Дичь для товарищей по охоте - Наталия Вико

— …Да-да, я видела в этой роли госпожу Книппер, там совсем другое — не то цыганенок, не то молодой итальянец, такое все горячее, бойкое. А у Андреевой — нечто манящее, поэтическое…

— …Вот именно, господа, в Андреевой есть что-то колдовское, манящее — услышала она возбужденный мужской голос за спиной.

Зинаида заставила себя разжать снова сцепившиеся пальцы рук. Нельзя, никак нельзя никому показывать, что…

— Зинаида Григорьевна, голубушка — из толпы выплыла светловолосая женщина в ярко-розовом платье с цветком на пышной груди.

Зинаида не смогла вспомнить, где они прежде встречались и надела на лицо вежливую улыбку.

Странным образом вокруг них образовалась пустота. Многие остановились, словно ожидая чего-то интересного. Зинаида напряглась. Интуиция ее никогда не подводила.

— Зинаида Григорьевна, вы все цветете? — прощебетала дама, подойдя к ней почти вплотную и обдав жарким дыханием. — А что же Савва Тимофеевич не с вами? Неужто вы одна?!

Вокруг повисла заинтересованная тишина.

— Савва Тимофеевич? — переспросила Зинаида, смерив даму с цветком надменным взглядом и тщательно подбирая слова, достаточные для того, чтобы публично поставить эту дрянь на место…

— Зинаида!

Услышав голос, она обернулась и увидела Савву, который пробирался к ней, не замечая никого вокруг. Судя по виду, был очень возбужден. Ей даже показалось, что он может ее ударить.

— Зина — подойдя ближе, громко сказал он, нарочно для того, чтобы услышали. — Извини. Опоздал. Дела. Не скучала? — взял ее за локоть и, больно сжав, шепнул:

— Немедленно едем домой!

Она хотела было возразить, но, почувствовав, что нет больше сил оставаться сильной, кивнула.

Раздался звонок. Зрители потянулись в зал. Дождавшись, когда фойе опустеет, они вышли на улицу.

Моросил мелкий дождь, но Ганечка уже успел натянуть брезентовый тент на автомобиль. Всю дорогу молчали. Молча вошли в дом. Поднявшись на второй этаж, остановились. В воздухе висела недоговоренность.

— Я иду к себе! — не глядя на жену, буркнул Савва, и вдруг почти закричал:

— Ты что делаешь? Зачем тебя туда понесло? Что ты хотела? Увидеть ее хотела?! Увидела? — его глаза сузились от злости. — И что теперь? Легче?

— Легче, — печально улыбнулась Зинаида. — Легче… У тебя, Савва, хороший вкус…

Морозов с изумлением посмотрел на бледное и спокойное лицо жены.

— Она, Савва, красивая. Очень… — Зинаида схватила мужа за плечи и резко развернула лицом к зеркалу. — А теперь — посмотри на себя.

Савва посмотрел. В зеркале отразился немолодой уже мужчина небольшого роста, с узкими глазами, щетинистой бородкой, коротко подстриженными усами и усталым лицом…

— Она же тебя не любит И не полюбит Попользуется, выжмет, как лимон, и бросит. Да ей только деньги твои нужны… — Зинаида, безнадежно махнув рукой, направилась в свою комнату.

— Лжешь Лжешь!! — в отчаянном бешенстве крикнул Савва жене. Или зеркалу? С размаха ударил кулаком по отражению. Зеркало треснуло. Несколько блестящих кусочков упали на пол. На костяшках кулака выступила кровь. Провел тыльной стороной ладони по лицу, чтобы вытереть проступившие бусинки пота. Лицо перечеркнули кровавые полосы …

Ночь. Время потаенных мыслей, загнанных в дальние уголки сознания дневной суетой. Время, когда с тобой разговаривает Бог. Или ты с ним. В эту ночь Зинаида Григорьевна не спала. Как бусинки на ожерелье перебирала годы, прожитые с Саввой, наполненные ежедневными домашними хлопотами, которые и не в тягость вовсе, потому что для Саввы. И дети для него. Чтобы знал, будет кому подхватить дело, будет где отогреться душой в старости, которая неизбежно придет. Потому что старость — всего лишь часть жизни. Неизбежная, как и сама смерть. Только гораздо длиннее. Она не боялась времени, неотвратимо пожирающего молодость, красоту и силы. Всему свой срок. Цветению и увяданию. Главное, не умирать в одиночестве…

Когда много лет назад поняла, что Савва всерьез увлекся ею, поначалу все показалось забавной и немного волнующей игрой. Ведь она замужем была. Но оказалось, что это и не игра вовсе. Савва — упрямый. Бизон. Коли чего решил, нипочем не отступится. Тогда он принес в ее жизнь любовь и… саму жизнь. А теперь, околдован актриской и будто ослеп. Ну, да Бог ему судья. А она уже простила. И сможет принять. Когда б ни пришел. Пусть живет так, как считает нужным. Чай не дитя уже…

