Седьмой уровень - Миюки Миябэ

— Понятно, — повторил мужчина, забирая книгу.

Разговор занял не более получаса. Осталось начать.

Вызвав подружку, юноша беззаботно веселился всю ночь напролет. Ничто не угнетало, ничто не тревожило.

Подружка каждый раз, когда напивалась, называла его «мой Франкенштейн». В ее устах это прозвище звучало игриво, он не обижался.

Ничто не может его обидеть. Жизнь прекрасна.

Если удастся то, что они задумали, будет еще лучше. В этом юноша не сомневался.

День первый

(12 августа, воскресенье)

1

Видения повторялись.

Глубокий сон перемежался томительной дремой. Соответственно сменялись образы сновидений, как прихотливые узоры в калейдоскопе.

Погружаясь на самое дно забвения, он попадал в один и тот же сон. Стоял, держа кого-то за руку, на краю крутого обрыва, точно выдолбленного волнами, и смотрел вниз на спокойное море. Ветер нежно ласкал лицо, и, облизывая губы, он даже во сне ощущал соленый вкус.

— Это и есть море?

Поднял глаза — стоявший рядом мужчина кивнул. Широкая, смуглая, жилистая ладонь крепко обхватила его ручонку, от мужчины исходил сладкий аромат нагретой солнцем травы.

— Да, это и есть море.

Крепко сжав сильную руку, он прижимается плечом к ноге в тонких парусиновых брюках, и тихо шепчет:

— Я боюсь!

Они продолжают говорить. Но слов, как ни пытайся, уже не уловить. Вот-вот, кажется, ухватил, и нет их, исчезли, точно мираж, к которому тянешь руки.

Страшно! Море замерло неподвижно… Не готовится ли оно к прыжку, чтобы поглотить его?

Мужчина смеется, сквозь его ярко-белые зубы течет дымок сигареты.

— Море не может взобраться на сушу, — говорит он. — Так же как нам не дано взлететь в небо.

Он чувствует щекой ткань его рубашки. Прорывается смех.

Все-то он знает! Человек не может взлететь в небо, а я… а я…

Отец.

В этом месте сон начинает расплываться. И исчезает. Отец… Лишь одно это слово, потерянное и наконец найденное, оставляет слабый отзвук. Море сворачивается, как свиток…

Хаос возвращается. Всё проваливается во тьму. Подступает тягостная пустота. И вот уже он всплывает к поверхности. Беспокойный сон, как тонкое одеяло, накрывающее его лицо.

Теперь он смотрит на себя откуда-то со стороны. Сверху. Он стоит перед дверью. Массивная деревянная дверь с большой ручкой, холодной на ощупь. Ладонь ощущает холод, несмотря на то, что он, казалось бы, простой зритель, находящийся по ту сторону сна. Ручка мягко поворачивается, щелкает замок, дверь открывается.

— Что, не ожидал? — говорит кто-то.

До сих пор он взирал на все с высоты птичьего полета, но в этот момент его взгляд оказывается на одном уровне с тем, кто пребывает во сне, и устремляется на незнакомца.

Однако лица он не видит. С этого места сон становится отрывочным. Точно музыка в наушниках, когда заканчивается батарейка. Есть. Нет. Есть. Нет. Вот-вот оборвется. И только голос продолжает звучать.

Тсс… Тихо!

Он переворачивается с боку на бок.

Нас не должны услышать.

Поправляет сбившееся одеяло, прикрывая оголившиеся ноги.

Не бойся, они не обидятся, ведь сегодня…

Пытается выкарабкаться из сна.

Ведь сегодня ночь перед Рождеством!

И сразу после этого — вопль. Тихие шаги, приглушенный стук и — вопль.

Точно колокол, треснувший в момент удара, голос, сорвавшись, переходит в хрипение, дрожит, умолкает, и, заглушая его последний отзвук, что-то с грохотом падает на пол и разбивается…

Вдребезги.

В этот момент он проснулся.

2

Голова покоилась на подушке.

Он лежал на левом боку, уткнувшись взглядом в белую стену. Руки притиснуты к груди, ноги слега согнуты в коленях, плечо высунулось из-под одеяла.

В ухе, прижатом к подушке, и по всему телу гулко отдается стук сердца. Тук-тук-тук. Как у ребенка, вбежавшего с улицы в дом.

Холодно, — подумал он.

Лежа неподвижно, с открытыми глазами, он чувствовал, как боль протягивается ото лба к затылку, точно тугая струна. Глубокий след, оставленный стремительно пронесшимся сном. Кажется, можно пальцами нащупать его колею.

Боль утихла. Сильно моргая, он поднял глаза.

Безупречно белая стена, идущая вверх к потолку. Ни единого пятнышка. Присмотревшись, понял, что поверхность стены не гладкая, шероховатая. Совсем как…

Совсем как — что?

