Последний меч Силы - Дэвид Геммел

– Он знает про меня, Котта. Но благодаря тому, что он напал на меня, я узнал про него. Он еще не вполне готов к тому, чтобы погрузить мир во тьму. Ему потребуется еще одна жертва.

– Зачем? – прошептал старый монах.

– Говоря языком этого мира, он ищет открыть Врата Ада.

– Можно ли его остановить?

Откровение пожал плечами.

– Увидим, друг мой. Ты должен отправиться на корабле в Рэцию и найти Андуину. Увезти ее в Британию, в Новиомагус. Я встречусь с тобой через три месяца. Добравшись туда, найдешь харчевню в южном квартале – называется она, по-моему, «Под Знаком Тельца». Приходи туда каждый день в полдень и жди час. Я приду туда к тебе, когда смогу.

– Слепая девушка и есть жертва?

– Да.

– А рыжий мальчишка и всадник?

– Пока не знаю. Друзья или враги… только время покажет. Мальчик показался мне знакомым, но не знаю почему. Он был одет, как сакс, а в краях саксов я никогда не странствовал. Ну а всадника я знаю. Зовут его Урс, и он из дома Меровиев. У него, кажется, есть брат, и он жаждет разбогатеть.

– Ну а тот – на драконе? – шепнул Котта.

– Враг из-за Тумана.

– И он правда Вотан, серый бог?

Откровение пригубил вино.

– Вотан? У него много имен. Для одних он был Одином – Одноглазым, для других – Локи. На Востоке его называли Пургамеш, или Молох, или даже Ваал. Да, Котта, он божество – бессмертный, если хочешь. И там, где он проходит, за ним следует хаос.

– Ты говоришь так, словно ты его знаешь.

– Я его знаю. Я же один раз сражался с ним.

– И что произошло?

– Я его убил, Котта, – ответил аббат.

1

Гриста следил, как мальчик взмахивает деревянным мечом, нанося удары по окружающему воздуху, пронзая его.

– Ноги, малый! Думай о своих ногах!

Старик харкнул и сплюнул на траву, потом почесал зудящую культю правой кисти.

– Чтобы уметь биться на мечах, надо научиться держать равновесие. Острые глаза и крепкая рука – этого мало. Упадешь, тут тебе и смерть, малый.

Мальчик вогнал деревянное оружие в землю и сел рядом со стариком. Лоб у него блестел от пота, глаза небесной голубизны радостно сверкали.

– Но у меня ведь получается лучше, верно?

– Конечно, Кормак. Чтобы совсем ничего не получалось, надо быть круглым дураком.

Мальчик выдернул меч и смахнул комочки земли с деревянного лезвия.

– А почему он такой короткий? Зачем нам упражняться с римским мечом?

– Узнай своего врага. Не ищи его слабостей, их ты поймешь, если умеешь соображать. Узнай, в чем он силен. Такими вот мечами, малый, они завоевали весь мир.

И знаешь почему?

– Нет.

Гриста усмехнулся.

– Собери несколько сухих веток, Кормак. Таких, какие можешь сломать двумя пальцами.

Мальчик ухмыльнулся и направился к деревьям. Гриста следил за ним и теперь, когда тот не мог его увидеть, позволил дать волю своей гордости за него.

«Но почему в мире столько дураков? – подумал он, когда гордость сменилась гневом. – Как они не видят, чего стоит этот паренек? Как могут они ненавидеть его за то, в чем он не виноват?»

– Такие сгодятся? – спросил Кормак, бросая двадцать веток толщиной в мизинец к ногам Гристы.

– Возьми одну и сломай.

– Чего проще, – сказал Кормак и разломал ветку пополам.

– Давай, малый. Переломай их все.

Когда последняя ветка превратилась в два обломка, Гриста вытащил из-за пояса веревочку.

– Теперь набери десять таких же и свяжи их потуже.

– Как сигнальный факел, что ли?

– Угу. Смотри, свяжи потуже.

Кормак завязал веревочку петлей, подобрал десять веток и затянул их в петлю, как сумел крепче. И протянул Гристе факел толщиной в четыре пальца. Но старик отвел его руку.

– Ну-ка сломай его, – приказал он.

– Такой толстый не переломишь!

– А ты попробуй.

Мальчик принялся ломать связку. Лицо у него побагровело, под красной шерстяной рубахой на плечах и руках извивались, вздувались мышцы.

– Только что ты переломал двадцать веток, а теперь не можешь сломать и десяти.

– Так они же связаны в пучок, Гриста. Их даже Колдеру не переломить.

– Вот тайна, которую римляне прятали в своих коротких мечах. Сакс сражается длинным мечом, широко им размахивая. Его товарищи не могут биться бок о бок с ним, чтобы ненароком не угодить под его меч. Вот каждый и дерется сам за себя, пусть их в сече хоть десять тысяч участвуют. А римлянин с его гладием смыкает щит со щитами товарищей, и его меч жалит, как гадюка.

