Жанна - Дмитрий Шепелев

Отмечу отдельно, что болезнь не смогла изменить главного в Жанне – ее внутренний свет и притягательность для других людей. Не предпринимая ничего особенного, она все равно оказывалась в центре внимания. Это были не зрители в зале, а медицинский персонал, врачи и медсестры. Даже обычные служащие, помогавшие толкать кровать пациентки на процедуры, относились к ней с особенным теплом и заботой. Болезнь не смогла лишить Жанну ее обаяния.

Тем не менее общее состояние Жанны ухудшалось. И вместе с этим сужался круг доступных ей развлечений, приходилось выдумывать всё новые и новые. Резко упало зрение – значит, на смену фильмам – аудиокниги. Теряется концентрация – прощайте аудиокниги, здравствуйте прогулки на воздухе, пусть и в коляске. Быстро наваливается усталость… В конце концов из доступных осталось только одно, самое простое и искренне любимое – еда!

Я нашел поблизости уютный и удивительно вкусный итальянский ресторан с незамысловатым названием Mario. Хозяин нас быстро запомнил, и мы частенько заглядывали к нему на ужин: Жанна в коляске, укрытая пледом, я позади, а из соседней гостиницы, разумеется, Платон. И каждый подобный вечер с пиццей или пастой был как будто наш Новый год. Мы болтали, смеялись и уплетали за обе щеки. И… были счастливы! До сих пор не могу понять, почему врачи не говорят об этом своим пациентам? Наполняйте каждую минуту существования любовью и теплом, словно она последняя. Наш Гамбург – это память на всю жизнь.

Постепенно судорога, сковавшая мою волю после известия о болезни Жанны, ослабевала. Я уже мог говорить о ее состоянии не только с ней самой, врачами и родителями. Мало-помалу в курс дела входили и ближайшие ее подруги. Смелые, честные и верные. Признаюсь, их отношение меня потрясло! В них не было ни капли женской ревности, соперничества. Жаннино отношение к ним было чистым и искренним. И, как я увижу, это было взаимно.

Первой, кто оставил все дела и не раздумывая прилетел к ней в Германию, чтобы не просто навестить, но быть рядом и остаться до последнего дня, стала Ксения.

Она ухаживала за Жанной, словно не замечая никакой разницы между Жанной до болезни и той Жанной, какой ее сделал рак. Каждое движение, каждое слово Ксении было пропитано нежностью и любовью. Без слез, обмороков и причитаний. Для меня это было наилучшим проявлением того, как можно ухаживать за тяжелобольным человеком, не душа его заботой. Ведь пациент, я знаю наверняка, чрезвычайно чувствителен к снисхождению, любого рода демонстрации его неполноценности, даже к проявлению жалости. Ксении с видимой легкостью удавалось обходить острые углы. Она и ее присутствие озаряло Жаннины дни в гамбургской клинике ровным и теплым светом верной дружбы и любви.

Еще, втайне от врачей и часто от меня, Ксюша баловала Жанну конфетами – тогда мы еще ничего не знали о противораковой диете. Жанна просто обожала кофейные батончики, знакомые нам всем еще с детства. И в маленьком прикроватном шкафу всегда хранился основательный запас. Врачи сердились. А вместе с ними и я. С другой стороны, ну что такого? Если каждая конфета была для нее улыбкой, то, черт с ними, пусть будут и конфеты.

…Поскольку эта книга – не просто сентиментальное путешествие в трудное, болезненное прошлое, а попытка быть полезным тем, кто оказался на этом трудном пути, не могу не рассказать еще об одном нашем гамбургском эпизоде. Навестить Жанну приехала другая ее близкая подруга Маша. Милая девушка, дружившая с Жанной, кажется, со студенчества. Разумеется, она знала, что у Жанны рак. Рак мозга. И понимала, что едет навестить подругу в разгар лечения.

Что знает среднестатистический россиянин о том, как выглядит человек, проходящий лечение от рака? Где мы видим людей, которые лечатся? Многие сидят по домам или больничным палатам. Одинокие, неприкаянные, часто стесняющиеся самих себя. Рак и лечение от него – это тяжелое испытание для организма. Нет никого на свете, кого бы это лечение украшало. Химиотерапия крадет волосы, кожу, зубы. Гормоны уродуют тело. Обожженная слизистая не дает возможности нормально говорить. Обилие токсичных лекарственных препаратов (а основное действие химиотерапии в том и заключается, что, будучи страшно токсичной, она убивает раковые клетки. Хорошие, впрочем, тоже убивает, заодно) делает дурноту и тошноту постоянными спутниками пациента. Готов, открыт ли к общению такой человек? Нет. Прежний ли он? Нет. Должно ли общение с таким пациентом быть скорректированным? Да, конечно да!

Пожалуй, нельзя делать вид, что вы не замечаете перемен. Пожалуй, нельзя делать вид, что ничего не случилось, и щебетать о покупках и платьях с тем, кто только и делает, что думает о раке и борется с ним. Разумеется, до повседневных тем дело еще дойдет. Но, прошу, уважайте пациента, которого навещаете или которому звоните. Спросите его о том, как он себя чувствует, как идет лечение, что происходит сейчас, что ожидается в ближайшее время. Не захочет говорить – его право. Но дайте ему шанс. И будьте готовы к тому, что люди, которые лечатся от рака, выглядят совсем не так, как мы привыкли. Они часто меняются до неузнаваемости. Но это все еще они: те, кого вы любите, и те, кому вы нужны. Возьмите их за руку. Посмотрите в глаза. Будьте рядом. Поверьте, вы очень нужны. Напитывайте общение положительными эмоциями. И прошу, не проявляйте жалости, она ослабляет. Не показывайте своего страха – пациенты и так с ним живут. Всё, что вы можете, – дать любовь, нежность, внимание, высказать слова поддержки. Предложить помощь, если готовы ее оказать. Молитвы. Приветы и послания от знакомых. Добрые воспоминания. Планы. Картинки будущего.

Приехав в Гамбург, Маша увидела до неузнаваемости изменившуюся подругу. К счастью, она была готова к этой встрече и только после свидания, уже выйдя из палаты, позволила себе разрыдаться от бессилия и отчаяния. Она не уехала, сумела взять себя в руки, осталась, чтобы и дальше поддерживать Жанну. Что сказать – ей действительно очень повезло с подругами.

Ободряемая поддержкой, впервые с начала болезни Жанна начала заниматься с физиотерапевтом. Первое, чему она научится, – вставать с кровати. После – ходить: сначала несколько шагов по палате. Затем коридор. А после даже улица. Мы отметим эту победу бокалом красного вина на двоих. Много позже, уже прогуливаясь по огромной территории госпиталя, мы любовались на старые корпуса XVIII–XIX веков (да, оказывается, больницы могут быть красивыми), обсуждали наш будущий дом, мечтали о том, каким он будет: дверь, окна, скаты крыши. Нам обоим отчаянно хотелось уюта, домашнего тепла и уединения.

Но даже в самые благополучные и, насколько было возможно, счастливые дни меня не оставлял страх будущего. Панический страх перед неопределенностью.