Серебряный лист - Зоя Туманова

- Ешь, ешь, Базилик. Морковь - это лакомство гномов. Знаешь, таких лесных человечков. Отнесешь им вечером миску морковок - а утром в миске золото...

Ну, не видел я таких - котам сказки рассказывать! А она еще села на ступеньку и запела:

Обо мне все люди скажут

Сердцем чист и не сбесив...

Услыхал я это "не сбесив" и с хохотом из-за кустов вылез. Она голову ко мне поворачивает:

- Кто там?

Вот чудачка, не узнала. Я говорю:

- Забыла? Рыбу тебе вчера ловил. А вообще-то я - Сергей.

- Ну, заходи, Сережа.

Зашел я. Сел на крыльцо. Сидим, кота гладим, а он и рад. Я говорю:

- Это кто тебя вчера увел? Брат?

Усмехается.

- Такой большой разве может быть братом? Это дядя Костя. Мы с мамой к нему приехали хвойным воздухом дышать, чтобы я окрепла.

Посмотрел я на нее: пальцы - палочки, и уши маленькие, просвечивают, точно раковины. С воздуха окрепнешь! Опять молчим. Только и слышно: деревья шумят, как море. Птицы начали голоса пробовать:

- Ци-ци-ци!

- Тень-тень-ти-у!

Гэля спрашивает:

- А какие птицы певучие?

- Я не знаю! Их не видно.

- Тебе тоже не видно? - удивилась.

Вот как туго соображают некоторые люди! Я и не придумал, что отвечать. И вдруг она говорит:

- А мне совсем ничего не видно.

- Ты бы еще потемнее очки напялила! В тени бы хоть сняла!

Она послушалась сразу.

Я еще ничего сообразить не успел, а меня свело всего - не дохнуть.

Большие у нее были глаза. Темно-синие. И смотрели прямо на солнце - не жмурясь, не мигая.

Она вздохнула. И говорит прозрачным своим голоском:

- Без очков - все равно. Я ведь слепая.

Что-то рухнуло, обвалилось у меня в душе...

Я почти каждый день ходил в сад. Меня без билета пускали - дядя Костя попросил. Он и вправду оказался научный работник. На участке этом, огороженном, опыты проводил. У него там редкие, самые тропические растения.

И про Гэлю я все узнал. Она скарлатиной болела, маленькая, ну, осложнение... Мать ее - дяди Кости сестра, а живут они вообще в Минске. Оттуда в Одессу поехали, думали - можно операцию. Не знаю уж, почему, но оказалось - нельзя. Мать ее очень переживала. А Гэлька сама? Ну, что она понимает? Она ведь даже не знает, что значит видеть.

Я пробовал сидеть с полчаса, зажмурившись, но разве - то? Веки красным просвечивают, и свет, и тень чуешь... Конечно, Гэле я ничего такого не говорил, а просто старался играть с ней и ходить повсюду.

Она ведь не такая, чтобы плакать или там ныть. Везде лезет, все ей надо узнать. Идет, за руку мою держится и быстро-быстро бормочет:

- Ах, как автобус тарахтит! Ухо заболело. А люди как громко разговаривают! Второе ухо заболело. Значит, уже базар. Сережа, давай мороженое купим!

А в саду? Хозяйкой ходит. У цветов, у деревьев названия такие, что язык вывихнешь, - а у нее так и слетает: кельрейтерия, традесканция, филлокактус! И еще меня поправляет. Возьмет цветок в горсть, носом зароется.

- И не китайский чубушник, а амурский! Китайский не такой тебе!

Любимые ее цветы - душистые: лаванда, шалфей мускатный. Миртовые листики потрет между пальцев: ах! Сама - как заяц: брови наискосок и очки, будто глаза косые...

И когда это врачи научатся всем операции делать?

К дяде Косте на опытный участок мы нередко захаживали. Сначала он на меня вроде ругался, а потом ничего, привык. В оранжерею нас повел.

Очень это интересно - оранжерея! Вся из стекла. Вдоль стен трубы толстые проложены. Отопление! Такие тут растения - им и крымской жары мало.

Чувствуешь себя в этой оранжерее, как в бане, в парной. Зелень сочная, скользкая, жирно блестит. А дядя Костя рассказывает, куда какое дерево годится. Мне больше такие нравились, что плоды вкусные дают. Авокадо, например, или хурма, или фейхоа. А Гальке - из которых лекарства делают... И самый ее ненаглядный - саркоцефалюс. Дядя Костя говорил, что это дерево - аптека африканских саванн. Корни сушат делают присыпку для ран. Настой листьев - от лихорадки. Кору жуют, когда зубы болят. И листья, и кора, и само дерево - все в дело годится.

- А вот это, - говорит дядя Костя, - "волшебное яблоко". Знаете, как в сказке: упал богатырь чуть дыша, а яблоко съел - и опять мечом замахал. Это у нас растет в Приморье. Элеутерококк! Запомните! Замечательное средство из него получают - бодрит, освежает, снимает усталость. Заменитель "корня жизни" - женьшеня.

Я спросил:

- Дядя Костя! А вот у вас еще участок есть - там все такое маленькое... невзрачное... Колючки одни. От них-то какой толк?

