Суперигрушки с приходом зимы - Брайан Олдисс

— Согласна, это одно из великих изобретений прошлого, — буркнула Петрушка. — Наша «Сенорама» почти так же выгодна.

— Только куда дороже, — заметила Пузыряшка. Розовый Ангел хлопнула в ладоши.

— Сейчас мы кого-то пришибем! — Она подняла бокал. — За вас, вы такие умные!

Подняв бокал, Генри подумал, откуда у блондинки взялось это «мы». Придется ей заплатить за ошибку.

Моника собралась покататься на лыжах. Синтетический слуга сопроводил ее к кабинке, установленной в подвале дома. Слуга предложил ей руку, и Моника приняла ее. Ей нравилась старомодность Жюля. Она напоминала о временах полузабытого детства, когда… Моника не могла вспомнить, что было тогда. Может, любящий отец?

В кабинке она сняла одежду, повесила на крючок и выбрала режим «Снег в горах». Через мгновение Моника уже оказалась посреди метели. Видимость была отвратительная. Моника, перебарывая страх, медленно поднималась в гору. Она была совершенно одна. В белой мгле проглядывали редкие деревья.

Добравшись до избушки наверху, Моника немного передохнула, потом нацепила лыжи. Она справилась с холодом, победила его! Снег пошел на убыль. Моника надела маску и резким толчком бросила себя вниз с горы, навстречу свистящему ледяному ветру. Рот ее под маской открылся в крике радости. Наконец-то свобода — свобода в объятиях гравитации!

И вот все кончено. Обнаженная, все еще дрожа от возбуждения, Моника стояла в пустой кабинке. Наконец она медленно оделась и вышла. Самое время для глотка спиртного. Она предпочитала водку «Юнайтед дайариз», которую продавали уже смешанной с молоком.

Перед ней стояли Дэвид и Тедди, смущенно переминаясь с ноги на ногу.

— Мы просто играли, мамочка, — проговорил Дэвид.

— Мы не шумели, — добавил Тедди. — Это Жюль. Это он шумел, когда упал.

Моника повернулась и увидела, что Жюль лежит на полу. Левая нога его слегка подергивалась. Падая, он умудрился разбить репродукцию Куссинского, которой Моника очень гордилась и которая была предметом зависти ее подруги Дорабель. Осколки репродукции валялись рядом с головой слуги. Расколовшийся череп Жюля являл присутствующим слухо-речевую матрицу.

Моника опустилась на колени рядом с синтетическим слугой, и тут Дэвид сказал:

— Ничего страшного, мамочка. Мы просто играли, и он упал. Он же просто андроид.

— Да, он просто андроид, мамочка, — поддержал Тедди. — Ты можешь купить себе нового.

— Господи! Это же Жюль! Бедный Жюль! Он был моим другом.

Моника закрыла лицо руками и разразилась рыданиями.

— Ты купишь себе нового, мамочка. — Дэвид погладил ее по плечу.

Моника резко обернулась.

— А сам ты кто? Ты сам всего лишь маленький андроид!

Едва слова эти слетели с ее языка, Моника поняла, что не стоило говорить их.

Дэвид как-то странно вскрикнул и продолжал кричать, так что едва можно было разобрать слова:

— Нет… не андроид… я настоящий… настоящий, как Тедди… как ты, мамочка… просто ты не любишь меня… моя программа… ты никогда… не любила меня…

Он бегал и бегал кругами и наконец бросился вверх по лестнице, не переставая кричать.

Тедди заковылял следом, и оба скрылись из виду. Моника поднялась на ноги и теперь стояла, дрожа, над телом синтетического слуги, закрыв глаза руками. Она была в отчаянии.

Наверху раздался какой-то треск и грохот, и Моника решила выяснить, что происходит.

На ковре детской, раскинув лапы, лежал Тедди, Дэвид стоял рядом на коленях. Он вскрыл брюхо медвежонка и теперь рассматривал сложные механизмы внутри.

Тедди заметил, что Моника в ужасе наблюдает за ними.

— Все в порядке, мамочка. Я разрешил Дэвиду. Мы хотели выяснить, настоящие мы или просто… хрррррр…

Дэвид выдернул перемычку из той части груди медвежонка, где должно было быть сердце.

— Бедный Тедди! Он умер! Он и в самом деле оказался машиной. А значит…

Выдыхая эти слова, Дэвид беспорядочно размахивал руками. Рухнул на пол, разбив лицо. Раздался треск, показалось пластиковое нутро.

— Дэвид! Дэвид! Успокойся! Мы починим…

— Замолчи! — выкрикнул он, вскочил на ноги, выбежал из комнаты и бросился вниз по ступенькам.

Моника стояла над безжизненным медвежонком и слушала, как Дэвид крушит все внизу. Ну конечно, подумала она, он не может сфокусировать зрение, ведь его лицо разбито.

С опаской Моника ступила на лестницу. Нужно позвонить Генри. Пусть он приедет и все исправит.

Раздался громкий треск. Выплеск свободного электричества. Замерцал свет. И наступила темнота.

— Дэвид! — успела крикнуть она, падая.

Дэвид сломал пульт управления домом, в ярости и отчаянии вырвав его из стены. Все прекратило работать.

Дом исчез, а вместе сними сад. Дэвид стоял посредине скелетообразной структуры, увитой проводами, с какими-то приборами в сочленениях. Кругом резина, снизу поднимается едкий дым.

Он долго стоял неподвижно, потом осторожно двинулся вперед, пытаясь понять, куда же подевался дом, где сад, в котором они так часто играли с верным другом Тедди.

Он был совсем один в чужом, незнакомом мире. Старая мостовая под ногами потрескалась, в щели прорастали какие-то стебельки. Кругом обломки прежних времен. Дэвид пнул смятую жестянку с надписью «окакол». Опускались сумерки, летний день шел к концу. Дэвид плохо видел, и все-таки его правый глаз заметил розу, растущую у искрошившейся кирпичной стены.

Подойдя к цветку, Дэвид выдернул его из земли. Красотой и нежностью роза вновь напомнила ему мать.

Стоя над телом Моники, он сказал:

— Я настоящий, мамочка. Я люблю тебя, и я печалюсь также, как другие люди. Значит, я настоящий… разве нет?