В середине ночи, накинув шаль, она выскользнула в парк у дома, превращенный ночной темнотой в царство теней, и долго сидела на скамейке под дубом, спокойным и могучим как былинный богатырь, не знающий ни страха, ни упрека. Потому что знает, нельзя упрекать жизнь и природу, которая есть видимое воплощение жизни. А весна снова уже пришла…

Видела, что в окне кабинета Саввы долго горел свет, и сам он несколько раз подходил с папироской, распахивал окно, садился на подоконник и задумчиво курил, напряженно думая о чем-то. Но ее не заметил… Потому что она слилась с темнотой, в которой никто никому не нужен и никто никого ни в чем не упрекает…

Зеленое сукно бильярдного стола, испещренное меловыми точками, в мягком свете ламп ласкало и успокаивало взор.

— Ты, молодец, Тимоша, уже лучше стал играть — довольно улыбнулся Савва, обнимая за плечи сына, метким ударом закатившего шар в лузу. — Как в гимназии? Все в порядке? — поинтересовался он, наблюдая, как мальчик, собранно и неторопливо примеривается для очередного удара.

— Да, не волнуйся, пап! — улыбнулся тот, мягко ударяя по битку, лишь слегка подтолкнувшему другой шар, который остановился у самого входа в лузу.

— Из такой позиции, Тимоша, по моему разумению, сильнее надобно было бить, что б уж наверняка противнику не подставляться, — потрепал Савва сына по волосам.

— Спать пора, Тимоша — в бильярдную вошла Зинаида Григорьевна.

— Мама, так рано же еще? — мальчик бросил взгляд на часы. — Только девять — жалобно посмотрел на отца, ища поддержки.

— Режим дня, Тимофей, штука важная, — Савва развел руками. — Привычка к дисциплине для жизни нужна. — А партию завтра доиграем. Я прикажу, чтоб ничего не трогали.

Савва поцеловал сына в макушку и поставил кий на место. Уже у выхода из бильярдной Тимофей, которому очень хотелось еще хоть немного побыть с отцом, остановился:

— Пап Не успел тебе сказать. Маша сегодня меня так насмешила, — торопливо принялся говорить он. — Я шучу над ней, что она все поет да танцует, танцует, да поет А она мне: «Радуйся, Тима, что пока смотришь на меня бесплатно. Вырасту — стану знаменитой актрисой, тебе придется билеты за деньги покупать, чтоб на меня посмотреть. Так, что поди пока, поучись аплодировать».

Савва, бросив взгляд на жену, сдержанно улыбнулся. Уж больно опасная тема.

— Только этого мне еще не хватало Дочери актрисы! — воскликнула Зинаида Григорьевна. — И сколько тебе говорить, Тимофей, не тараторь, говори по-человечески! — легонько подталкивая мальчика в спину, она вышла из бильярдной и направилась вниз по лестнице, крепко хватаясь рукой за перила…

Савва прикрыл дверь, опустился в кресло возле камина и закурил. Он любил здесь сидеть. Камин, сделанный по эскизу Шехтеля, помещался под сводами арки, внутри которой, в образовавшихся уютных уголках, можно было укрыться от посторонних взглядов и спокойно поразмышлять. Вчера он снова не поехал к Маше, а вечер, похоже, удался на славу. «Савва Тимофеевич, — щебетала она по телефону, — жаль, вы не видели. Были литераторы, в том числе — Горький. Прекрасно читал вслух, особенно — Леонида Андреева. Все так просто, но с таким мастерством Так передает в лицах диалоги, иногда каким-либо жестом рисует в воздухе то человека, то дерево, сук, извилину реки Перед нами как живое проходило все, о чем он говорил. Обещайте в другой раз быть».

«Маша что-то слишком часто стала говорить о Горьком. Впрочем, лучше об этом не думать. И так тошно. Зинаида, похоже, права. Надо только самого себя еще убедить. Переломить и отойти. А лучше — новым делом заняться. Новое помещение для театра подобрано — в Камергерском, где сейчас — „Кабаре — Буфф“ Шарля Омона, отделанное, прямо сказать, с безвкусной роскошью. Арендный договор на двенадцать лет с владельцем — нефтепромышленником Лианозовым я уже заключил. Можно начинать перестройку здания. Кого же из архитекторов взять? А что, если Шехтеля? Франц Осипович ведь тоже поклонник молодого театра. Кто как не он сможет сделать оригинальный проект! — Савва поднялся из кресла, отошел в сторону и окинул взглядом камин. — Точно сможет! И Маше понравится…»

— Са-авва Тимофеевич Я вас совсем не ви-ижу, куда вы запропастились? — услышал Морозов в телефонной трубке мелодичный голос. — Вы совсем меня забыли! Совсе-ем.

— Дела. Все дела! — отрывисто ответил он, почувствовав, как дернулось веко.