Их легион был крепко связан воедино, точно этот пучок.

– И почему же их разбили, если они были такими непобедимыми?

– Войско настолько хорошо, насколько хорош его полководец, а полководец – только отражение императора, который его назначил. Рим пережил свой день.

Черви копошатся в теле Рима, личинки извиваются в мозгу, крысы грызут мышцы.

Старик снова отхаркнул и сплюнул, его белесо-голубые глаза блестели.

– Ты же с ними дрался, верно? – сказал Кормак. – В Галлии и Италии?

– Я дрался с ними. Я видел, как их легионы ломали строй и бежали от окровавленных мечей готов и саксов.

Я скорбел о душах былых римлян. Семь легионов мы сокрушили, прежде чем встретились с достойным противником. Африан и Шестнадцатый легион. Эх, Кормак, что за день! Двадцать тысяч крепких воинов, пьяных от побед, и один легион – пять тысяч человек. Я стоял на холме и смотрел на них, на сверкание их бронзовых щитов. А в центре на светло-сером жеребце сам Африан. Шестьдесят ему было, и бородат, как сакс, а не бритый, как они все. Мы ринулись на них – но словно вода разбилась о скалу. И строй выстоял. А потом они двинулись вперед и разделили нас надвое. Меньше двух тысяч нас спаслись, укрывшись в лесу. Вот это был человек! Клянусь, в его жилах текла и сакская кровь.

– И что с ним сталось?

– Император отозвал его в Рим, и он пал от кинжала убийцы. – Гриста усмехнулся. – Личинки в мозгу, Кормак.

– Но зачем? – спросил мальчик. – Зачем надо было убивать хорошего полководца?

– А ты подумай, мальчик.

– Никакого смысла я в этом не вижу.

– В том-то и загадка, Кормак. Не ищи в рассказах смысла, ищи людские сердца. А теперь оставь меня следить, как козы набивают брюхо, и займись своей работой.

Лицо мальчика вытянулось.

– Мне нравится быть с тобой здесь, Гриста. Я… мне… у меня так мирно на душе.

– В этом суть дружбы, Кормак Даймонссон. Черпай в ней силу, ведь мир не понимает таких, как ты и я.

– Почему ты мой друг, Гриста?

– Почему орел летает? Почему небо синее? Иди же.

И будь сильным.

Гриста следил, как паренек уныло спускается с высокого пастбища к хижинам внизу. Затем старый воин перевел взгляд на горизонт, на клубящиеся там тучи.

Культя ныла, и, сняв с нее кожаный колпачок, он начал растирать бугристые шрамы, которыми завершалось запястье. Протянув руку, он выдернул деревянный меч из земли и припомнил дни, когда у его меча было имя, и история, и, главное, будущее.

Но это было до того дня, когда пятнадцать лет назад Кровавый король разгромил южных саксов, предавая все мечу и огню, вырвал сердце у народа и, подняв его над их головами, зажал в железном кулаке. Ему бы убить их всех, но он этого не сделал, а принудил их принести клятву покорности ему и одолжил им деньги, чтобы заново выстроить селения и хижины одиноких земледельцев и скотоводов.

В последней битве Гриста чуть не сразил Кровавого короля. Он врубился в стену щитов, пролагая путь к королю с огненно-рыжими волосами, но тут удар меча почти отделил его правую кисть от запястья. Потом другой меч опустился на его шлем, и он упал, оглушенный.

Попытался подняться на ноги, но голова у него шла кругом. А когда наконец сознание вернулось к нему и он открыл глаза, то увидел прямо над собой лицо Кровавого короля, который стоял рядом с ним на коленях. Пальцы Гристы потянулись к его горлу… но пальцев не было – только окровавленная повязка.

– Ты был несравненным воином, – сказал Кровавый король. – Я воздаю тебе честь!

– Ты отрубил мне руку!

– Твоя кисть висела на одном сухожилии. Ее нельзя было спасти.

Гриста понудил себя встать, зашатался, потом поглядел вокруг. Поле усеивали трупы, и между ними бродили сакские женщины, разыскивая тела любимых и близких.

– Зачем ты меня пощадил? – крикнул Гриста, оборачиваясь к королю.

Но тот лишь улыбнулся и, окруженный своими телохранителями, направился к алому шатру за полем у журчащего ручья.

– Зачем? – взревел Гриста, падая на колени.

– Думаю, он и сам все знает, – произнес чей-то голос, и Гриста поднял глаза.

Перед ним, опираясь на покрытый искусной резьбой костыль, стоял британец средних лет с клочковатой светлой бородой, серебрящейся сединой. Гриста заметил, что левая нога у него была искривленной, с вывернутой стопой. Он протянул Гристе руку, но сакс словно не заметил ее и поднялся на ноги сам.

– Он иногда следует своим предчувствиям, – мягко сказал хромой. В его почти бесцветных глазах не было и тени обиды.