Стробоскопируй! - Олег Дриманович

– Привет. Можно вопрос? Иначе меня паранойя съест.

Посмотрела насмешливо, и в глазах читалось: ну давай, валяй.

– Вы мне улыбались или я спутал?

Видно было, как она заученно прячет природную теплоту за образом холодной стервочки.

– Наверное, приходишь сюда, чтобы побыть один?

– Если честно – да, – произнес я и замолчал обескураженный… то ли от этих ее слов, то ли от голоса – неожиданно низкого, с приглушенным мерцанием… рытый бархат.

– Вот видишь, сам все понял, – сказала, как отрезала. И потеребила часики на руке, и посмотрела куда-то мне через плечо.

– Не волнуйся, я не из тех, кто клеится, – надо исправлять ситуацию, то бишь врать напропалую, решил я.

– Все вы клеитесь, – сказала так, что трудно было понять: огорчает ее это обстоятельство или втайне радует.

Я вспомнил ее утомленное закатывание глаз. Эта фраза, видимо, из той же серии. Странная девочка. Но явно не глупая. Заполошная, дерганая – это да. Она вновь бросила взгляд куда-то мне за спину.

– И все же ты мне улыбалась, ведь так? – настырничал я.

– Ох какой же непонятливый, – вздохнула почти театрально.

– Хмм.

– Угу.

– Ну, тогда извини.

Похоже, все-таки дуреха, метящая в стервочки. Я хотел было отчалить, но она вдруг произнесла:

– Возьмешь мне молоко? – И более чем серьезный взгляд в упор.

– Молоко? – Я несколько опешил.

– Эти сучки, ноги побрили б, что ли? – вдруг раздраженно выдала незнакомка, и снова совсем нелюбезный взгляд поверх моего плеча.

На этот раз я все же обернулся.

– В баре на втором, – тронула меня за локоть, – там есть молоко. А я твой столик покараулю, идет?

В голосе теплые нотки, а взгляд, минуту назад жесткий и неуступчивый, чуть ли не лучится дружелюбием. Вот тебе и невинные глазки, чурающиеся замысловатых многоходовок. Я отправился на второй. Совершенно сбитый с толку. Какие сучки? Какие ноги? Какое молоко в ночном клубе?

На втором и вправду отпускали молоко. Нет, очереди с бидонами не было, просто бармен держал пакетик-другой миксануть коктейль, подпить еще куда. Видимо, она уже у него отоваривалась.

Я принес молоко. Пока спускался, произвел настоящий фурор: молоко в ночном клубе – что абсент в яслях.

Поставил стакан на столик, сел рядом. Девушка оценивающе взглянула на млечную жидкость. Осторожно поднесла стакан к губам, отпила. Хитро посмотрела на меня исподлобья.

– Ты забавно выглядел там, за стойкой, – украдкой облизала молочные губы.

Я невольно улыбнулся: вот же плутовка.

– Интересно, ты мне тоже показалась… забавной.

– Я совсем не забавная, – не терпящим возражений голосом произнесла кареглазая и снова прошлась влажным язычком по губам.

– И глаза у тебя теплые.

– Почему эти сучки не бреют ноги?! – будто не слыша меня, вспыхнула девушка.

Боже, дались ей небритые ноги! Девочка с теплыми глазами и закидонами.

– Какие еще сучки?

– Вон за тем столиком у колонны, – кивнула она острым подбородком.

Я посмотрел туда. За столиком расположилась шумная женская компания. Может, у кого-то и были небритые конечности, трудно было определить с такого расстояния.

– Знаешь, у кого-то небритые ноги, кому-то надо подровнять волосы в носу. Стоит ли обращать внимание?

– Может, ты и прав, не стоят внимания. – Она небрежно махнула рукой, будто говоря: «Все, забыла, с ними покончено», и, подперев ладошкой подбородок, с наигранной виноватостью проговорила: – Ну да, я улыбалась тебе, только ничего такого не подумай. Просто ты заслужил. Умеешь заполнять пустоты. Смотришь на кого-то и заполняешь чужие пустоты, – и опять серьезнейшее выражение лица.

– Пустоты? В смысле?

– Разве не видишь, какая кругом пустота, и нет никаких теплых глаз?

– Есть, и очень даже теплые.

– Смешной, – едва заметно улыбнулась она.

– Ладно, как скажешь. – Я хотел было сменить тему, но она вдруг продолжила: – Еще бы, сидеть здесь ночи напролет и заделывать чужие прорехи. Нет, в том, что ты делаешь, – ничего смешного, то, как ты выглядишь при этом, довольно уморительно. Я это имела в виду.

– Интересно… особенно о ночах напролет. Я тебя вроде здесь никогда не видел.

– Вот-вот, – словно не слыша меня, продолжала она, – где еще торчать человеку, любящему латать чужие заплатки? Наверняка ведь догадываешься – при всей этой кутерьме, – вскинула рукой, будто отгоняя надоедливую мошкару, – здесь энергетика большой дыры. Если б не этот шум, все бы в нее смыло. Вот послушай, – над нами мерно гудел кондиционер, в отдалении слышался рев музыки. – Все дело в этом шуме.

