Борьба за жизнь - Поль де Крайф

Но для наших современных следопытов науки микробы приобрели особое сложное и грозное - значение. Смертоносность их установлена. Наши ученые нашли чудодейственный способ не только умерять, но и уничтожать их смертоносные свойства. Обезвредив их невидимые ядовитые жала, можно смерть превращать в жизнь.

И вот из-за человеческой алчности, из-за человеческого безрассудства народу отказано в этой величайшей надежде. А в высоких сферах находятся люди, которые сомневаются, будет ли прекращение ненужных смертей и ненужных страданий полезно для человечества!

Вот почему эта летопись не будет особенно веселой и приятной, а ее героям, борцам за жизнь, придется воевать не только с жалкими микробами и физическими недугами. Для нынешних наследников великого левенгуковского открытия микробы не могут быть только предметом утонченных научных споров или снисходительных охов и ахов почтенных английских джентльменов и избранных умов Европы. Только этим и были микробы для аббата Лаццаро Спалланцани. Этот неистовый итальянский монах принял знамя охоты за микробами из рук великого голландского следопыта. Он доказал, что микробы непременно должны иметь родителей, что каждый микроб происходит от такого же микроба и разговоры о их самопроизвольном зарождении - это миф и болтовня. Всякая жизнь рождается от жизни!

Но что значила эта глубочайшая биологическая истина для преподобного отца Спалланцани? Только то, что он тоже был счастливцем и мог спокойно, без всяких помех, жить и умереть в своей «башне из слоновой кости», на благо себе и науке. Доказывая, что вся ныне существующая жизнь произошла от первоначально созданной господом жизни, Спалланцани - тайный друг еретика и нечестивца Вольтера - занял вполне надежную позицию в споре, который был в XVIII веке далеко не безопасным. Никакая инквизиция не могла бросить в темницу, подвергнуть пыткам или сжечь на костре этого попа-исследователя, который подтверждал правоту святейшего папы. Да и никто в XVIII веке, в те славные дни, когда занималась столь много сулившая заря научного знания, не видел ничего хорошего или дурного для человечества в высокомудрой доктрине о том, что у микробов должны быть родители.

Но вот явился Пастер, непревзойденный, ни с кем несравнимый гений охоты за микробами. Он доказал неоспоримо, - это было сделано блестяще, хотя и несколько шумливо, - что в микробах таится угроза. Это было их единственное значение для Пастера; поэтому и он был счастливцем. Вот краткий итог его удачливой жизни: он доказал ту истину, которую Спалланцани знал до него, что у микробов должны быть родители. Он открыл и поведал миру то, о чем Спалланцани и не помышлял: что некоторые микробы представляют угрозу для человеческой жизни. А потом, вдохновленный, поднявшись на вершину человеческих чаяний, Пастер бросил боевой клич:

«Во власти человека стереть с лица земли все паразитарные болезни, если учение о самопроизвольном зарождении (микробов) ложно, в чем я твердо уверен!»

Если все микробы, включая самые убийственные для человека, должны иметь родителей, так почему бы не уничтожить свирепых предков для того, чтобы не было смертоносных потомков? Удивительно просто! Это была непреложная истина. Ни один ученый не мог опровергнуть пастеровой надежды на избавление человечества от одного из величайших бедствий. Никто не оспаривает ее и сейчас. Пастер умер под восторженные славословия ученых, государственных деятелей, финансовых тузов и миллионов безвестных простых людей. И теперь он лежит, этот первый святой от науки, в маленькой часовне, в парижском институте имени Пастера.

«...Стереть с лица земли паразитарные болезни...» - таков был брошенный им вызов. Но, может быть, эта мечта, это пророчество Пастера не более как утопия? Сам он обладал интуицией подлинного гения, а в области эксперимента проявлял исключительную изобретательность. Может быть, он был на тысячу лет впереди своего века? Могут ли теперь борцы менее крупного масштаба создать оружие для этой борьбы, беспримерной по своему величию в истории человечества?

Нет спора, что это оружие уже создано. Сорок два года, истекшие со времени кончины великого французского ученого, были золотым веком в искусстве борьбы со смертью. Против копьеобразного микроба пневмонии, впервые выслеженного Пастером, современные врачи и охотники за микробами изобрели мощные спасительные сыворотки. Против этой же болезни они применяют теперь чудодейственную коротковолновую электрическую лихорадку. Они обнаружили также, каким способом крошечный убийца переходит от человека к человеку. Пастер от радости перевернулся бы в гробу, если бы узнал, насколько сильны эти боевые средства.

