Дживс и Вустер (сборник) - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

чтобы сломить в конечном итоге ее неподатливость? – Он осекся и посмотрел на меня пронзительно. – Ты, может быть, вообще против того, чтобы я находился здесь?

– Д-да н-нет, я…

– Вот именно, – произнес он холодно и твердо, как крутое яйцо на пикнике. – У тебя, оказывается, имеются какие-то сложные соображения против моих планов? Ты не хочешь, чтобы я завоевал сердце девушки, которую люблю?

– Как это – не хочу? Конечно, я хочу, черт подери, чтобы ты его завоевал.

– Ну не по почте же мне завоевывать.

– Но все-таки находиться в «Деверил-Холле» тебе для этого не обязательно. Мог бы остановиться в доме священника.

– Нельзя требовать от дяди Сиднея, чтобы он разместил у себя одновременно и Коротышку, и меня. Слишком жирно будет.

– Тогда в гостинице.

– Здесь нет гостиницы. Только так называемые пивные дома.

– Можно снять койку в доме у крестьян.

– И спать вместе с крестьянином? Нет уж, спасибо. Сколько, по-твоему, у них спальных мест?

Я растерялся и смолк. Впрочем, каяться и отрекаться от своих слов в таких случаях не имеет смысла. Когда я снова заговорил, Китекэт, я думаю, не уловил в моем голосе дрожи. Мы, Вустеры, такой народ. В минуту душевных терзаний мы похожи на индейцев, которые, даже когда их поджаривают на костре, все равно остаются душой общества.

– Ты ее уже видел? – спросил я.

– Гертруду? Да, как раз перед тем, как идти к тебе. Я был в холле, и она вдруг выходит из гостиной.

– То-то она, должно быть, удивилась?

– Не то слово. Она пошатнулась и едва не упала. Куини говорит: «Ой, мисс, вам плохо?» – и убежала за нюхательной солью.

– Так там была еще и Куини?

– Да, и Куини со спущенной косой. Она как раз делилась со мной своим беспокойством по поводу душевного состояния своего жениха. Он у нее атеист.

– Коротышка мне рассказывала.

– И каждый раз, как она пытается наставить его на путь истинный, он крутит ус и шпарит ей в ответ по Ингерсолу[16]. Бедную девушку это очень расстраивает.

– А она довольно хорошенькая.

– Исключительно хорошенькая. Такой красивой горничной я в жизни не встречал.

– Гертруда, а не Куини.

– А-а, Гертруда. Этого, по-моему, ты мог бы мне не говорить. Гертруда – высший класс. Идет непосредственно за Еленой Прекрасной.

– Удалось тебе с ней потолковать?

– К сожалению, нет. Из гостиной вышло несколько теток, и мне пришлось исчезнуть. В этом отрицательная сторона лакейской должности – затрудняется общение. Да, между прочим, Берти, мне удалось узнать нечто крайне важное. Пикник под Обрывом влюбленных назначен на следующий четверг. Мне Куини сказала. Ей поручено наготовить сандвичи. Надеюсь, ты не дрогнул со вчерашнего дня? По-прежнему полон решимости и мужества? И я могу быть спокоен, что ты не допустишь продолжения подлых происков этого болвана Эсмонда Хаддока?

– Эсмонд Хаддок мне нравится.

– В таком случае стыд тебе и позор. Я снисходительно улыбнулся:

– На его счет можешь не кипятиться, Китекэт. Спусти пары. Гертруда Винкворт Эсмонда Хаддока нисколько не интересует. И он вовсе не ее благосклонности добивается своим ухаживанием.

– Не будь ослом, Берти. А Обрыв влюбленных? А сандвичи?

– Все исключительно для того, чтобы возбудить ревность Коротышки.

– Что-о?

– Он надеется таким способом вернуть ее любовь. Понимаешь, на самом деле это не он ей дал отставку. Ты перепутал. Это Коротышка дала ему от ворот поворот, потому что они разошлись во мнениях по одному политическому вопросу. Но она все равно осталась путеводной звездой его жизни. Я слышал это из его собственных уст. Мы с ним сдружились за портвейном. И можешь больше не опасаться угрозы с его стороны.

Китекэт вылупил на меня глаза. В их глубине зарделась заря надежды.

– Это серьезно?

– Вполне.

– Ты говоришь, Коротышка – путеводная звезда его жизни?

– Его личные слова.

– И все его знаки внимания Гертруде – просто уловка?

– Именно.

Китекэт испустил глубокий вздох умирающего гуся.

– Уф-ф! Ты снял у меня с души тяжелый груз, Берти.

– Я так и думал, что тебя это обрадует.

– Еще бы не обрадовать. Ну ладно, спокойной ночи.

– Ты уходишь?

– Да, Берти, как мне ни приятно твое общество, я вынужден тебя оставить, потому что у меня полно дел в другом месте. Из разговора с Куини я выяснил, что она знает, где у дяди Чарли хранятся ключи от погреба. Так что пока. Надеюсь, еще увидимся.

– Постой минутку. Ты будешь разговаривать с Коротышкой?

– Завтра же утром. Надо ей сообщить, что я здесь, и вообще ввести ее в курс, чтобы не наделала промахов. А что?

– Передай ей от меня, что придется ей найти на роль Пата другого исполнителя.

– Ты отказываешься от роли?

– Да, – ответил я и посвятил его во все.

Он выслушал, кивая, и сказал, что понимает.

– Да, да. Ты прав, конечно. Я передам.

И удалился на цыпочках, всем своим видом выражая радостную готовность, будь у него в руках шляпа, а в шляпе розы, щедро разбросать их направо и налево, так что на некоторое время меня здорово взбодрило сознание, что благодаря мне в жизни друга вновь, так сказать, засияло солнце.

Но одного этого сознания все же мало, для того чтобы надолго взбодрить человека, на неопределенный срок застрявшего в застенке «Деверил-Холла», и вскоре я уже опять погрузился в царство мрака, где и рад бы словить за хвост Синюю птицу, да не ухватишь.

А я давно уже усвоил, что в трудную минуту нет вернее утешения, как завалиться в постель