Перстень с печаткой - Андраш Беркеши

— Да, но я за германский рейх пролил кровь, сражаясь за него, стал инвалидом.

— И получили Железный крест… — На этот раз в голосе майора уже не чувствовалось издевки.

Курт ввел в комнату Рози. Когда она увидела Кальмана, то на мгновение остановилась, потом с опаской приблизилась нерешительными шагами. Она не смела взглянуть на него.

— Подойдите-ка сюда, милочка, — сказал Шликкен. — Станьте вот здесь, рядом со мной, вот так, прекрасно. Взгляните, пожалуйста, на этого молодого человека. Вы знаете его?

— Знаю, — произнесла она тихо. — Это Пали, садовник. — Рози откинула назад волосы, нависшие на лоб.

Шликкен кивнул.

— И будьте любезны, скажите, что вам известно об отношениях Марианны Калди и Пала Шубы.

— Простите, я… — начала было Рози, но снова замолчала; потом, повернувшись к Кальману и, словно собравшись с духом, сказала: — Дорогой Пали, не сердитесь, но я рассказала, что вы были любовником барышни. Я вынуждена была…

— Так. И откуда вам это известно? — допытывался Шликкен.

— Знаю, — проговорила кухарка, пожав плечами. — Я видела, как они миловались…

— Это неправда! — запротестовал Кальман. — Стыдитесь! — возмущался он, думая о том, что Марианна сумела спастись и никто не сможет доказать их связь.

Рози пришла в замешательство; она беспомощно смотрела на майора. А тот уже отвернулся от нее.

— Итак, Рози лжет, — сказал он Кальману. — Это, конечно, весьма прискорбно. — Затем обратился к кухарке: — Ну, не тряситесь же так. Возьмите, пожалуйста, конфетку. И не благодарите. Я даю ее вам от чистого сердца. Можете идти. Курт, проводи ее, — произнес он по-немецки, — и приведи женщину под номером один.

Когда шофер и Рози вышли, Шликкен присел на край стола и сказал:

— Я не признаю в игре ничьей. А вы?

— Я не люблю играть в шахматы.

— А я люблю. Ведь и жизнь не что иное, как серия захватывающих партий… Вообще же вы решительно нравитесь мне. Интересный тип… Как вы думаете, где может скрываться фрейлейн Калди?

— Господин майор, поверьте, я не знаю. А что я был любовником барышни — это болтовня… Как можно представить себе, чтобы такая интересная девушка, как барышня, вступила в любовную связь с инвалидом войны, эпилептиком?

— Вот об этом-то и речь, Шуба! Это как раз то, что смущает меня. Во-первых: почему вы отрицаете эту связь, хотя ничего преступного в ней нет? И во-вторых: чего ради Марианна Калди вступила в связь с калекой? Ведь вы, по сути дела, калека.

Даже много лет спустя Кальман не раз задумывался над тем, как он сумел сдержаться и не выдать своих чувств, когда Курт с помощью эсэсовца буквально втащил в комнату Марианну. Он ощущал на себе взгляд болотно-зеленых глаз Шликкена, наблюдавшего за каждым его жестом, за каждым еле уловимым изменением в лице. Ошеломленный, смотрел Кальман на истерзанную девушку.

Марианна, наверно, была еще больше ошеломлена, чем Кальман. Запавшие и оттененные синими кругами глаза выражали страдание. Майор поднял стул, стоявший у стола, и легко поставил его посредине комнаты, метрах в двух от Кальмана; затем кивнул девушке, чтобы она села.

Марианна посмотрела на Шликкена и тихим голосом попросила воды. По его приказу Курт принес воды и дал девушке напиться.

— Пейте еще, — подбодрил ее майор. Марианна знаком показала, что больше не хочет. — Ну как, лучше себя чувствуете? — спросил Шликкен.

— Немножко лучше, — прошептала девушка и кончиками пальцев потрогала распухшую губу.

Майор поставил стакан на стол.

— Вам знаком этот молодой человек?

Марианна взглянула на Кальмана.

— Это мой жених, Пал Шуба, — тихо произнесла она.

— Марианна!.. — только и смог произнести Кальман.

— Это не преступление, Пали. Разве лучше, чтобы тебя из-за этого забили до смерти…

Кальман в замешательстве смотрел на Шликкена и ломал себе голову над тем, как теперь вести себя. Ведь он не знал, в чем еще призналась Марианна.

— Ну так как же, господин Шуба? — спросил майор.

— Я солгал, — проговорил Кальман.

— Браво, молодой человек. Итак, я выиграл обе отложенные партии. Прошу конфетку! Вы тоже не хотите, фрейлейн? — Марианна мотнула головой. — Очень жаль. Тогда, если не возражаете, я сам себя угощу. Я заслужил это: ведь счет стал теперь 2:0 в мою пользу. — Шликкен положил в рот конфету и стал прохаживаться по комнате. Курт с улыбкой следил за своим шефом. Наконец тот остановился. — Итак, начинаем третью партию. Даю сеанс одновременной игры против вас обоих. Сначала ваш ход, господин Шуба, а затем ваш, фрейлейн. Куда исчез чемодан? Смотрите на меня, молодой человек, на мою руку, на Монику на моем перстне.

