Вальпургия III - Майк Резник

— Да что вы, ни в коем случае, — проговорил Баленбах. — А сейчас, если у вас больше ничего нет, я бы хотел заняться инструктажем личного состава.

Сейбл пожал плечами, оборвал связь и озадаченно уставился на пустой экран. Ему вовсе не хотелось делать еще один звонок, но реакция Баленбаха не оставляла ему другого выхода.

— Да, — сказал Якоб Бромберг.

— Джон Сейбл из Амаймона. Мы разговаривали вчера.

— Я знаю, кто вы, — ответил Бромберг.

— Звоню, чтобы предупредить, что убийца покинул Амаймон и в настоящее время движется к Тиферету.

— И что вы хотите от меня? — спросил Бромберг с сухим смешком.

— Проклятие! — взорвался Сейбл. — Что с вами со всеми?! Я же вам уже сто раз объяснял, что один из самых опасных убийц, каких я когда-либо видел, направляется сейчас в Тиферет убить Конрада Бланда. Разве это ничего для вас не значит?

— Это значит, что он очень об этом пожалеет, — произнес Бромберг, хищно улыбаясь.

— Послушайте… позвольте мне поговорить с Бландом хотя бы пять минут, — попросил Сейбл, сдерживая раздражение и гнев. — Хоть кто-то в Тиферете должен наконец понять всю серьезность ситуации.

— Что вы, я совершенно серьезно отношусь к этому, — сказал Бромберг, с трудом подавляя очередную улыбку. — Вы что, хотите, чтобы я наложил в штаны только потому, что еще один псих собирается убить господина моего Бланда?

— Вы просто не понимаете, — выпалил Сейбл, жалея, что не может съездить кулаком по толстой самодовольной роже Бромберга. — Этот человек — не псих, он профессионал!

— Мистер Сейбл! — раздался странный высокий голос, который как бы потрескивал, словно заряженный электричеством.

— Кто это? — удивился Сейбл.

— Конрад Бланд, — представился голос. — Я следил за вашей беседой. Премного благодарен за ваше беспокойство, а теперь, пожалуйста, оставьте нас в покое и не звоните больше.

— Уделите мне только несколько минут, чтобы я мог убедить вас в серьезности ситуации, сэр.

— Я прекрасно все понял, — сказал Бланд. — Весьма талантливый убийца направляется в Тиферет, чтобы уничтожить меня. Если он доберется сюда — в чем я глубоко сомневаюсь, — то быстро поймет, что я не так уж беспомощен.

— Этот человек не то, что другие, — заметил Сейбл.

— Все мы разные, — заметил Бланд. — И все-таки я пока еще жив, а вот мои противники мертвы.

— По крайней мере позвольте мне ознакомить вашу охрану, с кем они могут столкнуться, — предложил Сейбл. — Я могу вылететь в Тиферет и провести с ними пару дней.

— Об этом и речи не может быть, мистер Сейбл, ваше присутствие в Тиферете нежелательно.

— Но…

— Мистер Сейбл, на Вальпургии традиции разнятся от города к городу, но есть одно незыблемое правило:

Церкви священны, и что происходит внутри их структур, не касается внешнего мира.

— А какое это имеет отношение к теме нашего разговора? — с удивлением спросил Сейбл.

— Мистер Сейбл, — сказал Бланд, и по напряжению в его голосе чувствовалось, как в нем растет раздражение. — Тиферет — моя Церковь, понятно? Не суйтесь.

Невидимая рука прервала связь.

Глава 12

Есть своего рода поэтическая красота в уничтожении того, что любишь.

Джерико сошел с автобуса в сорока километрах от Амаймона. Удостоверившись, что не привлекает ничьего внимания, он постоял на дороге, озираясь по сторонам, и уже через несколько минут ему удалось остановить грузовик, следовавший в нужном ему направлении. Он избавился от водителя довольно быстро, конфисковал одежду и спрятал труп в кузове. Потом Джерико развернулся и понесся на север, старательно придерживаясь средней скорости. Обогнув Амаймон, он поехал по шоссе параллельно реке Стикс, то и дело сравнивая пейзаж с мысленно воспроизведенной картой. За пять километров до назначенного места встречи он остановился и выждал, пока шоссе не опустеет окончательно. Затем он загнал грузовик в воду, и, хотя машина полностью исчезла под водой, он не сомневался, что через пару дней ее все равно найдут. Во-первых, река была мелкой, а во-вторых, он уже имел наглядный пример оперативности амаймонской полиции. Однако он не сильно переживал: день или два ему вполне хватит, тем более теперь, когда он избавился от назойливого полицейского контроля.

