Встречи в Колымской тайге - Станислав Олефир

— Вот он! На меня крысится.

— Бери за шиворот и тяни. Только не покалечь.

Лёня шапку с головы сдернул, зачерпнул добычу вместе со снегом и на берег.

Горностайчик оказался еще меньшим, чем мы предполагали. На передних лапках и хвостике у него снег заледенел, сам он от холода дрожит, белая шкурка в каких-то конвульсиях дергается. А гляди, зубы показывает.

— Куда его? — спрашивает Лёня. — А то у меня без шапки уши мерзнут.

В рюкзаке у Лёни верхонки — брезентовые рукавицы. Те, которые мой четырехлетний сын Илюша надевать любит. Сунет в них ручонки, поднимет над головой и заявляет с гордостью:

— Я рабочий.

Посадили мы в рукавицу горностайчика, кое-как завязали и сунули мне за пазуху.

Дальше долина Тайного разделяется на три рукава. По какому-то из них можно выйти на трассу. Распадки пустые, только редкий кустарник да пни старых порубок. Прямо против нас сопка с геодезическим знаком. Паничев говорил, что, если обогнуть ее, выйдешь в другую долину. По ней можно добраться до Лакланды. Но мы пока рисковать не хотим. Нужно будет попробовать выйти к этой сопке от той избушки, у которой мы оставили плот «Одинокая гармонь». Если все сойдется, у нас будет прекрасный кольцевой путик.

К избушке пришли в сумерках. Горностай обсох и пошустрел. Мы принесли из склада пустой ящик, набросали в него кусочков рыбы, плотно накрыли листом фанеры. Ел ли он наше угощение, не знаю, мы сразу же постановили горностая не тревожить, выставили Бумку за дверь, а ящик затолкали под кровать. Лёня с помощью фонарика и специально изготовленного сачка выловил всех кедровок и переселил в гараж.

— Раза два насильно их сведу, а потом ты их водой не разольешь, — заявил он и придавил дверь гаража толстым ломом.

После ужина мы долго пилили дрова, готовили завтрак, укладывали рюкзаки. Я забрался на кровать и принялся заполнять дневник, а Лёня ушел к Тайному по воду. Его долго не было, я даже тревожиться стал. Вдруг он прибегает взволнованный и с порога кричит:

— Давай одевайся галопом, я тебе такое покажу, с ума сойти можно.

Я куртку на плечи и за братом. Он меня привел к гаражу и шипит:

— Ты осторожно…

Убрали лом и аккуратно приоткрыли дверь. Луч фонарика скользнул по закопченным бревнам и остановился на ярко-красном противопожарном щите.

И правда диво-дивное! На крюках, предназначенных для разного инструмента, сидели все семь кедровок. И что интересно: расположились они только на крайних крюках. Посередке остались свободные четыре крюка. И еще: все кедровки сидели хвостами друг к другу…

Ночью я проснулся. Горностай каким-то образом выбрался из ящика, устроился возле двери и сидел, сунувшись мордашкой в иней. Услышав скрип кровати, он в несколько прыжков оказался под столом и притих. Белка или заяц прыгают, словно их пружина выстреливает. А этот переливается в прыжке. Пока я дрова в печку подкладывал, проснулся Лёня и попросил подать воды. Я его напоил, а потом о горнастайчике рассказал. Как он у двери сидел и воздухом из тайги дышал.

— Давай-ка отпустим его, — предложил Лёня.

Приоткрыли дверь, потушили светильник и стали ждать, когда же горностай на волю убежит. Ночь лунная, в избушке достаточно светло. Лежали-лежали, а горностай не появляется. Прохладно стало, да и спать пора. Лёня не выдержал, засветил фонарик, давай горностая высматривать и вдруг кричит:

— Ты представляешь, он уже давно удрал.

12 октября

К нам едут машины. Мы видим две пары фар, слышим тонкое завывание двигателей. Лёня стоит у самой воды и торопливо курит. У него вид человека, стоящего у подножки вагона перед самым отправлением поезда.

Наконец фары высветили верхушки стоящих за нами деревьев, обрывистый берег над ручьем, полоснули лучами по вспыхнувшей серебром воде. Машины накатывают на нас, тихнут моторы, и в свете фар вырисовывается человек. Высокий и блестящий.

— Эй! — кричит он. — А вы почему это без ружьев по тайге шастаете?

— А какой враг в гастроном с ружьем ходит? — делая удивленное лицо, спрашивает Лёня.

— Айда в кабину, а то здесь колотун.

Лезем в высокую кабину «Кальмара». Там светло, чисто. Подрагивают стрелки приборов, дергается подвешенный на ниточку чертик, улыбаются импортные красавицы. В кабину протискиваются еще два парня. Знакомимся. Они ощупывают Лёнино одеяние, приходят в восторг.

