Девять жизней - Гумер Каримов

Генка был на год старше Германа. Они дружили. Объединяли их голуби. Голубятни, прилаженные к их дровникам-сараям, считались едва ли не лучшими в округе. Летом, вплоть до холодов, сараи превращались в жилища, и Герка по гроб жизни не забудет свои ночовки под тихое воркование голубей. Как-то в Генкину голубятню пробрался кот и утащил любимого голубя. Генка поймал кота за сараем, когда тот весь в пуху доедал голубя. Генка подвесил кота в сарае и стал избивать его поленом. Несчастному коту однако удалось сорваться с веревки и бежать из сарая.

– Что ж ты дверь оставил открытой?! – заорал Генка. – Убью его, гада!

Он выбежал из сарая. Герка – за ним. У дверей дома на лавочке сидел Оза и гладил того самого злополучного кота.

– Так это твой кот, недоношенный? – заорал Генка и бросился к Озе.

Кот юркнул в дом.

– Мой, – тихо ответил тот.

Генка стукнул его не слишком сильно, но Оза упал на землю.

– Не трогай его, – Герман схватил Генку за плечо.

– Отстань! Тоже мне, защитник!

– Не трогай его, – повторил Герман и его тут же качнуло в сторону после сильного удара.

Потом они, сцепившись, покатились по траве. Генка был сильнее. Оседлав Германа, он пару раз ударил его кулаком в лицо. Герман почувствовал теплую кровь во рту.

– Еще хочешь? – Генка встал.

– Не дам больше Озу трогать, – выдавил из себя Герман и, сплюнув кровь, пошел прочь.

Вечером Генка вошел к Герману в сарай. Герман лежал на нарах, подпирая взглядом горбыльный настил крыши. Оза сидел у поленницы, держа на коленях своего кота. Увидев Генку, он сжался в ожидании новых неприятностей. Тот уселся на поленницу, щурясь после солнечного света в полусумраке сарая. Герка отвернулся к стенке.

– Болит? Нечего было лезть, – в голосе Генки явно проступали виноватые нотки.

Они помолчали.

– Гена, – нарушил молчание Оза, – я с тобой расплачусь за голубя. Копилку разобью и расплачусь.

– Нужны мне твои деньги! – опустил Генка голову. – Птицу все равно не воротишь.

– Купишь нового голубя, – сказал Оза. – Такого же красавца.

– Такого не купишь… – голос Генки дрогнул, глаза заморгали, он махнул рукой и выбежал из сарая.

Детские слезы, всегда готовые брызнуть из глаз… На долю долгой взрослой жизни не приходится и тысячной доли слез детства.

– Гера, – Оза потряс Германа за плечо. – Ты поможешь мне голубя купить для Генки? Мы его купим и незаметно подсадим. А он подумает, что его голуби чужого привели.

Оза тихо засмеялся, довольный собственной идеей. Герман кивнул и вдруг спросил:

– Оз, ты всех боишься?

– Боюсь! – тяжело вздохнул тот. И, помолчав, грустно добавил: – Я не сильный.

– А ты это никому не показывай. Вот задразнится кто-нибудь, а ты подойди и врежь.

– А как он врежет?

– Ну и что? Подумаешь, нос расквасят. До свадьбы заживет! Хочешь, я тебя приемчикам обучу?

– Хочу, – нерешительно ответил Оза. – Но… я отца боюсь. Вот получу тройку, он опять меня бить будет.

– Больно?

– Я не боли боюсь, мне маму жалко. Она всегда заступается… Тогда он на нее…

– Он злой?

– Не-е-е-т! – решительно замотал головой Оза. – Только когда выпьет… А пьет – каждый день.

В воскресенье они с Озой, сложив капиталы, купили на толкучке чудесного голубя для Генки. Оза засунул голубка за пазуху и всю обратную дорогу пел. Потом они долго ждали, когда Генка уйдет из сарая. Но Генка не выходил… Генка был счастлив, когда увидел у себя нового голубка, и Герман все ему рассказал. Генка отреагировал по-своему.

Мальчишки играли во дворе в казаков-разбойников, и когда из дома вышел Оза, Генка позвал его:

– Знаешь, Озик, ты – хороший парень. Дай лапу!

Потерявшись, Оза неловко пожал протянутую руку вчерашнего врага.

– Если кто-нибудь из вас хоть пальцем тронет его, будет иметь дело со мной. Ясно?

Через месяц после того случая пьяный Пруль-старший жестоко избил сына и, повредив ему спинной мозг. Мальчишку отвезли в больницу, он выжил, но ноги отнялись. Отца посадили или он ушел из семьи, но во дворе его больше не видели.

