Последний полет «Жар-птицы» - Эдуард Семенов

Хлопнула дверь лаборатории.

— Простите, что опоздал!

Вся тройка обернулась на вошедшего. Смуглый парень, очень похожий на итальянца, в летной коричневой куртке, с папкой бумаг подмышкой и здоровенным портфелем, из которого торчали рулоны ватмана, быстро подошел к столу профессора и крепко пожал всем руки.

— Ринат, ну что случилось?

— Извините, извините, были неотложные дела!

О природе этих дел весьма откровенно сообщал след красной помады на небритой щеке Рината. Все улыбнулись. Ринат достал из портфеля чертежи, и про красную помаду все мгновенно забыли.

— Смотрите, что я придумал!

На белых листах был нарисован самолет с нестандартной формой крыльев и компоновкой хвостового оперения. Не давая никому опомниться, он достал из портфеля еще несколько листов бумаги, на которых были нарисованы другие детали самолета.

— Ребята, уверяю вас, если мы сможем создать этот самолет, то это будет самый маневренный самолет, который только можно представить в условиях воздушного пространства, — на секунду задумался и добавил, — да и в космосе, наверное, тоже.

— И при этом он сможет взлетать и садиться на клочке земли, равной размеру чуть ли не с поздравительную открытку, — в унисон Ринату проговорил Руденко.

Все заулыбались, но Ринат не понял юмора.

— Ну да, изменяемая форма крыла, изменяемая форма планера и хвостового оперения — все это позволит…

— Когда я мечтаю, я ни в чем себе не отказываю, — осадил Рината Руденко. — Не спешите. Пока это, к сожалению, лишь наши теоретические разработки. Мечты. Хоть и, не спорю, с серьезными претензиями на реальность. Лучше посмотрите, что я вам покажу…

Академик покопался в кармане своего пиджака и извлек из него металлическую пластину размером со школьную линейку. Сначала он подкинул ее в руке, демонстрируя необыкновенную легкость, а затем согнул в трубочку, показывая ее гибкость.

— Ребята из института стали и сплавов подарили, — пояснил он происхождение металла. — Говорят, что сделан из осколка лунной поверхности. Называется жидкая сталь. Металл двадцать второго века. Самолет из этого материала, с точки зрения прочности и легкости, сможет легко поспорить с… не знаю с чем. Таких самолетов еще не придумали.

И добавил:

— Вполне вероятно, металл обладает и другими полезными свойствами: например, снижает уровень излучения. Вот, кстати, с кого нам пример надо брать. Они уже смогли синтезировать этот металл и готовы даже наладить производство…

Когда Анатолию Евгеньевичу Руденко, академику РАН, ученику знаменитого Петлякова, предложили возглавить отдел перспективных разработок ЦАДИ, Центрального Аэродинамического Института, он, не задумываясь, согласился. О зарплате не спросил, но поставил одно условие: сотрудников набирает сам.

Ему разрешили это сделать. Руденко объехал несколько профильных учебных институтов и предложил там всем третьекурсникам пройти практику в его отделе. Условия были следующие. Каждый желающий работать под его руководством должен был после жесткого экзамена по теории самостоятельно собрать дельтаплан или планер, а затем также самостоятельно испытать его в действии во время летней практики у подножия Кавказских гор, соревнуясь с орлами в умении парить в воздушном потоке.

Конечно, сложно было даже надеяться, что в конце первого столетия самолетостроения, когда самолет в небе стал таким же обыденным предметом, как нож и вилка на столе, кто-то согласится на такой, в прямом смысле слова, сумасшедший эксперимент. И, тем не менее, три студента из трех различных институтов: Евгений Журавлев, Андрей Антонов и Ринат Регулаев — во-первых, согласились на него; во-вторых, дошли до конца этого испытания; а в-третьих, решили стать сотрудникам отдела перспективных разработок Центрального Аэродинамического Института, несмотря на то, что им предложили гораздо меньшие оклады, чем предлагали на тех же должностях в других известных ОКБ и авиационных институтах.

Собственно говоря, Руденко не сомневался, что нашел в их лице единомышленников, которые были, так же как и он, готовы практически на все ради глобального прорыва в самолетостроении. Они все были в буквальном смысле больны авиацией, больны на всю голову. Все их поступки и действия, все их мысли и желания были лишь производными от слова «авиация».