Прошло не меньше полутора часов, прежде чем Джерико удалось наконец добраться до нового моста. Он подошел как раз в тот момент, когда две небольшие луны взошли над горизонтом, разливая вокруг золотистый свет. Он огляделся вокруг, внимательно присматриваясь к бархатным теням, которые ложились на землю, создавая замысловато-таинственные картинки. Они интересовали его только с точки зрения безопасности: чем больше он стоит здесь, на открытом месте, тем больше вероятность, что его кто-нибудь может заметить с дороги. Однако долго ждать не пришлось. Уже через несколько минут к нему приблизилась женщина в белом.

— Джерико? — коротко и бесстрастно спросила она. Он кивнул:

— Следуйте за мной, пожалуйста.

Она резко развернулась на каблуках и стала удаляться в сгущавшейся темноте, не дожидаясь ответа.

Джерико последовал за ней, ни о чем не спрашивая. Они спустились на берег реки и пошли вдоль кромки воды, которая мирно поплескивала у самых ног. Вода была почти черной и в золотистом свете двух лун маслянисто поблескивала, отбрасывая смутные блики. Женщина стала проворно и легко подниматься по обрывистому склону берега, направляясь к приземистому и внушительному бетонному зданию, которое серой громадой выделялось на черном фоне наступившей ночи. Глухие стены с маленькими квадратными окнами были ярко освещены; и множество мотыльков, ночных бабочек и других насекомых кружили над ними, словно в замысловатом хороводе.

Женщина вошла и, поманив его, повела по длинному узкому коридору, освещенному лишь рядом флюоресцентных ламп, которые, уныло потрескивая, разливали вокруг себя холодно-серый свет. Джерико внимательно оглядывал обветшалые, покрытые потрескавшейся краской стены в поисках символов или амулетов, которые могли бы подсказать, к какой секте принадлежит Белоглазая Люси. Однако, к его разочарованию, стены и потолки были девственно чисты. По пути они миновали множество комнат, обставленных со спартанской скудостью, и наконец остановились перед тяжелой деревянной дверью. Секунду женщина помедлила, потом кивнула и, открыв дверь, молча впустила Джерико. В деревянном кресле, обессиленно положив дряхлые, морщинистые руки на подлокотники, сидела древняя старуха. В ногах у нее, прямо на грязном полу, рас положилась девушка. Обе они были в белом.

— Проходи, присаживайся, — пригласила старуха звучным и сильным голосом, какого от нее трудно было ожидать.

Джерико огляделся, увидел стул в тени, подле окна, и прошел к нему. Проводница оставила комнату, тихо притворив за собой дверь.

Джерико сел и выжидающе уставился на старуху. Длинные седые волосы были собраны в пучок на затылке, а лицо покрывали мелкие и крупные морщины. Она повернулась к нему, и Джерико заметил, что глаза у нее затянуты белой пленкой.

— Значит, вы и есть Белоглазая Люси? — спросил он.

— Да, — сказала она, глядя в пустоту невидящими глазами. — Можешь теперь оставить нас, Доркас. Девушка у ее ног поднялась и скрылась за дверью.

— Хорошая девочка Доркас, — Белоглазая Люси даже не шевельнулась в своем кресле, — но раз ты здесь, она мне пока не нужна.

— Не понимаю, — признался Джерико, расслабленно откидываясь на спинку стула.

— Твои глаза, — охотно пояснила Люси. — Мне нужны чьи-нибудь глаза, чтобы видеть.

— Теперь вы видите то же, что и я? — Брови Джерико удивленно взлетели вверх.

— Да. — Люси Белоглазая горестно качнула головой, в ее голосе послышалась тоска. — Но, по правде говоря, предпочла бы не видеть. В свое время я была симпатичной женщиной.

— Не сомневаюсь.

— Почти сто лет назад, — продолжала она задумчиво. — Мне теперь сто двадцать восемь. Разве сейчас в это можно поверить?

— У меня нет причин сомневаться в ваших словах, — спокойно заметил Джерико.

— Конечно, нет, — кивнула Люси. — Да ты и не сумел бы скрыть от меня, если бы сомневался. У тебя на редкость плоский ум, Джерико. Не думаю, чтобы мне прежде встречались такие.

— М-м?

— Именно! — Седая голова снова качнулась. — Большинство людей на твоем месте встревожились бы, узнав, что я могу читать самые сокровенные их мысли. Тебя же это, похоже, нисколько не волнует. Очень странный ум: ни пригорков, ни долин. Ни эмоций, ни страхов, ни переживаний. — Она повела морщинистой, по-старчески немощной рукой. — Плоский и деловой. Мне кажется, причина, по которой ты безоговорочно принимаешь мой возраст, не в том. Что я говорю правду, а в том, что для тебя это не имеет никакого значения. Тебе совершенно безразлично, правду я говорю или нет. Такой чистый, незагроможденный ум! Было бы так интересно привести его в смятение, чтобы нарушить прямые линии и углы, и посмотреть, как он реагирует. А ведь я бы могла это сделать, ты сам знаешь.