Изгнанник - Говард Лавкрафт

Теряя сознание, я открыл решетку и был потрясен белой покрытой гравием дорогой, что протягивался в двух направлениях. Мой разум, ошеломленный и ввергнутый в хаос, все еще содержал неистовую жажду света, и даже фантастическое чудо не могло меня остановить. Я даже не знал: я - безумен, сплю, либо зачарован, но решился, пристально смотреть на сверкающую поверхность и веселиться любой ценой. Я не знал: ни кто я, ни что я, либо что могло меня окружать: хотя после того как споткнулся, я стал осознавать некую ужасную скрытую память, сделавшую мое продвижение не полностью случайным. Я прошел под аркой, ступая меж плит и колон, блуждая по открытому пространству: иногда следуя дороге, но, временами оставляя ее, в любопытстве ступая через луга, где только редкие руины указывали на присутствие древней забытой дороги. Однажды, где крошащаяся, мшистая каменная кладка говорила о давно исчезнувшем мосту, я переплыл через резвую речку.

Прошло, вероятно, более двух часов, пока я достиг того, что казалось, является моей целью - почтенный, увитый плюшем замок в заросшем парке, безумно знакомый, но в тоже время озадачивающий меня. Я увидал: ров заполнен, некоторые из привычных башен разрушены, и в тоже время, смущая наблюдателя, отстроены новые крылья. И в замке (к моему восхищению) открытые окна - сверкающие, манящие, из которых разносились звуки веселого кутежа. Подобравшись к одному, я пристально глядел на весьма чудно ряженую компанию, веселящуюся и живо болтающую. Я никогда (кажется) не слышал человеческой речи ранее и мог только смутно догадываться, что они говорят. Некоторые из лиц, мне казалось, наполнены выражением, которое приносило невероятно удаленные воспоминания, эмоции других были чужды мне.

Я вошел в ярко освещенную комнату через низкое окно, пройдя за единый миг от надежды до чернейших конвульсий отчаяния. Призраки появляются быстро, и как только вошел, я немедленно получил тому одно из наиболее ужасающих подтверждений, какое я когда-либо представлял себе - лишь я пересек подоконник, двигаясь к компании, внезапный и неслыханный страх ужасающей интенсивности, исказил каждое лицо, вырвал дикий вопль, практически из каждой глотки. Всеобщее бегство, в криках и панике - некоторые упали в обморок - их утащили прочь обезумевшие приятели. Многие закрыли глаза руками и, погрузившись в слепоту, и так неуклюже метались, переворачивая мебель, натыкаясь на стены, пока не достигали одной из дверей.

Крики шокировали, и так я остался стоять в сверкающем помещении одинокий и ошеломленный, прислушивающийся к исчезающему эху, - я дрожал от мысли, представляя то, что могло бы проскользнуть мимо меня незамеченным. При небрежном осмотре комната казалась пустой, но, двинувшись к одному из альковов, я ощутил там движение - намек на движение, там, за выходом, под золотой аркой, ведущим в другую, но чем-то схожую комнату. По мере приближения к арке, движение стало более отчетливым, и затем (с первым и последним звуком, что когда-либо произносил - ужасающим громким воем, передернувшим меня почти также мучительно, как была кошмарна вызвавшая его причина) - я замер полный страха, невообразимой, неописуемой и невыразимой чудовищности, превратившей веселую компанию в стадо иступленных беглецов.

Я не могу намекнуть, на что это было похоже, - смесь - нечистая, жуткая, неприветливая, сверхъестественная и отвратительная. Отвратительная тень распада, древности и разложения; вонючая, капель нечестивых открытий, чудовищную наготу которых милосердная земля должна всегда скрывать. Бог знает, оно не из этого мира - или уже не из этого мира - к моему ужасу я видел в этих изъеденных и обнажающих кости очертаниях, искаженную, отвратительную пародию человеческой фигуры; и замшелая, рассыпающаяся одежда, неописуемого качества холодила меня еще больше.

Я практически был парализован, но все же сделал тщетную попытку к бегству, которая разбилась чарами безымянного, лишенного голоса монстра. Мои глаза, отказываясь закрываться, зачарованные безжизненными сферами, пристально глядящими на меня с омерзением; хотя в глазах все милосердно размывалось и если они и показывали ужасный предмет, то нечетко. Я попытался поднять руки, загораживая глаза, только нервы мои были слишком ошеломлены и руки не вполне подчинялись мне. Тем не менее, эта попытка нарушила мое равновесие и мне пришлось совершить несколько шагов вперед, избегая падения. Тут я внезапно стал отдавать отчет в близости к тому, чье ужасное пустынное дыхание я мог слышать. На грани безумия, я все еще обнаружил себя способным выбросить вперед руки, предотвращая приближения к нему слишком близко; когда последовал катаклизм, из разряда космических кошмаров и адских катастроф мои пальцы коснулись отвратительных, протянутых лап монстра под золотой аркой.

Я не завизжал, но жестокие призраки, мчащиеся на ночном ветру, завопили за меня и в ту же секунду мой разум раскололся на одинокие неглубокие потоки аннигилирующей памяти. Я вспомнил в ту секунду все, что было; я вспомнил старый замок и деревья, и узнал изменившееся здание, в котором ныне стоял; я узнал, и это самое ужасное, нечистое создание, что стояло, искоса смотря на меня, поскольку я отдернул свои замаранные пальцы от него.

Но в мире есть не только бальзам горечи, есть также бальзам успокоения. В крайнем ужасе того мгновения я забыл, что испугало меня, и вспышка черной памяти исчезла в хаосе преломляющихся отражений. Я бежал от этого проклятого строения, бежал быстро и молча в лунном свете. Когда я вернулся на церковный двор и спустился по ступеням, то обнаружил камень люка недвижимым; однако я не сожалею - я ненавижу древний замок и деревья. Теперь я мчусь с насмешливыми, дружелюбными призраками на ночном ветре, и резвлюсь днем среди катакомб мумий в скрытой и неизвестной долине Надоша у Нила. Я знаю, что свет не для меня, разве что лунный над утесом могилы Неб, не по мне веселые компании, кроме тех, что собираются на безымянном банкете Ниторкиса под Великой Пирамидой; еще в обретенной свободе я почти приветствую горечь чужеродства.

И хотя бальзам забвения охладил меня, знаю, что я изгнанник; чужой в этом веке и среди тех, кто еще люди. Знаю это, с того момента, как я протянул пальцы к чудовищу внутри той огромной позолоченной рамы; протянул пальцы и коснулся холодной и неподатливой поверхности полированного стекла.