Такое редкое сочетание четырех талантливейших умов, помноженное на чертовское научное везение, уверенность в собственных силах, наглость, тонкий расчет, а также большие амбиции и фантастическая проницательность смогли бы дать самолетостроению нечто такое, что принесло бы России беспрецедентное преимущество в самолетостроении на многие годы вперед.

Но вместо этого запомнилось современникам и вошло в анналы международной судебной практики как печально известное «дело академика Руденко».

Впрочем, обо всем по порядку.

Гиперзвуковая аэродинамическая труба Т-128 была построена буквально накануне перестройки. Ее создавали, чтобы испытывать поведение самолетов, скорость которых многократно превышала бы скорость звука. Мощные турбины гиперзвуковой трубы создавали внутри нее воздушные потоки, равные 20 МАХам, то есть двадцати скоростям звука. Самолету, летящему с такой скоростью, могло бы понадобиться меньше часа, чтобы облететь весь земной шар.

Однако любой металл при такой скорости подвергался чудовищной нагрузке. Уже через несколько секунд он разогревался до температуры, достаточной для поджаривания на нем яичницы. В случае аварии на таких скоростях самолет разваливается в мгновение ока, превращается в пыль.

Для избегания подобных проблем и была создана труба Т-128. Предполагалось, что она будет работать в три смены. Специально для этого в трубе был спроектирован съемный модуль, который позволял вынимать одну модель после продувки, а вместо нее вставлять новую модель, и так без перерыва.

Советский Союз знал формулу, известную еще со времен римской империи: «Хочешь мира — готовься к войне!» Именно поэтому на военные и перспективные разработки в СССР денег не жалели.

У демократов были другие приоритеты, однако и после перестройки труба не осталась без дела. Предприимчивые чиновники от науки, как только появилась возможность заниматься коммерцией, зарегистрировали фирмочку, которая занялась производством высококачественного паркета. Паркет производился малыми партиями, стоил баснословных денег и, поскольку обладал высокой прочностью и качеством, пользовался большой популярностью у нуворишей. Такое качество стало возможным исключительно благодаря тому, что материал для паркета сушился в гиперзвуковой трубе.

Нет, конечно, основателям фирмы в оригинальности не откажешь. Все-таки, когда вся наука накрывалась в стране медным тазом, их можно было понять. И, тем не менее, использовать трубу для таких целей — это все равно, что компьютером гвозди забивать.

— Ну что, Яков Модестович, — произнес Анатолий Евгеньевич, прихлебывая кофе из небольшой чашечки, глядя в лицо своему собеседнику. — Просрали мы советскую, самую передовую в мире авиационную науку?

Они сидели в недавно открывшейся кофейне напротив главного корпуса ЦАГИ. Кофейня называлась «Магеллан», у ее входа дизайнеры водрузили штурвал старинной каравеллы. Смотрелось красиво, но напротив центра мировой авиационной науки, в центре города, который был создан знаменитым авиаконструктором, эта кофейня с морской тематикой выглядела как насмешка. Еще большей насмешкой выглядели оранжевые панели модного боулинг-клуба «Лагуна», который был сделан на месте рабочей столовой института.

— Что тут поделаешь, Толя? — Старый еврей вообще-то не собирался дискутировать на давно уже избитые темы. — Мир сошел с ума! Стране больше не нужны самолеты, они хотят ходить по паркету, а не летать, как птицы.

Ему, человеку, который стоял у истоков создания института, который больше половины своей жизни отдал самолетостроению, было больно смотреть на все, что происходит вокруг; но выстраданный веками национальный характер подсказывал ему, что нет смысла кричать на ветер, лучше пригнуться и подождать, когда буря утихнет. Все, что останется после урагана, обязательно даст всходы.

Кстати, именно поэтому он и не отказался от должности начальника трубы, когда в ней стали, по меткому выражению одного из его подчиненных, «жарить деревяшки», а всеми силами старался сохранить на рабочих местах людей, которые были бы способны, если понадобится, провести испытания самолета.

— Да, ничего особенного тут не сделаешь, — Анатолий Евгеньевич нагнулся вперед и шепотом произнес: — И все же я прошу тебя помочь.

— Чем, Толя?