнул. Он посмотрел на меня внимательно, я же сощурился в ответ. После этого взгляда Артем Григорьевич взял оставшиеся бутерброды и положил перед собой. Рядом поставил тарелку, кружку. Чуть поодаль оказалась коробка с чаем и сахарница. Что-то мне это напомнило, и я не смог удержаться от ехидного комментария:

— Была бы картошка — ну прямо вылитый Василий Иванович Чапаев из фильма!

— Поёрничай ещё, — буркнул тот в ответ. — Смотри. Я покажу наглядно, разжую, как младенцу. Раз и навсегда, чтобы потом ненужных вопросов не возникало.

Он взял вилку и положил её на тарелку. Нержавейка тихо звякнула о стекло.

— Вот эта вот вилка — это ты. Не криви рожу, а слушай внимательно! В умелых руках ты можешь разделить будущие задумки врагов на мелкие кусочки… — с этими словами Зинчуков взял вилку в руки, а потом её ребром превратил бутерброд в несколько мелких канапе. — Можешь ликвидировать незаметно врага, — канапешки одна за другой переместились на тарелку. — Можешь оказаться внутри вражеской группировки и выгрести множество секретов, — вилка выгребла из сахарницы небольшое количество сахара в кружку. — Также ты легко сумеешь внести нужную информацию во вражеский стан, — всемогущая вилка из коробки достала несколько щепоток чая, после чего они упали на дно кружки. — Если всё это обработать в нашем штабе… — в кружку полилась горячая вода, он размешал черенком вилки содержимое, после чего отправил пару получившихся канапе в рот. — … тогда умелые руки будут вести тебя ещё лучше и качественнее. А враги умрут от зависти, что у нас есть такая охрененная вилка… ой, то есть, у нас есть такой охрененный воин организации «Гарпун».

— И это что-то должно мне было показать? — поднял я бровь.

— Нет, просто мне захотелось ещё чая, — хохотнул Зинчуков, а потом скинул с себя напускную веселость и произнес. — Борь, ты не зря выбран. Ты молод, почти погодка дочери нашей цели. То, что обладаешь знаниями и умениями — это будет только на руку нам. Твоё обращение с женским полом показывает, что обучать тебя не нужно, только если немного настроить на правильную тематику. Всё-таки девушка в ГДР и девушка в СССР немного отличаются. Они косятся на ФРГ и отнюдь не хотят идти по пути социализма.

После этой речи он замолчал, жуя новый бутерброд.

Я вспоминал о том, что происходило в Германии на этот момент. А что, собственно, происходило?

Началось объединение ФРГ и ГДР. Пока что только небольшие зачатки, легкие поползновения для соединения, но они были. Незадолго до Нового года, двадцать первого декабря, был подписан Основополагающий договор между ГДР и ФРГ. Если брать полное название, то звучало оно так — Договор об основах отношений между Германской Демократической Республикой и Федеративной Республикой Германии.

До подписания договоров Эгон Бар передал письмо о немецком единстве, в котором говорилось о том, что договор «не противоречит политической цели Федеративной Республики Германии содействовать мирному положению в Европе, при котором немецкий народ в ходе свободного самоопределения вновь обретёт своё единство».

То есть был нанесен первый удар по Берлинской стене. Не сразу, но людям из социального лагеря дали возможность посмотреть сквозь щелочку на то, как они могли бы жить под пятой капитализма. Своего рода реклама новой жизни, к которой надо стремиться и ради которой стоило бы предать свою прошлую жизнь.

— И что