Сегодня - До Тревожная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Застигнутая этими желаниями, Полина замерла посреди комнаты, уставилась в одну точку, остановила время. Нужно было еще раз решить уже решенное, представить то чудовище, что страшнее. Нельзя сдаваться отжитому — все здесь возненавидит, в склеп при жизни превратит.
Полина натянула связанные бабушкой носки, заправила в них штанины, чтобы не задирались в валенках и, распрямившись в кресле, несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула. До автобуса оставалось восемь часов. Дополнительная маленькая жизнь между умирающей старой и еще не наступившей новой.
Когда Полина свернула с центральной расчищенной аллеи в ряд, в конце которого была могила родителей, оказалось, что все не так страшно, как предупреждала бабушка. Узкая натоптанная тропинка уверенно шла вдоль огороженных участков, ветвилась к одним и пробегала мимо совсем уж заваленных снегом. На некоторых памятниках замело даже фотографии. Будто не хотелось умершим чужих блуждающих глаз, которые ищут своих и лишь из любопытства скользят по их лицам.
Перед погружением в несмолкаемый городской гул девушка оказалась в абсолютной тишине. К такой обычно в изумлении прислушиваются — а правда ли ни звука? Такую называют оглушающей. Уж насколько спокойна их тупиковая сельская улочка, где в каждом домишке по одинокому старику или старухе, а с этой тишиной она не сравнится. Там все равно слышится жизнь, пусть не суетная, но жизнь. Устало заявляющая о себе мягким хлопаньем калиток, неспешными делами во дворе и криками просящихся в дом кошек.
А здесь… Полина остановилась и прислушалась, стараясь не дышать. Аж звенит тишина, в такой малейший звук не скроется. Стало жутко — а вдруг то, что не надо живым слышать донесется? Чей-то тяжелый вздох из-под земли или вдруг кто со скрипом разомнет затекшее за годы тело. Девушка вздрогнула от внезапного озноба и тряхнула головой, устыдилась своих детских глупых мыслей. Не здесь о таком думать, где только пугающий живых покой и еще бьющийся призрачным эхом плач над свежими могилами.
К участку родителей тропинка не ветвилась. Внутри ограждения столько снега, что черный памятник почти до самой верхушки скрыт. Утопая в сугробе, Полина прошла к оградке, пошевелила шершавую от облупившейся краски калитку (одной бабушке перед Пасхой красить придется) — не открыть, лопату надо было брать. Снег взбитой пуховой периной берег покой любимых людей. По искрящемуся от выглянувшего солнца полотну кружились бесконечные следы птичьих лапок и темнели малюсенькие ямки от упавших ягод растущей у оградки рябины.
Полина тихонько поздоровалась, глядя на торчащую из-под снега черную мраморную макушку. Сама того не замечая, она включилась в знакомую с детства игру, которая помогала ей, маленькой, пережить большую боль.
Она представляла, что это маленький сад родителей, а под рябиной дом, в котором мама с папой слышат все, о чем она говорит, но не могут ответить. Сегодня и овальные окошки, из которых они смотрели и улыбались ей, скрыты под снегом. Не видно и одинаковой даты, на которую Полина и так всегда старалась не смотреть. А вдруг из-под такого снега они ее и не слышат? Поздоровалась погромче. Голос дрогнул на последнем слоге, и слезы, лишь предательски набухавшие дома, наконец пролились. Но облегчения не принесли — в голове от них отяжелело, потемнело, как в тот день, когда ей было семь и она заглушала своим тоненьким криком скрип кадила и заунывные напевы батюшки. Ведь прощалась тогда и сейчас прощаться надо. Пусть под тяжелым черным камнем, пусть за непролазными снегами, но они здесь, рядом. И к ним всегда можно прийти, как соскучишься и поговорить, рассказать, как живым.
Именно на этом клочке земли Полина почувствовала, что вырывает себя с корнями из родной стороны. Что будет плакать ночами, вспоминая искрящийся снег, испещренный птичьими следами и неподвижную заснеженную рябину. Все это будет сниться ей перед тем, как она проснется на мокрой от слез подушке. Чем будет пахнуть эта подушка? Чем будет пахнуть комната, в которой она будет просыпаться с верой в лучшую, но такую пугающую жизнь?
Уткнувшись в шарф, заиндевевший на морозе от ее теплого дыхания, Полина выплакивала все мысли, сомнения и страхи, которые скрывала от бабушки за напускной беззаботной веселостью.
Кто-то, может, и посмеялся бы, увидев ее сейчас. Кто-то обжитый, звучащий с городским гулом на одной ноте, необходимо суетливый, уверенно выживающий. Может, и она посмеется над собой через пару лет. Но сегодня этот солнечный, красивый день будто режет по живому, полосует по сердцу тонким и острым, чтобы наверняка попасть туда, где чуть затянулись, но так до конца и не срослись самые глубокие раны.
Полина судорожно выдохнула, зачерпнула пушистого снега и опустила в пригоршню красное горячее лицо. Плакать перестала, но за дорогу остыть не успеет — бабушка заметит, расстроится.
Опухшие глаза пощипывало и ломило от белизны и света. Полина решила идти до конца тропинки и уже мимо хвойного леса у границы обойти кладбище кругом, а там краем — к центральному выходу.
Пора прощаться. Девушка приложила пальцы к губам, закрыла глаза, представляя, что бы хотела сказать родителям, а после перенесла свою нежность на холодный шершавый металл. Двинулась в путь.
Высокие заснеженные ели, выстроенные стеной у границы кладбища, подпирали ясное, разбуженное солнцем небо. Глядишь на них и чуть не до боли наполняешься восторгом. Со всех сторон Полину окружала вечность, в которой все значительное, пугающее, нависшее над жизнью сложным вопросом, становится мимолетным и будто бы ненастоящим.
Сегодня природа проживала очередной день своей вечной жизни. Просыпалась от солнца, дремала в тени подступающих сумерек, и снова крепко засыпала под черным безлунным небом. Иногда тоскливо выла, подпевая ветрам или замирала, боясь спугнуть маленьких птичек, гнездившихся в ее бессмертном материнском теле.
Все здесь было выстроено, ясно и обжито. Суета лишь залетала мусором из соседней, маленькой людской жизни.
Шаг за шагом и вот уже расслабленно опали поднятые от судорожного мелкого дыхания плечи, ушла тяжесть с век и тонкое острое лезвие выскользнуло из сердца. Снег весело скрипел под ногами, мороз пощипывал высохшие щеки, и страх, одолевавший с самого утра, уступил место предвкушению и надежде.
Полина закрыла глаза и подставила солнцу лицо. Хотелось улыбаться, впитывать красоту, а не тосковать по ней. Ведь впереди большие,