Опустив голову на мягкую подушку, он попытался вспомнить.

Стена. Белый цвет. Выпростав из-под одеяла руку, провел ладонью по шероховатой поверхности.

Что это напоминает? И еще этот цвет. О чем ему говорит этот цвет?

Продолжая лежать на боку, он неподвижно смотрел на стену. Что за ерунда! Почему он не может вспомнить? И главное — почему так страшно важно вспомнить?

Затаив дыхание, он думал.

Совсем как — что?

Джинсы!

Джинсы. Слово вспыхнуло в темноте. Как будто открылась невидимая дверь, как будто невидимый кто-то подсказал ответ. Обои напоминают джинсовую ткань.

Но цвет-то другой. Такого цвета джинсы не в его вкусе. Этот цвет — этот цвет…

Серовато-белый!

Он облегченно вздохнул.

Что за бред! Не каждое же утро, проснувшись, лежать, пытаясь вспомнить, как называется цвет обоев!..

Откинув одеяло, он приподнялся на кровати и в ту же минуту оцепенел.

В кровати он был не один.

Из-за того что он резко откинул одеяло, верхняя часть ее тела оказалась неприкрытой. Так же как и он, она была в чистой, белой пижаме.

Она.

Значит, это была женщина. Длинные волосы, стройная фигура, узкая, изящная спина.

Что-то промычав во сне, она, не открывая глаз, нашаривала сползшее одеяло. Наверное, замерзла. В комнате был промозглый холод.

Он поспешно ухватил край одеяла и натянул его на плечи девушки. Она прекратила шарить рукой. Удовлетворенно глубоко вздохнула и, улегшись ничком, зарылась лицом в подушку.

Он не шевелился до тех пор, пока дыхание спящей не выровнялось. Было бы неловко, если б она сейчас проснулась. До того, как он соберется с мыслями и сообразит хоть отчасти, что происходит.

Девушка — кто она? Он не мог вспомнить ее имени.

Так что же произошло?

Практически не вызывает сомнений, что прошедшей ночью он с ней спал. Это очевидно. В смысле — переспал. Провел с нею вечер и ночь в постели, может быть играли в карты…

На этом мысль оборвалась. При чем здесь карты?

Но долго вспоминать не пришлось. Картина явилась сама собой. Движение рук, тасующих пестрые картинки. Тотчас всплыли и названия игр — преферанс, наполеон, бридж… Но при этом чувство, что он давно не играл в карты.

Все перемешалось, подумал он. В голове какой-то кавардак. Это оттого, что слишком заспался.

Он поднес ладонь ко рту и дыхнул. Должен остаться запах перегара. Напившись, шлялся по ресторанам, заигрывая с незнакомыми девчонками — скорей всего так оно и было. Возможно, даже не удосужился спросить, как ее зовут. Поэтому и не может вспомнить.

Однако запаха перегара не было. Только легкий запашок, точно от лекарства.

Едва он подумал, что не ощущает похмелья, голову пронзила боль. Длилась она всего лишь миг, но была такой острой, что он невольно сморщился.

Подняв руку, потер висок. Осторожно повертел головой. Боль прошла. Покачал головой: вверх, вниз — ничего.

Ну и дела…

Немного придя в себя, он решил, что нелепо и дальше оставаться в таком положении. Надо хотя бы умыться.

Он уселся на широкой кровати. Двуспальная, металлическая кровать. Это возникло в голове само собой. Под его весом кровать заскрипела. Он поежился при мысли, что своим неловким движением разбудил девушку, но ее прикрытые одеялом плечи не шелохнулись.

Сидеть было неудобно. Осторожно перегнувшись, посмотрел вниз. К ножкам кровати прикреплены круглые штучки. Рулетка? Нет, не рулетка. Есть какое-то другое слово.

Ролики. Ролики. Одновременно со словом в голове возникла картина, как по полу передвигают кровать на колесиках. Безопасно, поскольку есть стоппер. Облегчает уборку помещения.

Странно… С чего бы эти мысли?

Кровать придвинута к стене — он находится ближе к стене. Справа — девушка, как спящая красавица. Чтобы не разбудить ее, придется перелезть через спинку в ногах.

Так и поступил. Медленно передвигаясь, осторожно опустил ноги на холодный пол. Твердо встал, разогнувшись, и тотчас возник простой вопрос. Где я?

Он огляделся.

Серовато-белые стены и потолок. Деревянный пол. Но неестественный цвет древесины. Словно покрыт ла… лаком. Впереди дверь. Рама, такая же серо-белая, как стены, обхватывает однотонную решетку, в которую вставлены рифленые стекла. Следовательно, эта дверь не может выходить прямо на лестничную клетку. По ту сторону должна быть еще одна комната. Вставленные стекла… стекла… матовые. Да, такие двери нередко бывают в кафе.