Враги народа: от чиновников до олигархов - Дмитрий Соколов-Митрич

— Художники — страшные люди. Я это всегда знал. А вы не расстраивайтесь. Вы радуйтесь. Художник должен быть гоним. Это вам такое легкое гонение, для творческого возбуждения. Вашим предшественникам приходилось гораздо хуже.

— Да я уже думал об этом. Было бы гораздо хуже, если бы они меня взяли на работу и стали бы платить зарплату. Вот тут я бы точно кончился.

Сергей Зеленов версию с недоброжелателем решительно отверг и, прежде чем говорить об Овчинникове, очень глубоко и продолжительно вздохнул.

— Честно говоря, меня эта история изрядно утомила. Понимаете, в чем разница между мною и им? Он человек творческий и ни за что ответственности не несет. А я должен думать о 15 тысячах жителей города. Город наш, к сожалению, дотационный. Большая часть бюджета складывается из тех денег, которые мы получаем из области. Распоряжается этими деньгами губернатор. Не знаю, как бы поступил на моем месте Овчинников, но я не считаю себя вправе кусать руку, которая кормит даже не меня, а всех жителей Боровска.

— Но ведь идея города-галереи, если ее грамотно реализовать, может кормить их не хуже губернатора.

— Может, вы и правы. Но ее еще надо грамотно реализовать. А люди есть просят уже сейчас…

Все, кто бывает в Боровске, удивляются: почему здесь нет железной дороги? Оказывается, вот почему. Когда ее строили, местные купцы скинулись и дали кому следует большую взятку. Чтобы дорога прошла мимо. Чтобы ничего не надо было менять.

История про художника Овчинникова очень похожа на историю про железную дорогу, правда?

Чиновники делали сказку былью, а получилась пустыня в тундре

20-й век. Ненецкий автономный округ.

мыс Канин нос, поселок Шойна:

Одна восьмая миллиметра — это средний диаметр песчинки. Величина постоянная во всех пустынях планеты, будь то Каракумы, Сахара или пески, которые один за одним накрывают собой дома поселка Шойна Ненецкого автономного округа. Шойнинская пустыня — самая северная в мире. Она захватила пространство на несколько десятков километров вдоль побережья Белого моря на полуострове Канин за полярным кругом. Наступление песка на вечную мерзлоту началось здесь в тридцатые годы после того, как рыбаки колхоза «Северный полюс» тралами уничтожили в районе Шойны растительный покров морского дна. Ставший свободным песок море выкатывает на берег тысячами тонн, а ветер во время отливов разносит по тундре. За 70 лет никто не попытался решить эту проблему. За пределами Ненецкого автономного округа и Архангельской области о шойнинской трагедии практически никому не известно. Мне удалось побывать на месте экологического бедствия.

Шойну уже видно минут за 20 до посадки: тонкая песчаная полоска берега вдруг уходит в материк. Еще минута полета — и кажется, что под тобой плещутся два моря: слева обычное, синее, справа — желтое. Бьются друг о друга волнами и не могут перемешаться. Дома — как консервные банки, занесенные прибоем. Из элементов романтики только маяк и белый шар метеостанции.

«Ан-2» из Архангельска летает в Шойну четыре раза в месяц. Из Нарьян-Мара — три. Каждый самолет для Шойны — это праздник. На песке летного поля собирается полпоселка. Приходят даже те, кто никого не провожает и не встречает. Для местных жителей самолет — это символ веры, что земля круглая, что где-то есть Москва и 450 человек, которые живут здесь — это еще не все население планеты.

Аэропорт — по пояс занесенная песком избушка, в которой есть кабинет директора и зал ожидания. Директора зовут Саша Пестов. Он уже три года совсем не пьет, а раньше пил крепко. Когда в Архангельске объявляли, что из-за плохих метеоусловий Шойна не принимает, кто-нибудь из пассажиров звонил Сашкиным соседям, чтобы его растолкали и дотащили до рабочего места. После этого погода в Шойне сразу налаживалась. Саша Пестов не бросил пить, даже когда к нему в форточку по ночам стали залетать вертолеты. Закодировался он лишь после того, как от него ушла жена. С тех пор он женился второй раз, открыл магазин одежды и стал жадным. В поселке сразу вспомнили, что когда-то Пестов нес военную службу в Эфиопии и дали ему неприятную кличку Эфиоп.

— В армии меня больше всего поразили окрестности Суэцкого канала, — любит вспоминать Эфиоп. — Там тоже пески, точно такие, как у нас. Но почему-то ничего не заносит: дома стоят во весь рост, дороги чистые. Я так и не понял почему.

Самолет чувствует себя в Шойне неуютно. Быстро высадил одних пассажиров, забрал других, подпрыгнул и улетел.

