Вальс под дождём - Ирина Анатольевна Богданова

— Гля, ребя, что у меня есть! Обзавидуетесь! — Рука Федяхи нырнула за ворот рубахи и достала оттуда коробку папирос фабрики «Дукат». — Курнём?

У Сашки аж дыхание занялось.

— Ух ты, дорогущие! Где взял?

— Заработал! — Федяха небрежно выудил из коробки папиросину, зачем-то постучал ею об ноготь и лихо засунул в рот. — Я с одним мужиком на Хитровке познакомился, сказал, возьмёт меня в дело, мануфактурой торговать. — Щедрым жестом он протянул коробку друзьям: — Угощайтесь, братаны.

Те несмело вытащили оттуда по папиросе.

Федяха и Колька закурили уверенно, как взрослые. Ему, Сашке, отчаянно захотелось показать, что не лыком шит, ведь кто, как не он, поступил учеником на завод, а всем известно, пролетариат — могильщик капитала, и не может быть, чтобы могильщику мамка не дозволяла выкурить папироску-другую.

Едва успели сделать по затяжке, как с другой стороны поленницы раздался тонкий ехидный голосок:

— Ты зачем, Федька, папкины папиросы украл?

Покраснев как рак, Федька молниеносно спрятал руку за спину:

— Ни у кого я не крал! Заработал! А ну брысь отсюда!

— Врёшь-врёшь-врёшь! Я сама видела, как ты в папиных карманах шарил!

— Ух, я тебя! — набычив голову, загудел Федяха.

— Брось, пусть болтает, — безуспешно попытался урезонить друга Колька Евграфов, но Федяха, взревев как бык, рванулся догонять вредную Тоньку.

Она бежала легко, как пущенная из лука стрела, юрко уворачиваясь от хватающих рук брата:

— Не догонишь! Не догонишь!

Когда Тонька обернулась на повороте, Федяха резко воскликнул:

— Сашка, лови!

Тонька неслась прямо на него. Резким броском вперёд Сашка раскинул руки по сторонам, и Тонька пойманной рыбкой забилась в его объятиях.

— Пусти, дурак! Только тронь!

Полыхнув глазами, она замахнулась на него крепко сжатым острым кулачком, и тут Сашка, уже схвативший её за шиворот, вдруг увидел, какая Тонька красивая! Несколько мгновений он как ошпаренный смотрел на нее, не понимая, откуда взялись глубокая синева её глаз и длинные чёрные ресницы с загнутыми вверх кончиками. У неё была молочно-белая кожа с тонким румянцем и высокий лоб с крутым завитком соломенных волос.

Как во сне, он разомкнул руки и заслонил Тоньку собой от подоспевшего Федяхи.

— Не трогай её, Федяха. Пусть идёт восвояси.

И Тонька, пигалица, видимо, уловила в его голосе ту особенную мужскую хрипотцу, которая с ходу подсказывает женщине, что она победила. Вскинув голову, она неспешно отошла на несколько шагов и только потом со смехом задала стрекача.

Три последующих года, пока Тоньке не исполнилось семнадцать, Сашка не выпускал её из поля зрения, нет-нет да и ревниво поглядывая, не водится ли она с ребятами из соседнего двора или не обижает ли её кто. Да и целовались они всего один раз на проводах в армию. Тогда Тонька и дала слово верно ждать его и не гулять с другими парнями.

Почти у самого дома Моторин придержал шаг, чтобы глубже почуять дух детства, круто замешенный на сизом дыме из заводских труб, паровозных гудках и скрипе конных повозок, тянущихся вдоль тракта.

Слава тебе, большевистская партия, что привела к родимому порогу. Несмотря на пургу, он издалека узнал двух баб с кошёлками — тётку Таню и тётку Симу, что знали его сызмальства.

Увидев его, тётка Сима всплеснула руками:

— Прилетел, соколик, а уж мать-то как заждалась!

А тётка Таня, лучшая маманина подруга, нахмурилась и посмотрела на него долгим скорбным взглядом, каким смотрят на тяжело болящего. И в этом взгляде, и в том, как она подбоченилась, и в её оглушительном молчании он, как скотина в загоне, разом почуял что-то недоброе.

* * *

Знакомый до трещинки деревянный барак в два этажа, отхожее место на улице, поленницы дров — казалось, что время здесь навсегда застыло в точке замерзания. Как он и думал, при виде него мать вскрикнула, бросила шитьё, что держала в руках, и припала головой к его шинели, насквозь пропахшей табаком и запахом зимней свежести.

— Сынок, кровинушка! Уж как я тебя ждала, как ждала! Все глаза в окно проглядела: не идёшь ли! — Дрожащими руками она оглаживала колючие щёки сына, потом притянула к себе его голову и поцеловала в лоб. — Ты раздевайся, сынок, отдохни, — она кивнула головой в сторону кровати с грудой подушек, — а я пока на стол соберу. У меня как раз картошка наварена. И капустка имеется! Хорошая такая капуста с клюковкой, всё как ты любишь! А ещё грибочки солёные и мочёные яблоки. И графинчик с наливочкой найдётся, специально к празднику припасла.

Мать металась по комнате, говоря без умолку, пряча за пустыми словами самое важное, что ему хотелось знать в первую очередь.

Скинув шинель, Моторин сел на табурет — покойный отец мастерил — и стянул с ног ботинки, а потом провёл пальцами по краю сиденья, вспоминая, как отец принёс табурет в дом и гордо кивнул маме: «Принимай, работу, жена».

Отец умер от испанки. Сгорел в два дня, когда испанский грипп косил горожан направо и налево. Происходило всё молниеносно, как в жутком сне: здоровый и весёлый человек вдруг начал метаться с жаром в теле и задыхаться, а на следующий день его уже несли на погост.

— А как там моя Антонина? — спросил Моторин нарочито безразлично, хотя внутри каждая жилочка дрожала от нетерпения.

— Тонька-то? — пряча глаза, переспросила мать и как-то сразу потускнела, осунулась. — Да что ей сделается? Тонька как Тонька. Жива-здорова. Давеча на рабфак учиться пошла.

Суетливым движением мать схватила чайник, потом поставила его обратно, взяла веник и тщательно замела коврик перед дверью.

— Мам, говори, не томи, что с ней? — прикрикнул Саша. — Я ведь всё равно узнаю.

Мать кинула веник к печи и безвольно опустила руки. Он увидел, как от её пальцев вверх, под рукав тянутся ниточки синих вен. И то, что пальцы у мамы красные, распухшие, он тоже заметил.

— Узнаешь, конечно, узнаешь, — невнятно пробормотала мама. Она вдруг резким движением откинула волосы со лба и выкрикнула: — Замуж Тонька выходит. В субботу свадьба.

— Замуж? В субботу? — Он не заметил, что несколько раз повторяет одно и то же, не в силах вникнуть в смысл слов. — Она же мне письма писала! Не может быть, ты что-то путаешь!

— Напутаешь тут, коли весь двор в гости зван. Колька Евграфов сам лично всех обошёл ради уважения.

— А при чём здесь Евграфов? — не понял Моторин. — Тонькин брат — Федяха.

— Брат Федяха, а Колька Евграфов, твой дружок закадычный, — жених, чтоб ему пусто было! Вишь, в армию его не взяли, потому что слабогрудый, а он на