— Какой чемодан? — спросил Кальман.

— В котором ваша дражайшая невеста вечером шестнадцатого числа принесла домой оружие.

— Оружие? — Кальман изобразил на лице удивление.

Шликкен взглянул на девушку.

— Фрейлейн, ваш ход.

Марианна облизнула вздувшиеся, запекшиеся губы.

— Я не знаю ни о каком чемодане. Шестнадцатого вечером я вернулась из Сегеда. При мне был портфель и в нем конспекты.

— Итак, дети мои? — спросил Шликкен. — Оба молчали. — Сожалею, — тихо произнес он, — очень сожалею. — Затем он вызвал лейтенанта Бонера, а когда тот вошел, приказал этому черноволосому молодому человеку среднего роста «заняться» Кальманом, а с фрейлейн, сказал майор, он еще побеседует.

Марианна с ужасом смотрела вслед удаляющемуся Кальману. Шликкен же сел на освободившийся стул лицом к девушке и несколько минут молча глядел на нее. Воцарилась напряженная, давящая тишина. Наконец майор заговорил.

— Давно вы знаете Оскара Шалго?

— Со вчерашнего вечера, — ответила девушка. — Но я не знала, что его зовут Шалго.

— Под каким именем он представился вам?

— Уже не помню. Возможно, что он и не представлялся.

— Он звонил вам? И предупредил, что вашего отца хотят арестовать?

— Мне звонил Геза Ковач. Но я даже не знаю, кто это. Он позвонил и сказал, что Шалго хочет арестовать моего отца.

— Что вы стали делать после телефонного звонка?

— Ничего, я не поверила в это. Я решила, что кто-то шутит.

— Вы не известили своего отца? — спросил Шликкен; его начинало бесить спокойствие девушки.

— Я не хотела его волновать.

— А где может быть ваш отец?

— Насколько мне известно, он в Сегеде, — ответила Марианна и даже в том жалком положении, в каком она находилась, почувствовала тайную радость от сознания, что отец сумел спастись.

— Вечером восемнадцатого марта он исчез из Сегеда. Как вы считаете, куда он мог поехать?

— Не знаю. Возможно, что перебежал в Югославию.

— Если ваш отец не принимал участия ни в каком политическом движении, чего ради ему было бежать в Югославию?

— Не для того, чтобы сражаться. В Эсеке живет его возлюбленная.

— Кто такая?

— Я не знаю ее. Отец лишь сказал мне, что не может без нее жить. Единственно, что мне о ней известно, так это то, что она скульптор. Венгерка, блондинка. Ростом выше отца.

— Если вы не знакомы с ней, откуда вам это известно?

— Однажды я видела их на острове Маргит.

— Итак, Шалго вы не знали?

— Не знала и никогда раньше не видела.

— Тогда чем вы объясните его желание спасти вас?

— Не знаю.

Шликкен уже не играл сейчас, не позировал и не угрожал; он держался серьезно, обдуманно задавал вопросы, зная, что если ему удастся заставить девушку заговорить, то он нападет на след подпольного центра коммунистов.

— Марианна, — тихо проговорил он, — если вы не принимали участия в нелегальном движении, почему вы хотели убежать?

— Я боялась, — сказала девушка. — Я не желала попасть в концентрационный лагерь. Ведь всем известно: если гестапо арестует кого-нибудь, то этому человеку уже не видать свободы.

— Вы потому и застрелили унтер-офицера Рюккенфельда?

— Не знаю, кого я застрелила. Было темно, в меня тоже стреляли. И Шалго застрелили. Я только оборонялась. И я вполне могла бы убежать. Если бы я не спрыгнула назад с забора в сад, вы бы никогда меня не схватили.

— А куда бы вы делись?

— Не знаю.

— Если вы до этого не знали Шалго, то чего ради вы вернулись к нему? Вы же должны были понимать, что вас схватят.

Девушка пожала плечами.

— Не знаю. Я видела, как он упал и застонал и я почувствовала, что не могу оставить его в беде, а должна вернуться и помочь ему.

— Мы были очень рады, что вы вернулись. Вы ведь застрелили нашего унтер-офицера. Как вы думаете, какое вас ждет за это наказание?

— Не знаю.

— Петля, — спокойно проговорил майор. — Вы видели когда-нибудь казнь? Страшное зрелище. — И он подробно стал описывать процесс повешения.

Шликкен видел, что девушка дрожит всем телом, что лицо ее исказилось от ужаса. Тогда он веско произнес:

— Я имею возможность спасти вас. Я составлю протокол, в котором будет записано, что лейтенант Мольтке жив, а унтер-офицера Рюккенфельда застрелил Шалго. Вас же он принудил, угрожая револьвером, следовать за собой. Таким образом вы сможете спастись. Но цена этому такова: вы должны сказать, с кем вы связаны из руководства коммунистического центра, куда спрятали оружие, куда исчезла доктор Агаи, кого вы знаете из коммунистов. — Марианна не отвечала. Майор пододвинул свой стул ближе к ней. — Кто такой Нервный?