У председателя сельсовета Володи Коткина в кладовой можно найти много интересного. Например, газету «Нарьяна вындер» («Красный тундровик») от 25 мая 1979 года, заметка «Так здесь начиналась жизнь…»:

Эпиграф:

«Что-то снова море неспокойно,Подошли осенние шторма, На песке моя родная ШойнаКрепко понаставила дома».

«Здесь, на полуострове Канине, веками царило безмолвие снегов. Таков он, Север. А Белое море хранило в себе большие запасы рыбы, морского зверя. И в двадцатых годах нашего века сюда по сезонам стали приезжать мужики из поморской столицы Мезени. Жили они в избушке, в местечке Торна: рыбачили, охотились, увозили в Мезень камбалу, навагу, треску, белуху, морских тюленей, песцов, лисиц. Место было богатое, и мужики решили переселиться сюда совсем. В 1926 году в Торну приехали несколько семей Коткиных, Сахаровых и Козьминых. Сначала все жили в одном домике, постепенно появились новые избушки. Рыбу и пушнину на оленях увозили в Несь и там сдавали. Закупали продукты на год, получали почту и возвращались обратно. Одной из остановок из Торны в Несь было местечно у реки Шойны. Так и появился поселок Шойна. В 1935 году здесь построили консервный завод. Выловленную навагу, камбалу, сайку и даже куропатку перерабатывали на консервы и отправляли на ботах в Архангельск, в Мезень. Очевидцы рассказывали, что иногда у пристани в Шойне под загрузку и разгрузку собиралось до 70 ботов. Посмотришь с берега: мачты, мачты… Уже тогда поселок стали называть вторым Мурманском».

— Володя, ну и где завод? Где мачты, мачты?

— Завод смыло в море еще в 1941 году. Во время шторма. А последний корабль продали в начале 90-х. Потом еще какое-то время принимали рыбу частные закупщики, но в 2001-м прекратилось и это. Сейчас в поселке около 100 рабочих мест и все бюджетные. Одних кочегаров 16 человек, благо одной котельной на весь поселок нет. В школе своя кочегарка, в администрации своя, в клубе своя, в магазине, и на каждую положено по 4 кочегара. А так работа у нас одна — это море и тундра. В море ловят рыбу для собственных нужд, собирают гусиные и чаячьи яйца, бьют птицу. В тундре — собирают морошку для норвегов. В прошлом году они ее по 200 рублей за килограмм принимали и многие заработали бешеные деньги — тысяч по 100–200. Два раза в год тут олени мигрируют — с мыса Канин нос в Мезенские леса и обратно. Олени ненецкие, но ненцы не жадные и дают нашим ребятам заготовить мяса. Так что жизнь не шикарная; йо сытная. Поэтому даже когда нашим жителям предлагали квартиры на материке, соглашались немногие.

Глава администрации: Владимир Коткин долго ищет ключ от замка в местное общежитие. Не нашел. Пришлось ломать. На двери пожелтевшая бумажка: «Российская академия наук. Институт экологических проблем Севера». Ученые приезжали сюда в прошлом году изучать бабочек и по рассеянности ключ с собой увезли. За стеной — сосед Вова Зезигов по кличке Зырян. Лет 10 назад он вышел из тюрьмы, где просидел 14 лет за то, что убил топором своего отца. Володя не просыхает всю жизнь, вертолеты к нему в форточку залетает пачками, ночами он орет что-то на инопланетном языке и бьется головой об стену. Но на самом деле Зырян труслив и абсолютно безопасен. Его стабильно раз в месяц бьют собутыльники. Он исправно несет службу кочегаром. И даже если Зырян идет вам навстречу и вопит, что щас всех поубивает на х…, пугаться не надо. Шагов за десять до вас он обязательно замолчит, вежливо поздоровается, пройдет еще шагов десять и лишь потом продолжит свою грустную песню.

— Шойну подкосили последние десять лет. — Прежде чем войти в комнату, Володя Коткин вытряхивает из ботинок столько песка, сколько хватило бы на жирный детский куличик. — Нас признали зоной экологического бедствия, вроде как собрались всех выселить, и поэтому денег сюда ни копейки не вкладывали, даже на работы по расчистке песка. Но выселить не получилось: люди не захотели уезжать. Пару лет назад решили, что никакого экологического бедствия тут нет, потому что пески всегда наступают по вине самого человека, и вроде как решили о Шойне опять вспомнить. Мне говорят, — составь смету, что нужно, сколько нужно. Но здесь я ничего не могу подсчитать: связи нет, какие на материке цены — понятия не имею. Поэтому из четырех месяцев, что я у власти, два уже провел в Нарьян-Маре. Моя стратегия такова: песок — это следствие. Надо устранить причину — поднять экономику поселка. Снова организовать производство рыбы, и тогда будут деньги и на расчистку песка. Даже по самым смелым подсчетам, инвестиций нужно не больше 10 миллионов рублей.