Он держит все от обрушения, – и снова поразительная серьезность в глазах и ни тени усмешки.

Я сидел и смотрел на эту взбалмошную весталку. Она несла околесицу, но странным образом затягивающую. Ее манера изъясняться напоминала спонтанную речь ребенка – вроде и белиберда, но ты почему-то продолжаешь слушать.

– Как тебя зовут?

– Рита, зови меня – Рита.

– Я – Олег.

– Хочешь заполнить мою пустоту, Олег? – испытующий взгляд.

Я немного растерялся, ища ответ на неожиданный вопрос.

– Долго думаешь. В таких случаях надо говорить первое, что придет в голову.

– Мне ничего не пришло, поэтому и промолчал.

– Завидую. Если б мне ничего не пришло, я б все равно что-нибудь сморозила. У меня сюда, – кулачком постучала по виску, – мысли постоянно лезут с черного хода.

Рита рассеянно взглянула на прошедшего мимо аквалангиста и добавила:

– Ну что, и сейчас ничего не пришло?

– В смысле? А, ты об этом… Ну, если моя компания поможет заполнить, как ты говоришь, некую твою пустоту, это будет здорово.

– Ты как угорь. Почему тебе не сказать прямо, чего ты хочешь?

– Сейчас я просто хочу сидеть с тобой, разговаривать, смотреть, как ты пьешь это дурацкое молоко, – сказал и улыбнулся на всякий случай.

– Угорь, я тебя буду называть угорь, – насупилась и отодвинулась в сторону.

– Я тебя совсем не знаю, ты меня тоже. При первой встрече люди не вываливают друг на друга свои откровения. Думаю, это правильно.

– Зануда-угорь, я хочу пива, позови сюда вон того, облитого зеленкой, – отставила недопитый стакан, демонстративно растеклась на стуле. Ребенок, да и только.

– Хочешь принять пенную ванну?

– Я хочу то, что я хочу. В данную секунду. Любишь стробоскопировать?

– Что-что?

– Ну же, почему он еще не здесь?!

Я повиновался – махнул аквалангисту. Тот резво подошел – шланг на изготовку, – принялся петь рекламный псалом пиву. Я попытался было его остановить, но парень, будто в религиозном экстазе, продолжал свой речитатив. Наконец его словесный фонтан иссяк, и, вылупившись на меня, словно только что заметил, он осведомился: сколько будем заливать?

– Пиво для девушки, – пояснил я.

– Полтора литра! – Рита вскинула руку, как школьница, жаждущая блеснуть выученным уроком.

– Не больше ноль-пять, дегустационная норма, – сухо отрезал ходячий бочонок.

– А спрашивать тогда зачем? Валяй ноль-пять, – обиженно выдала она.

Села поудобней, нескромно развела ноги, откинула волосы за плечи, подала подбородок вверх.

Носик шланга коснулся ее губ, струя с шипением рванулась. Зажмурив глаза, Рита принялась лихорадочно сглатывать жидкость. Несколько капель угодили на юбку. Наконец рычаг вернулся в исходную позицию, и пена заволокла губы девушки. Убрала ладошкой белые хлопья, довольно икнула.

– Ну что, это и вправду было пиво?

– Пока не знаю, но струя – то что нужно. Ха-ха-ха, – простодушно рассмеялась и, тут же посерьезнев, озабочено произнесла: – Курить хочу.

Парень вновь было затянул свою назойливую песнь, предлагая заправиться и мне. Пришлось остановить его холодным «спасибо».

Я достал свой темно-синий «Пэл-Мэл», зажигалку. Выщелкнул ей сигарету. Рита прикурила, взяла пачку из моих рук, поднесла к глазам синим торцом.

– Хм, мой любимый – дип блюю-ю-ю-ю, – задумчиво выдохнула табачную протоплазму. Глянула на меня. – Сто лет не курила… А какой цвет твой?

– Мой? Ну, не знаю… зеленый, – пожал я плечами.

– Сквозистый, как изумруд? Хаки? Может, болотный? – В голосе мелькнуло что-то насмешливо-дразнящее.

– Хм, сквозистый, как изумруд, – звучит.

– Зеленый ни о чем. – Она брезгливо сбила пепел, словно приговор – окончательный. Покрутила пачку в руках. Некоторое время мы сидели молча. Она жадно затягивалась, будто и вправду дорвалась до курева после длительного воздержания. Смотрела отрешенным, потусторонним взглядом куда-то в зал, не замечая меня, словно рядом и нет никого, а она сидит в полном одиночестве и дымит, погруженная в свои мысли. Вещь в себе, живое воплощение. Одно удовольствие было за ней наблюдать.

– Знаешь, вчера рассматривала лицо спящего ребенка, – не выходя из транса проговорила Рита. – Так крепко взрослые не умеют… Только голова коснулась подушки – приложил ладошку к щеке, – словно провалился. Взрослые мало что умеют крепко. Лучше уж так однажды заснуть, не видеть ни-че-го, чем… – помрачнела, не договорив, сделала затяжку. – Но бывает, дети меня нервируют. С тобой такое случается? – глянула как-то растерянно-виновато.