Поначалу, когда Озу выписали из больницы, к нему ходил чуть ли не весь класс. Готовили уроки, рассказывали о новостях. Но постепенно этот поток «тимуровцев» схлынул. И только Герман остался с Озой. Они по-настоящему привязались друг к другу. После школы Герка шел к Озе. Они вместе готовили уроки, что-нибудь мастерили, рисовали, читали. Герману приходилось переносить приятеля с кровати на диван или в коляску. Он был тогда удивительно легким. Иногда забегал Генка: он искренне жалел Озу, но не умел с ним разговаривать. Оза как будто даже забыл о болезни. Но, взрослея, снова стал тяжело переживать свой недуг. Потерял интерес к рисованию, сделался молчаливым, замкнутым. Однажды Герман сказал ему:

– Если ты хочешь плакаться, бог с тобой, плачь! Но я привык считать тебя своим другом, а не плаксой. Не ищи во мне сострадания.

– Ну и уходи, не заплачу, – зло закричал Оза. – Ты полежи с мое. Покрутись без сна по ночам. К черту! Не хочу! Лучше подохнуть!

– Что ты городишь, дурак? – заорал Герман в ответ. – В тебе прорва таланта! Мне бы такие способности. Тебе надо учиться! Станешь настоящим художником, понимаешь?!

И хватит тебе вариться в собственном соку. Где твои рисунки?

Однажды холодной осенью, свернув сразу за Валдаем с федеральной дороги Москва-Санкт-Петербург к маленькой частной гостинице, подсказанной на бензоколонке, подъехала заляпанная грязью белая «Волга». Из машины вышел стройный хорошо одетый седовласый мужчина лет пятидесяти пяти с кейсом в руке. Подтянутая фигура, облаченная в немного старомодное, но отлично на нём сидящее кожаное пальто, выдавала строевую выправку то ли бывшего спортсмена, то ли офицера. Взойдя на ступени, он толкнул входную дверь и, переступив порог, сразу оказался в просторном уютном холле. Лицо и руки вошедшего приятно окутало теплом.

Окинув взором холл, приезжий наряду со стандартной обстановкой: мягкой мебелью, низкими столиками и со вкусом выполненными эстампами на стенах, – увидел в левом углу необычное – золотистый образ Спасителя…

Вспомнил начало «Тёмных аллей» своего любимого Бунина, его героя Николая Алексеевича, в горнице.

– Похожая ситуация, – усмехнулся про себя Юфим, не представляя ещё, насколько схожей окажется она в дальнейшем…

Захотелось раздеться и остаться здесь надолго… Он поставил на пол свой кейс, снял и повесил пальто, шумно вдохнул доносящийся откуда-то из глубин гостиницы сладкий запах сдобной выпечки… В холле никого не было.

– Есть кто-нибудь? – громко позвал мужчина, опускаясь на мягкий диван.

Тотчас в холл вошла красивая женщина, скорее шатенка, чем брюнетка, с азиатской статью, с прямым и строгим, но, вместе с тем, приветливым взглядом карих глаз. Легкая на ногу, но с полноватой для её комплекции грудью, чётко обозначенной под кофтой с глубоким вырезом, и довольно крупными бёдрами, обтянутыми длинной прямой чёрной юбкой с высоким боковым разрезом.

– Добрый день, – сказала она. – Хотите остановиться у нас или просто пообедать?

Недолгим, но оценивающим взглядом охватив её статную фигуру, Юфим сделал неопределённый жест:

– Как получится… Пока можно позавтракать.

– Тогда пожалуйте за мной, – пригласила oна и пошла плавно, не оглядываясь.

Что-то в её облике и походке приезжему показалось знакомым, но, идя за ней, он подумал, что всегда Валдайские места проезжал не останавливаясь, и никаких знакомых у него тут быть не могло. Пройдя по узкому коридору из холла несколько шагов, свернули направо и оказались в небольшом по ресторанному убранном пустом зале на восемь столиков.

– Садитесь, где вам угодно, – сказала она и удалилась за стойку.

Взяв меню, вернулась и подала ему коленкоровую зеленую книжицу.

Он не спеша снял пиджак и, повесив его на спинку стула, сел у окна. Глянул на свою забрызганную грязью «Волгу» и ему ужасно расхотелось куда-то ехать…

– Ваше заведение? – спросил приезжий, открывая меню.

– Моё, – она колдовала за стойкой.

– И давно открылись?

– Да, уж порядком.

– А что супруг? В деле?

– Такого не держим.

– Вот как? При таких-то внешних данных? Вдовствуете?

– Выбрали что-нибудь? – видно вопрос показался ей неуместным.

– Курить-то можно у вас?

– Да уж курите.

Хозяйка пристально поглядывала на гостя, то опуская глаза, то вновь вскидывая их, слегка прищурившись.

– Хорошо у вас. И чисто, и приятно.

– Спасибо, Юфим Гурэмович. Ваше воспитание.

Он резко поднял голову:

– Надя? Ты! – покраснев, выпалил он растерянно.

«Господи! – мгновенно успело мелькнуть у него в голове. – Это же чистый Бунин».

– Я знала, что такое когда-нибудь случится, Юфим Гурэмович, – сказала она.

– О, мой бог! – он вскочил. – Невероятно. Столько лет… Кто бы мог… Поди, лет… – он задумался. – А сколько, Надя, мы не виделись?