В пастеровские времена весь научный мир заволновался, когда Роберт Кох открыл туберкулезный микроб. В наши дни врачи применяют магический глаз рентгеновских лучей, при помощи которого можно заглянуть в грудную клетку больного, когда он еще и не подозревает о грозящей ему опасности. Наши хирурги могут излечить эту раннюю форму чахотки, не давая злостному ТБ-микробу сеять страшную «белую смерть» среди людей. Старый Кох проворчал бы, вероятно, что-нибудь очень одобрительное по поводу этой новой победы над смертью. Против самой ужасной, самой разрушительной из болезней - сифилиса ученые изобрели чудесный способ исследования крови. Они могут теперь выявить всех зараженных, и, обладая даром предвидения, они могут предсказать, что через пять, десять, двадцать лет данный больной попадет в дом для умалишенных и умрет в безумии. Больше того, лихорадка, считавшаяся до сего времени врагом человека, обращена теперь в его друга, спасающего от сифилитического безумия. И, наконец, химики состряпали хитроумнейшие препараты, с помощью которых можно убить сифилитический микроб в человеческом организме, предупредив, таким образом, заражение других мужчин, женщин и детей. Превзойдя Левенгука, Пастера и Роберта Коха в искусстве эксперимента, современные исследователи проникли в таинственное подполье жизни, где обнаружили крошечные смертоносные создания, которые нельзя видеть даже через сильнейший микроскоп. Они проследили невидимые пути микроба детского паралича, калечащего несчастных малышей. Путем лабораторных экспериментов они открыли способ несложной, но могучей химической блокады, с помощью которой они надеются оградить детей от нападения подлого незримого мародера. Они научились так хорошо расправляться со стрептококком, убийцей рожениц, что тысячи женщин в самых убогих лачужках могут теперь производить на свет новую жизнь без риска умереть от родильной горячки. С помощью недавно изобретенного химического препарата они могут теперь лечить стрептококковую инфекцию, считавшуюся раньше смертельной.

Наши исследователи беспредельно изобретательны. Они могут, например, доказать, что некоторые эпидемические заболевания, вроде пеллагры, считавшиеся раньше микробными, не что иное, как медленная голодная смерть...

Спора нет: наши современные ученые не посрамили Пастера, своего пророка. Так почему же наши врачи, работники здравоохранения, патронажные сестры не бросаются в бой с болезнями, которые, по научным данным, вполне устранимы, которые не должны больше существовать? Почему сотни тысяч людей продолжают умирать ненужной смертью? Сорок лет тому назад в лабораториях и больницах борцов со смертью окрыляла надежда, что они быстро ответят на вызов Пастера. Что же теперь заглушает огонь, который Пастер собственной пламенной ненавистью к страданиям и смерти зажег в тысячах своих учеников и последователей?

Почему большинство наших столпов науки говорит теперь сдержанно и скромно уже не об искоренении болезней, а только о предупреждении и лечении.

Почему чахотка, эта белая чума, легко поддающаяся искоренению, до сих пор свирепствует в наших больших городах?

Почему сифилис, который еще легче превратить в печальное воспоминание, почему он тоже не показывает наклонности к снижению?

Почему американские матери продолжают умирать от родильной горячки, которая так легко предотвратима?

Поиски ответов на эти вопросы в последние три года были неустанной и круглосуточной работой вашего летописца. Эти поиски приводили его в необычные места: полночь заставала его в жалких лачужках, носящих громкое название «квартир» в трущобах Чикаго; в Белом доме он выслушивал мудрые рассуждения президента на тему о политическом смысле этих трагических проблем. Незабываемые дни были проведены в фантастическом храме науки - не то больнице, не то технической лаборатории. Всюду ваш летописец пытался узнать, почему новый дар жизни не поступает в распоряжение человеческих масс, одержимых недугами. Немало внимания уделял он также научным сборищам в великолепных залах страховой компании. Здесь он слышал, как небольшая кучка виднейших ученых делала отчаянные попытки поддержать угасающее пламя жизнеспасительной науки. Он посещал больницы, выспрашивал слабо улыбавшихся бедняков (улыбавшихся потому, что они только что были вырваны из когтей смерти), хорошо ли чувствовать себя снова живым? Вместе с работниками здравоохранения, хирургами и борцами с сифилисом он проводил ночи в горячих спорах, в составлении смелых планов и тайных заговоров. Все они в один голос говорили: «Мы могли бы уничтожить всю эту гадость, если бы только...» Ваш летописец совершал налеты на убогие, полуразвалившиеся хижины издольщиков, черных и белых. С волнением наблюдал он, как негритянские мамушки и тетушки, черные как ночь, примитивные как дети, ощупью хватаются за начатки новой, доступной науки, способной спасти жизнь им и их близким...