Не знаю, почему, но он рассердился. Лицо такое стало - ну, прямо, как у директора школы, когда тебя в кабинет вызвали по причине разбитого стекла...

- Предупреждаю, - сказал он скрипучим голосом, - самим никуда не лазать! Ничего не трогать! И боже упаси - рвать!

Как будто я всю жизнь мечтал - колючки рвать! Ужасно странные люди - эти ученые.

А он встал - руки в карманы. Глаза куда-то далеко уставились. Засвистел. Получилось вроде песенки "Далеко, далеко, где кочуют туманы..."

Я тихонечко Гэльку за руку и - задний ход!

Уселись мы с ней в беседке. Я спрашиваю:

- Отчего это дядя Костя такой сердитый?

Она ладошкой машет.

- И вовсе не сердитый! Он волнуется. Его запланировали.

- Как это - запланировали?

- Поставили в план - лекцию читать. Для трудящихся. А он говорит: "Мой репертуар известен. Я не пластинка, чтоб сто раз прокручиваться. Перед слушателями стыдно". А мама говорит: "От тебя вовсе не требуется Америку открывать". Дядя Костя как закричит: "А почему мне зажимают рот?" А мама говорит: "Потому что ничего еще не ясно!" А он: "Все равно, все равно, главное - поставить про... проблему!" Потом я у мамы спросила: "Зачем дяде Косте рот зажимать?" Она объяснила, что никто ему не зажимает, а просто он не согласен. Он хочет об одном лекцию читать, а запланировано о другом. Вот он и разнервничался.

Я говорю:

- А он - настоящий ученый?

- Еще какой! - всплеснула ладошками Гэля. - Он почти что кандидат наук. Он даже духи умеет делать.

- Какие духи?

- А вот пойдем к нам - узнаешь! Как раз мама в город уехала, панамку для меня купить. В лабораторию зайдем. Вообще-то туда ходить не велят, но раз никого дома нету...

Лаборатория - маленький такой чуланчик, раньше это ванная была. Кругом книги - стопками, пачками. Над столом - полка с дырочками, а в каждую вставлена пробирка. И в пробирках - зеленое, желтое, синее налито. Как будто карандаши цветные.

Еще на столе - разные приборы, спиртовка, колбы, тоже неизвестно с чем. Так и потянуло какой-нибудь опыт сделать! Если б не с Гэлькой я был... А с ней боюсь.

Все я там потрогал, пересмотрел. На маленьких весах захотелось что-нибудь взвесить. Смотрю, из одной книги письмо торчит. Я его вытащил, на чашку бросил и разновесками тютелька в тютельку вывесил. А потом взглянул на конверт - какая там марка. Оказалось, обыкновенная, и конверт обыкновенный, с цветной картинкой. Только вот что удивительного: адрес как будто русскими буквами написан, а я ни слова не понимаю. Спрашиваю Гэлю:

- А дядя Костя из-за границы письма получает?

- Ой! - говорит. - И письма, и бандероли, и посылки! И сам посылает - семена, черешки. А как же!

Я опять посмотрел. Нет, конверт наш, советский. Из серии "Народности СССР".

- Вот, говорю, Гэлька, письмо какое-то странное.

Рассказал ей, в чем вопрос. Ну, разве она знает! Маленькая еще. И вот что ей в голову взбрело:

- Давай прочитаем!

Я посомневался немного. Нехорошо чужие письма читать. А потом подумал: прочитать я все равно не смогу. Посмотрю только, это не считается.

Вытянул письмо из конверта. Такой же почерк, и так же ничего не понять. Но к письму был приколот лист белой бумаги, на машинке напечатанный, по-русски. Я заглянул только. И уже не мог оторваться. А Гэлька теребит меня: "Читай, читай!"

И вот что я прочитал:

"Самому ученому профессору.

Дорогой, уважаемый товарищ!

Желаю вам благополучия и здоровья, вам и вашим детям, и внукам, и всем родственникам.

Пишет вам старый пастух Арсланкул, сын Бобокула.

С юных лет, когда еще первый пушок не темнел у меня над губой, и до той поры, когда старость согнула меня, точно куст арчи на ветру, живу я в горах. Орлы - наши соседи, и по утрам хозяйки выметают из домов клочья утреннего тумана...

В молодости был я ловок и силен, как говорят, у живой лисы хвост мог отрубить. Прославился как меткий стрелок, удачливый охотник. В поисках зверя забредал в такие места, где тишину никогда еще не вспугивал голос человека. Видел немало чудес, сотворенных из камня неведомой силой, видел удивительные цветы гор, - они были похожи на то, как если бы ночь посеяла звезды, а звезды бы расцвели, - но я проходил мимо, беспечно думая: "На что кошке жемчуг?"

Лишь с годами я стал прислушиваться к рассказам стариков, знающих то, чего другие не знают. Иным, зорким взглядом смотрел я на все, что меня окружало, и все сохранял в казне своей памяти.

Я услышал о траве бирмакара с плодами, похожими на пузыри, - из листьев ее делают примочку, помогающую при ушибах, о травах таг-ялпыз, сассык-маталь, сум-бул, мехригие, исирик и прочих, которым люди приписывают полезные, достопамятные и чудодейственные свойства. Семена этих трав я разыскал и сохранил.