— Это он под медведя работает, — заявляет один.

— Не под медведя, а под барана, — поправляют его. — Шкура-то овечья. Хотите чаю? У нас в термосе остался.

— А этот, — показывают на меня, — волков на живца ловит.

Сегодня впервые я пожалел, что не курю. Лёня и высокий кальмарист угощают друг друга папиросами, у них уже какой-то общий интерес.

— Мы б уже давно здесь были, — говорит он Лёне. — Там, на перевале, у нас два вагончика и будка. Пока вагончики вывозили, так задуло, что пришлось бульдозером тоннель пробивать. А потом у меня турбонадув забарахлил. Снова день потеряли.

Лёня спрашивает его о брошенных штабелях леса. Парень слушает, кивает головой:

— Там их четыре было. Мы уже два вывезли. Это не мы заготавливали, а промкомбинатовские. Еще деньги с нас взять хотели.

Приехали они за цистерной под горючее. Она, оказывается, в конце деляны стоит. Кроме того, им нужно забрать тракторные гусеницы, трансформатор и всякую мелочь. Прибыли они на двух тракторах, к которым прицеплены просторные площадки. На одной из площадок рокочет бульдозер. Без бульдозера им цистерну не погрузить. Сами они с прииска, в восьмидесяти километрах отсюда, и если мы хотим, можем ехать с ними. Мы очень хотим. Оттуда до нашего поселка рукой подать.

Подъезжаем к лесоучастку, демонстрируем воспитанниц — кедровок и гурьбой направляемся к бараку. Нам хорошо…

20 октября

КрАЗ высадил нас у поворота на Ульбукские озера. Стоим напротив узкого ущелья, через которое нужно проложить тропу к лесоучастку. Паничев предполагает, что до него около пятидесяти километров. Поселковый охотник Лешка Попов думал в этих краях охотиться и даже построил чум. Лешка спускался по ущелью километров на пятнадцать, дальше его не пустила наледь. И Паничев и Попов утверждают, что там, где Тайный сливается с ручьем Ульбукой, есть избушка. Еще в пятидесятые годы поселковые бельчатники спускались к Лакланде по этому распадку.

Еды у нас на три дня. Саша Зотов подбросит на «Кресты» через два-три дня масло, сушеную картошку, хлеб, конфеты, медвежье-росомашьи капканы номер восемь, два топора, печку с трубами и прочую мелочь.

Довольно морозно. К тому же тянет встречный ветерок. Но мы в ватных брюках, свитерах с высокими горловинами и новых валенках. До рассвета еще около двух часов.

Надеваем рюкзаки, проходим несколько метров по заснеженному ущелью и ужасаемся. Снегу по колено, притом этот снег не простой, а слоеный. На Лакланде почти весь сентябрьский снег растаял, а здесь он только просел, покрылся жесткой коркой. В некоторых местах он выдерживает человека, но чаще проваливаемся.

Сначала наша тропа напоминала след мышкующей лисицы. То идем серединой ущелья, то карабкаемся на подножие склона справа, а через некоторое время наши следы на левом склоне. Скаты сопок крутые, и летом удержаться на них было бы невозможно, но сейчас валенки накрепко застревают в глубоком снегу.

Как только забрезжил рассвет, объявляем основательный привал. Попадали в снег и лежим. Промахнулись мы не только с лыжами, но и с одеждой. В ватных брюках идти жарковато.

Я поднимаюсь и начинаю ощипывать тонкие веточки с ближней сухостоины. Лёня, вместо того чтобы помогать мне, вытаскивает завернутые в пакет гвозди. Отсчитал сто штук, спрятал в рюкзак. Остальные перевязал шпагатом и повесил на лиственницу. Скоро туда же перекочевала половина капканов, лопата и пять журналов «Вокруг света».

Пока возились с завтраком, чаевничали, взошло солнце.

Укладываем рюкзаки, вырезаем палки и карабкаемся на сопку. На высоте полусотни метров ветер начисто выдул снег с крутых боков, обнажив тонкий слой ягеля и островки мелких камней.

По выдувам легче идти, хотя падаем через каждые пять-десять шагов. Все чаще и чаще встречаются кусты стланика. За узкой лощиной натыкаемся на россыпь беличьих следов, по склону широкой лентой они уходят к полосе леса под нами. Недолго думая, забуриваемся в снег и катим вниз. Бумка плетется сзади. Она успела оценить более удобный путь и сейчас покидает его без особого азарта.

Добрались до первых деревьев — долгожданная встреча. На невысокой лиственничке зафыркала, засучила лапками седая белка. В договоре, который мы заключили с Аткинской торговой конторой, сказано: «Обязуемся заготовить и сдать: соболь — 20 штук, белка — 50 штук, лиса — 2 штуки и т. д.». 20 октября открытие пушного сезона, и эта белка — первая наша добыча. С полем!