Вторая Академия - Айзек Азимов

В сгущающихся сумерках на небе загорались первые звезды. Все они без исключения принадлежали ему.

Он горько усмехнулся. Они принадлежали тому, кого мало кто видел собственными глазами.

Он, Мул, был человеком, на которого нельзя было взглянуть без жалости и сострадания. Его исключительно скромный вес — сто двадцать фунтов — до смешного не соответствовал росту — пять футов и восемь дюймов.

Из тщедушного туловища, как скрюченные длинные стебли, росли руки и ноги. Длинное худое лицо почти терялось на фоне торчавшего на три дюйма, крючковатого, похожего на клюв хищной птицы носа.

Пожалуй, только глаза не соответствовали общему карикатурному облику того, кого называли Мулом. В этих глазах — странно мягких для величайшего покорителя Галактики — никогда не исчезала странная грусть.

В городе царило оживление, какое и должно царить в роскошной столице роскошного мира. Он мог основать столицу в Академии, на территории самого сильного из поверженных врагов, но это было далеко, на самом краю Галактической спирали. Калган, расположенный ближе к центру, имевший стойкую славу аристократического курорта, более устраивал его — со стратегической точки зрения.

Но типичная для столицы бурная жизнь, подкрепленная невиданным доселе процветанием, его вовсе не радовала и как бы совсем не касалась.

Его боялись, ему подчинялись, его, наверное, даже уважали — на расстоянии. Но кто бы взглянул на него без сожаления и усмешки? Только те, кто был «обработан». Но что толку было в их искусственной верности? Ему недоставало искренности. Он мог бы наделить себя кучей титулов, разработать неимоверно изощренные ритуалы поклонения своей персоне, но это бы ничего не изменило. Лучше — или, по крайней мере, не хуже — было оставаться «Первым Гражданином» и скрываться от посторонних взглядов.

Внутри у него шевельнулось нечто вроде протеста — сильное, грубое чувство. Никто в Галактике не смел отрицать его существования! Пять лет он хранил молчание, похоронив себя здесь, в Калгане, — и все из-за этого вечного, туманного, притаившегося в неведомых глубинах пространства призрака, этой постоянной угрозы — невидимой, неслышимой, неизвестной Второй Академии. Ему было тридцать два. Совсем немного, — но чувствовал он себя стариком. Тело его, несмотря на колоссальную психическую энергетику мутанта, было слабым, болезненным.

Каждая звезда! Каждая звезда, которую он видел, и каждая из тех, что были не видны. Все должно было принадлежать ему!

Месть всем и всему. Месть человечеству, частью которого он не был. Месть Галактике, в которой для него не было места!

Над головой у него мигнул сигнальный огонь. По дворцу кто-то шел. Он спокойно следил за передвижениями этого человека, и одновременно, словно его мутантные психические способности обострились в одиночестве сумерек, он почувствовал, как волна чужого эмоционального удовлетворения легко коснулась его собственного сознания.

Он узнал идущего без особых усилий. Это был Притчер.

Капитан Притчер из бывшей Академии. Капитан Притчер, которого проигнорировало, недооценило насквозь обюрократившееся правительство времен упадка. Капитан Притчер, чью шпионскую деятельность он без труда разоблачил, кого он возвысил, вытащил из грязи. Капитан Притчер, которого он сначала сделал полковником, а потом генералом, предоставив ему в полное распоряжение всю Галактику.

Теперешний генерал Притчер, в прошлом несгибаемый мятежник, был безоговорочно предан Мулу. Однако причиной его преданности была отнюдь не благодарность за данные ему привилегии, не логика, не чувство справедливости — только «обработка».

Мул прекрасно отдавал себе отчет в том, что прочный слой верности и преданности ему, который определял все эмоциональные проявления поведения Притчера, — тот самый слой, тот колпак, которым он накрыл его пять лет назад, исключительно поверхностен. В глубине души Притчер продолжал оставаться прирожденным упрямцем, борцом с властью, идеалистом, хотя теперь даже сам этого и не сознавал.

Дверь за спиной Мула открылась. Он обернулся. На месте окна появилась глухая стена, и пурпурные краски вечера сменились ярким, белым, безжалостным сиянием атомного освещения.

Хэн Притчер сел на указанный ему стул. Он не кланялся, не становился на колени. Никаких формальных выражений подобострастия на аудиенциях у Мула не требовалось. Мул был просто «Первым Гражданином». Обращаться к нему полагалось «сэр». В его присутствии можно было сидеть, можно было даже спиной повернуться, если уж так получалось.

Для Хэна Притчера все эти мелочи свидетельствовали о непререкаемом могуществе этого человека. Сама мысль об этом приятно радовала его.

Мул сказал:

— Вчера я получил ваш последний отчет. Не скрываю, он меня очень огорчил, Притчер.

Брови генерала сошлись на переносице.

— Да, сэр, я вас понимаю. Но к сожалению, другого просто быть не могло. Никакой Второй Академии нет, сэр.

Мул задумался, медленно, упрямо покачал головой, как делал уже много-много раз на памяти Притчера.

— Существует свидетельство Эблинга Миса. Всегда существовало и будет существовать свидетельство Эблинга Миса.

Старая песня, подумал Притчер и сказал без всякого выражения:

— Конечно, Мис был величайшим психологом в Академии, но в сравнении с Гэри Селдоном — он мальчишка-подмастерье. Ведь, изучая работы Селдона, он был под воздействием вашей искусственной стимуляции. Может быть, вы его перенапрягли. Он мог ошибиться. Скорее всего, он ошибся, сэр.

Мул вздохнул, вытянул вперед птичью головку на тонком стебельке шеи.

— Если бы только он прожил еще одну минуту! Он как раз должен был проболтаться, где находится Вторая Академия! Говорю вам, он знал это! Зря я медлил. Нельзя было ждать так долго. Сколько времени потеряно зря! Пять лет — и все впустую!

Притчер никак не отреагировал на минутную слабость своего господина — его контролируемые чувства не допускали этого. Он только слегка заволновался и сказал:

— Но как же можно иначе объяснить, сэр? Пять раз я отправлялся на поиски. Вы лично вычерчивали маршруты. Не осталось ни одного астероида, который бы я не перевернул вверх ногами! Триста лет назад Гэри Селдон из бывшей Империи основал две Академии, которые якобы должны были стать зародышами новой Империи, призванной заменить старую. Через сто лет после смерти Селдона Первая Академия, которая нам обоим так хорошо знакома, была известна на всей Периферии. Через сто пятьдесят лет после смерти Селдона ко времени последнего сражения со старой Империей — она была известна по всей Галактике. Теперь, когда прошло триста лет, — где же таинственная Вторая? Ни в едином уголке Галактики о ней никто слыхом не слыхивал.

— Эблинг Мис говорил, что она содержится в секрете. Только скрытность ее существования, по его словам, способна обратить ее слабость в силу.

— Ну, знаете, сэр, такая глубочайшая секретность может с успехом означать и то, что ее вообще не существует.

Мул поднял на него взгляд. Глаза его были широко раскрыты — подозрительно широко.

— Нет. Она существует, — твердо сказал он, многозначительно подняв указательный палец, и добавил: — Будут кое-какие изменения в тактике поисков.

Притчер нахмурился:

— Вы собираетесь лично возглавить экспедицию? Я бы вам не советовал.

— Нет. Конечно, нет. Вам придется полететь еще раз самому. Последний раз. Но с вами полетит еще один человек. Вторым командиром.

— Кто это, сэр?

— Есть тут один молодой человек в Калгане, по имени Бейл Ченнис.

— Никогда не слыхал о таком, сэр.

— Да, скорее всего, не слышали. Однако у него незаурядные способности и высочайшие амбиции. К тому же он… «не обработан».

Массивный подбородок Притчера едва заметно дрогнул.

— Не вижу в этом особых преимуществ.

— Преимущества есть, Притчер. Давайте посмотрим правде в глаза. Вы — неглупый и опытный человек. Вы сослужили мне неплохую службу. Но вы «обработаны». Вся мотивация ваших поступков зиждется всего-навсего на искусственно созданной, беспомощной верности мне. Утратив мотивацию поведения, данную вам от природы, вы потеряли нечто такое… какие-то душевные порывы, которые даже я не в силах в вас восстановить.

— Я этого не ощущаю, — угрюмо буркнул Притчер. — Я прекрасно помню себя — того, каким я был в те дни, когда был вашим врагом. Не думаю, чтобы тогда я был лучше, чем сейчас.

— Естественно, — криво усмехнулся Мул. — Но ваше мнение по этому поводу вряд ли можно считать объективным. Но вернемся к Ченнису. Итак, как я сказал, он амбициозен — по природе. Ему вполне можно доверять, поскольку он не признает никаких авторитетов, кроме самого себя. Однако отлично сознает, что он тем не менее существует, вцепившись в шлейф моего могущества. Поэтому он сделает все, чтобы провисеть на этом шлейфе как можно дольше, дабы добраться на этом транспортном средстве к своей цели — славе и могуществу. Если он отправится вместе с вами, его устремления получат дополнительный толчок — хотя бы для него самого.