Меч Алдонеса - Мэрион Брэдли

С минуту Леррис лежал, судорожно вздыхая. Потом вдруг вскочил. Я напрягся, готовясь к новой атаке, но он неожиданно миролюбиво сказал:

— Что ты так на меня уставился? Неужели тебя удивляет. Лью, что на Дарковере тебя считают действительно важной фигурой? Подумай над моими словами! Твой брат обладал здравым смыслом, а ты старше и умнее его. Думаю, в итоге ты придешь к выводу, что я прав.

Дружески улыбаясь, он протянул мне руку. Пораженный, я машинально коснулся его ладони, все еще опасаясь очередного подвоха.

Но ум его был чист и свободен от малейшего намека на обман или вероломство. Тот, чужой, что управлял им, исчез. А Леррис, видимо, даже и не подозревал о том, что произошло.

— Что случилось? Ты что-то бледен, — продолжал он. — Я бы на твоем месте установил барьер и постарался расслабиться. Тебе надо отдохнуть. Ты ведь еще не оправился после того удара по голове. — Он поклонился и вышел. Я упал на кушетку, размышляя, уж не нарушил ли тот удар по голове заодно и моей способности трезво мыслить. Что мне теперь, только и делать, что остерегаться очередного нападения? Или я уже окончательно рехнулся?

Схватка, подобная только что происшедшей, всегда совершенно опустошает; меня буквально всего трясло; нервы были напряжены до предела. Андрее, раздвинув занавес, вошел в комнату и остановился в замешательстве.

— Принеси мне чего-нибудь выпить. Он начал было, как обычно, возражать по поводу выпивки на пустой желудок, но, посмотрев на меня повнимательнее, перестал ворчать и вышел. У меня не в первый раз возникло подозрение, что он обладает гораздо большими телепатическими способностями, чем принято считать. Вернулся он со стаканом крепкого земного напитка, который контрабандой продавался в Тендаре.

Пальцы совершенно отказывались мне повиноваться и удерживать стакан; к собственному стыду, я вынужден был откинуться на спинку кресла и позволить Андресу напоить меня. Зелье было прямо-таки огненное; пить его не слишком хотелось, но я все же проглотил немного, и в голове сразу несколько прояснилось; я даже смог сесть и сам взял стакан. Пальцы больше не дрожали.

— Перестань со мной нянчиться, как с младенцем! — заорал я на Андреса, который почему-то продолжал обеспокоенно суетиться вокруг меня. Впрочем, его ворчание как всегда подействовало на меня успокаивающе; точно так же он ворчал, когда я в детстве свалился с пони и сломал себе два ребра.

Однако я пренебрег его предложениями поесть или прилечь и вышел на крыльцо.

Небо заволокло тучами, явно приближалась гроза. Над отрогами Неварзина уже виднелись светлые столбы — мощные дождевые струи. Для землян — самая отвратительная погода, слишком они привыкли полагаться на свои самолеты и ракеты. Наши верховые и тягловые животные, выращенные в горах, привыкли к ветрам и грозам, к метелям и ливням. И почему нормальные, здравомыслящие люди позволяют себе зависеть от такой капризной вещи, как климат?

Я пересек двор и остановился на краю утеса возле парапета, за которым склон отвесно падал вниз. На тысячу футов ниже передо мной лежала Тендара. Я облокотился о невысокий каменный парапет. Если бы кому-то пришло в голову напасть на землян, стоило лишь дождаться такой вот грозовой ночи с ливнями или мокрым снегом, когда их самолеты и ракеты буквально прикованы к земле. Тогда с ними можно было бы говорить на равных.

А за городом, на фоне темнеющего неба чернели силуэты гор, и на их высоких склонах, далеко-далеко, был виден отблеск огня. Наверное, костер какого-нибудь охотника. Этот отблеск снова вызвал воспоминания о том, как когда-то странный белый дым спиралью поднимался в небо, кругом полыхали огни, только не обычные, а пространство сжималось и закручивалось в спираль под воздействием некоей матрицы десятого уровня — матрицы небывалой, невероятной силы.

И если человек оказывался меж этих огней Шарры, странное пламя словно обволакивало его, играя его нервами, как струнами арфы. И я понимал, что, если мне не удастся унять дрожание этих струн, я неминуемо погибну; поэтому я всеми силами противился сумасшедшему живому огню и жару, пронизывавшему меня насквозь, пульсировавшему во мне, вызывая воспоминания о том, что я всем сердцем ненавидел, чего боялся и к чему в то же время неким странным, постыдным образом тянулся. Любил. Вожделел.

Что же делать, куда идти? Кто поможет мне унять дрожание этих струн?

Только Каллина.

Глава VIII

Апартаменты Эйлардов были чрезвычайно просторны и великолепно убраны; сквозь полупрозрачные стены на Каллину падали разноцветные лучи. Она присела, играя с маленьким полосатым зверьком из северных лесов. Зверек вскочил ей на плечо, мурлыча и цепляясь своими двупалыми лапками за шелк платья.

Рядом сидела Линнел с небольшой арфой на коленях, а рядом с Линнел стоял Реджис. Все трое сразу обернулись в мою сторону. Линнел отложила в сторону арфу, а Каллина торопливо выпрямилась, оставив похожего на кошку зверька и оправляя свои юбки. Я подошел прямо к ней и обнял ее. Никогда она не узнает, насколько дорога мне стала после всего случившегося. Я с минуту держал ее в своих объятиях, но затем ко мне вернулось давешнее мое опасение; оно словно меч вошло между нами. Осторожнее!

Она явно избегала моего взгляда; и сразу перевела разговор на Линнел:

— Бедная девочка! Боюсь, они с Дериком поссорились. Она так его любит…

— Меня сейчас интересует другое. Кого любишь ты! — перебил я.

— Но я же Хранительница… И коминара…

— Коминара! — Наверное, в моем голосе звучала та же горечь, что переполняла меня изнутри. — Да если Комин сочтет, что это ему на пользу, он тебе смертный приговор подпишет, а не только брачный контракт!

— Если это на пользу Комину, я и сама готова подписать себе смертный приговор, — твердо сказала она. Я онемел.

— Так ты что ж, — опомнившись, сказал я, — хочешь позволить им продать тебя? — Слова прозвучали как ругательство. — Чем мы обязаны Комину? Он всегда играл нашими судьбами, с тех самых пор, как мы родились на свет!

— Лью, мне кажется, ты не понимаешь. С моей стороны это было сумасшествие — позволить тебе думать, что мы когда-нибудь сможем принадлежать друг другу. Это невозможно. Никогда. — Она оттолкнула меня. — Я могу выйти замуж за Белтрана — и по-прежнему сохранять свою власть, чтобы помогать тебе. И Комину тоже. Потому что… Потому что…. Просто потому, что я не люблю его. Понимаешь?

Я понимал. Я отпустил ее и отступил назад, глядя на нее в оцепенении. Для мужчины работа с матрицами всегда имеет некоторые отрицательные последствия. Но я никогда не задумывался, вернее, мне было совершенно наплевать, какие страшные последствия эта работа может иметь для женщины. Но прежде чем я сумел выплеснуть свою ярость и негодование, она повернулась к Реджису: