Чаша ярости: Мой престол - Небо - Артем Абрамов

Слаб человек! Будь он итальянец, американец, африканец, русский или друг степей калмык - живет, живет в нем таинственная .надежда: вдруг да все само рассосется...

– Узнали, - удовлетворенно проговорил белый. - Кстати, ничего, что я с вами по-итальянски? Может, лучше латынь?.. Но по-латыни вы все говорите ужасно варварски, ничего общего с языком Рима. Он был звучен и мелодичен. Как звон римских мечей. Он был полон тонкими нюансами наречий - как местными, так и сословными. Он был красив и богат... Я терпеть не могу Рим, но не имею права не отдать должное его речи. А вы превратили ее в бесстрастное казенное словоговорение - по буковкам...

– Откуда же нам знать звучание латыни? До нас дошли только тексты. Принято считать: латынь - язык условный, потому что мертвый... - сам не понял, почему оправдался.

– Так и читали бы тексты. Но не вслух, не вслух - это режет ухо... Хотите послушать?.. - не дожидаясь ответа, произнес нечто звонкое, медное, раскатистое, в чем хозяин кабинета угадал какие-то знакомые сочетания слогов. Слогов - не более. - Красиво?.. Апулей. "Метаморфозы". Вы бы прочли это так... - И он, перейдя на привычную хозяину формальную латынь, процитировал и вправду знакомое: - "Ведь само это чередование наречий соответствует искусству мгновенных превращений, а о нем-то я и собираюсь повести речь..." Нет, давайте лучше по-итальянски, по-английски, по-немецки, по-французски - как хотите, но только не латынь. Извините, не овладел вашим родным суахили, но это у меня впереди... Итак, вы молчите, вы растеряны, вы не отвечаете, но мы - в Италии, значит, решили: язык Апеннин. Кстати, как мне к вам обращаться? Ваше Святейшество? Это высокопарно, да и не пристало мне так: вы для меня - никакое не святейшество... Может быть, по имени? Джомо, кажется?.. Понимаю, что слишком фамильярно. Во-первых, ваш сан, во-вторых, ваш возраст: вы старше меня... Тогда просто - Maggiore. Старший. Хорошее слово, уважительное обращение, притом многозначное... Ну а мое имя вам известно с детства, хотя все сейчас меня называют Мессией. Как, впрочем, и раньше. Меня устраивает... Итак, о чем бы вы хотели меня спросить, Maggiore?

Странно, но легкой и не слишком вежливой болтовней своей гость словно бы успокоил хозяина. Казалось, слова гостя обволакивают сознание, проникают в мозг и - вот оказия! - раскрепощают, заставляют мыслить ясно и легко. Привычно мыслить.

Черный человек тоже улыбнулся, сверкнув иссиня-белыми - своими собственными пока! - зубами, сказал:

– О чем? Об искусстве мгновенных превращений, естественно. Вы же специалист в нем, Мессия... Да, пользуюсь моментом и благодарю вас за спасенных в Нью-Йорке детей и, конечно же, за воду, которую вы привели страдающей Эфиопии. Или, по-вашему, сотворили?

– Какая разница, Maggiore! Люди просто умирали от голода и обезвоженности. Подачки стран, которые вы считаете развитыми, не могли решить проблемы, они только латали дыры, а язва росла, и люди продолжали умирать. То, что вы называете словом Божьим, тем более ничего не решает. Поэтому я и вмешался...

– Отдаю должное: вы решили проблему кардинально, по крайней мере для Эфиопии. Как вы это сделали? Белый человек засмеялся:

– Вам ли спрашивать, Maggiore? Обыкновенное чудо... Знаете, ваш древний предшественник - тот, кого вы зовете первым, апостол Петр, - тоже всегда любил спрашивать: как я сделал то, как сотворил это. А потом понял: не важно - как, важно - что. Вас же не волнуют объяснения чудес Ветхого иди Нового Заветов... Но, похоже, это стало дурной традицией у моих званых и незваных последователей: пытаться непременно соединить "что" и "как". Или иначе: "верю" и."знаю". Но, Maggiore, вы же умный человек, вы дважды доктор - математики и философии. Неужели я вам должен объяснять, что эти понятия - синонимы для тех, кто действительно верит в Бога. Ибо "верю" - значит "знаю". И наоборот. Так было и так будет, не нам с вами вмешиваться в логику Господа нашего.

Хозяин кабинета уже чувствовал себя уверенно и легко, непрошеный и нежеланный гость невольно или сознательно повел разговор так, что черный человек оказался в своей стихии - в стихии слова произнесенного, мысли изреченной, которая - вопреки однажды заявленному - не есть ложь, но есть утверждение истины. Всегда - даже если это что-то самое простое, низменное, ну, например, изреченное желание есть, спать, не думать об опасном, изгнать гостя и больше никогда не слышать о нём. Разве все перечисленное не истина?

– Конечно, истина, - снова засмеялся белый человек. - Извините, я вас не предупредил: я слышу чужие мысли. Любые. Даже не очень истинные... Я с удовольствием послушаю все истины, которые вы изречете, опровергая мое нехитрое и, кстати, абсолютно истинное замечание - о вере и знании, но прежде хочу, чтобы вы запомнили раз и навсегда: я никуда не исчезну, и меня невозможно изгнать никому. Я вернулся на вашу и мою землю надолго, и лучше бы вам стать моим союзником, если даже не партнером, потому что я тот, кем назвал себя, я тот, чье скверное изображение висит вон там, на стене... - он кивнул в темноту, где, знал хозяин, висело старинное деревянное распятие Иисуса Христа, Сына Божьего, - я не выбирал это время для своего возвращения, но Господь дал мне силы и возможность вернуться именно сейчас, в ваши дни, Maggiore, и чем просто терпеть меня, лучше стать рядом. Дел у нас впереди - многое множество. Хозяин молчал. Ему не просто декларировали способность слышать мысли, ему наглядно продемонстрировали ее, и эта демонстрация вновь выбила хозяина из только-только обретенного равновесия. Да, умение читать мысли - факт не веры, но знания, это подтверждалось наукой, к которой черный человек относился с любовью и почтением. Ведь он сам, прежде чем прийти верховным пастырем, понтификом, Maggiore, как метко придумал пришелец, в Римско-католическую церковь, одолел немыслимую для деревенского мальчишки из задрипанной Кении дорогу. Ему удалось окончить школу в Найроби, с блеском окончить, и получить от британцев, все еще имеющих влияние и интересы в своей давно уже бывшей колонии, стипендию в Кембридже. Он стал математиком, одолел докторантуру, научная карьера впереди лучше не придумать, а он вдруг поступает на философский факультет Грегорианского университета в Риме, всерьез уходит в теологию, начинает параллельно посещать Папскую академию...

Сейчас ему было пятьдесят девять. Он оказался первым в истории Церкви черным священником, ради которого над Сикстинской капеллой взвился в римское небо столб белого дыма - сфумато...

– Синонимы? - задал он осторожный вопрос, риторический, впрочем. Ему сейчас необходимо было всего лишь начать говорить, мыслить - да, но обязательно вслух, это его стихия, повторим, она утишит нервы, организует сознание. Синонимы - вряд ли. Слова-партнеры - так будет точнее... Но, к сожалению, во все времена знаниями пытались убить веру...