Красная перчатка - Виталий Гладкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— …Один скупой рыцарь решил сэкономить на трубадуре и пел под окнами Прекрасный Дамы до тех пор, пока она, утомившись швырять в него цветочные горшки, сама не выбросилась с балкона, — лукаво поглядывая на де ля Шатра, рассказывала Жанна одну из смешных рыцарских историй, бытовавших среди женской половины маноры Шатобрианов.
Де ля Шатр не остался в долгу:
— Ах, эти женщины… Они так требовательны к мужчинам, что те не знают, как им угодить — как вести себя, что говорить и что надевать. Мне довелось слышать страшную историю, как один храбрый рыцарь, не успев выехать на поле брани, тут же упал замертво. Оказалось, отважного сеньора хватил удар, когда ему сказали, что белый плащ с серебряной каймой, который был на нем, в этом сезоне уже не в моде.
— Бедные мужчины… — Жанна изобразила на своем свежем личике напускное страдание. — Как они мучаются от дамских капризов… — Тут она лукаво улыбнулась, а затем продолжила, нахмурив брови: — Моя дуэнья тоже как-то рассказала мне страшную историю о том, как один храбрый рыцарь так смачно делился со старым боевым конем подробностями своих любовных подвигов, что бедное животное не выдержало и само пришло на живодерню. — Жанна звонко расхохоталась.
Ее поддержал и де ля Шатр. Он тоже был в прекрасном настроении. Его вполне устраивала должность наставника в военном деле, хотя беспокойная бродячая натура шевалье постоянно напоминала о себе, особенно в тоскливые зимние вечера. Раймон де ля Шатр относился к Жанне с душевным трепетом, хотя и не знал, почему. Она не была похожа на других женщин. С виду цветочек, — скорее нераспустившийся бутон, — юная и нежная, она превращалась во время учебных поединков в львицу. Ее изящные руки становились железными, удары с каждым занятием все коварней и опасней, а передвигалась она с такой скоростью, что даже он, опытный и искушенный боец, не всегда успевал уследить за ее перемещениями.
— Скажите, шевалье, — если, конечно, это не секрет — почему вы до сих пор не женаты? — неожиданно спросила Жанна.
По ее вдруг посерьезневшему личику де ля Шатр понял, что отшутиться не удастся. Нужно или сказать правду, или уклониться от ответа, что было неприлично, или, что еще хуже, — соврать. Он выбрал первое. Ему не хотелось выглядеть в глазах дочери своего покровителя, сеньора Мориса де Бельвиля, лжецом.
— Вам не доводилось слышать историю рыцаря Ульриха фон Лихтенштейна? — спросил шевалье.
— Нет, — с некоторым удивлением и заинтересованностью ответила Жанна.
— Странно… Он сочинял прекрасные любовные песни и входил в число лучших миннезингеров прошлого века.
— Увы, мне его произведения неизвестны… — Жанна пожала плечами; она любила музыку, но слабо в ней разбиралась.
— Была у рыцаря одна особенность, — продолжил де ля Шатр. — Ульрих фон Лихтенштейн был богатым господином из Штирии[34] и почитателем женщин, какого свет не видывал. Так вот, уже в юности он влюбился в одну знатную даму, постоянно крутился возле нее и, бывая в качестве благородного пажа в ее покоях, всегда выпивал воду, в которой та мыла руки.
Когда кавалера Ульриха в Вене посвятили в рыцари, он посчитал, что пришло время предложить даме сердца, как это было принято тогда, свою службу. Но рыцарь не имел возможности так легко приблизиться к ней, как паж, поэтому ему пришлось искать посредника. Посредничество взяла на себя его тетка — подруга дамы. Рыцарь Ульрих направлял даме песни собственного сочинения; та принимала их, даже хвалила, но всегда отвечала, что господин Ульрих пусть даже не мечтает, что его услуги будут приняты. Другими словами, госпожа уверенно следовала правилам флирта: отталкивать, но при этом и поощрять, дабы несчастный влюбленный постоянно терзался сомнениями.
Однажды госпожа заявила тетушке: «Если бы твой племянник и был равен мне по рангу, все равно он мне не нужен, потому что у него очень некрасиво выпирает верхняя губа». Дело в том, что природа наградила рыцаря Ульриха фон Лихтенштейна толстой верхней губой, по размеру в два раза больше нормальной.
Когда тетушка передала ему эти слова, бедный Ульрих приказал запрячь коня и поскакал в Грац. Там он разыскал лучшего лекаря и предложил большие деньги, чтобы тот помог ему. Операция прошла успешно, от большой губы не осталось и следа. Несчастный пациент полгода провел в Граце, пока рана полностью зажила. За это время от него остались кожа да кости. Он не мог ни есть, ни пить: что бы он ни брал в рот, его сразу же тошнило, потому что губу смазывали неприятной зеленой мазью.
Весть об операции дошла и до дамы. Она написала тетушке о том, что рада увидеть подругу. «Можешь привезти с собой и племянника, — милостиво разрешила дама, — но только для того, чтобы я могла увидеть его исправленную губу; ни для чего другого». Так закончилась большая любовь рыцаря Ульриха фон Лихтенштейна.
— Простите, мсье Раймон, но какое отношение имеет эта история к вам? — спросила Жанна.
— Самое непосредственное. В свое время и я имел неосторожность влюбиться, и у меня был объект женского рода для обожания и почитания, и я вел себя почти так же глупо, как рыцарь Ульрих фон Лихтенштейн.
— И чем закончилось ваше увлечение?
Де ля Шатр саркастически хохотнул:
— В 1310 году мне довелось принять участие в Лионской войне. Когда я возвратился в свое поместье, то обнаружил, что объект моего преклонения — дама, чей платок я всю войну носил возле сердца — вышла замуж за богатого барона. Вот такая незамысловатая история приключилась с вашим покорным слугой, который с той поры перестал заниматься глупостями, связанными с женитьбой. В мире есть много других интересных вещей, уж поверьте мне, сеньора.
— Может, вы и правы… но мне кажется, что у вас все еще может измениться.
— Не исключаю такой возможности. Но только в том случае, если стану богатым. А это, сами понимаете, вряд ли возможно. И потом, уж не прикажете ли мне жениться на простолюдинке?
— Нет, нет, что вы! И в мыслях ничего подобного не было. — Тут Жанна пришпорила коня и уже на скаку прокричала: — Что-то мы застоялись на одном месте! Вперед!
— Ах, милое дитя! — невольно вырвалось у шевалье. — Ничего-то ты еще не знаешь о превратностях жизни… — Он пустил коня рысью, потому что угнаться за резвым жеребчиком виконтессы не имелось никакой возможности. — Однако простолюдинки чертовски хорошо смыслят если не в высокой любви, то в плотских утехах точно… — пробормотал себе под нос де ля Шатр, и на его длинном, резко очерченном лице появилась сальная улыбка.
Упоение полетом — а иначе стремительный бег ее скакуна никак нельзя было назвать — вызвало на щеках Жанны густой румянец. Она ликовала — свобода! По сторонам мелькали редкие деревья, из-под копыт жеребца разбегалась и разлеталась разная мелкая живность, а однажды на ее пути попалась даже семейка диких свиней, и Жанна закричала: «Ого-го! Прочь с дороги!» Полосатые поросята порскнули во все стороны, а ошеломленный кабан-секач с испугу присел на задние конечности и даже не подумал проявить свою обычную боевитость.