Путь Империи. Перелом - Александр Владимирович Воронков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рядом на помосте уже хлопотали возле раненого Императора другие. Николай хрипел, кровь толчками фонтанировала из разорванной трахеи. Увы, но ни придворные, ни подбежавший врач уже ничего не могли с этим поделать. Тело самодержавного владыки шестой части земной тверди всё больше тяжелело, губы что-то пытались произнести, но из них не раздавалось ни звука. В глазах царя метались ужас и обречённость, с каждой минутой взгляд всё больше и больше мутнел, и вот, в конце концов, застыл…
Белый цвет льда причудливо смешался с кровавым, красным, будто у невской Иордани пали давние двуцветные хоругви польских мятежников приснопамятного восемьсот тридцатого года…
* * *Потом был траур. Было дознание — кто виноват, кто допустил, кто и что в этот момент делал, почему именно так, а не иначе, почему оказался там, а не в ином месте… Карательно-дознавательная машина государева сыска заработала во всю мощь.
— Итак, прошу Вас, представьтесь!
— Штабс-капитан Кольцов, Шестнадцатый Сибирский полевой дивизион.
— Что Вы делаете в Петербурге?
— Находился на излечении в общине святой Татьяны, а по излечении — в краткосрочном отпуску.
— Хорошо, проверим. Где Вы проводили отпуск?
— Дома. Родители мои живут на Обводном канале, в доме четырнадцать.
— Как можно догадаться, ваш дивизион находится в воюющей армии. Когда Вы должны были вернуться в свою часть?
— Предполагал выехать числа десятого.
— А как Вы оказались у места происшествия?
— Как и все. Хотел присутствовать при водосвятии.
— Отчего же Вы пришли именно ко дворцу, а не в любой иной храм Петербурга?
…Вопрос — ответ, вопрос — ответ, вопрос — ответ… Первый, второй, третий час прокручиваются стрелки на циферблате тяжёлых кабинетных часов… То же самое происходит в десятках других кабинетов, где десятки чиновников опрашивают сотни свидетелей и подозреваемых. Наконец, чиновник пододвигает папку с исписанными листами: «Прошу Вас, Андрей Викторович, подпишите вот здесь и вот здесь», закрывает её и, поднявшись, произносит:
— Благодарю Вас, господин штабс-капитан. Не смею более задерживать! Вот ваш пропуск…
Регент говорит с народом
Нестроения в те времена быша в христианской земле, государю младу сущу…
Никоновская летописьРоссийская Империя была погружена в траур. На кораблях до половины были приспущены андреевские флаги. Портреты покойного императора Николая II во всех казённых учреждениях, да и во многих магазинных витринах затянуты чёрным крепом. Над воротами домов бессильно треплет ветерок траурные ленты у трёхцветных флагов. Столица умолкла. Изредка прозвенит по рельсам конка, прошелестит шинами пролётка легкового извозчика, суетливо прошмыгнёт по панели пешеход.
Петербург насторожён. Позавчерашняя трагедия у Зимнего дворца испугала власти. Регентом при пятимесячном сыне покойного императора Алексее провозглашён Великий Князь Николай Николаевич, дядя покойного Николая II.
Своим авторитетом и железной волей Великий Князь быстро подавил попытки встать в оппозицию к нему, в первую очередь исходившие от вдовствующей императрицы Александры Фёдоровны. «Её Величество для меня — прежде всего немка, и лишь потом — мать наследника!»
Петербург накаляется. С седьмого числа в городе бастуют все заводы и фабрики. Из окрестностей вызваны войска для усиления гарнизона. Рабочие ведут себя спокойно. Великий Князь Николай Николаевич вчера отдал распоряжение об отмене военного положения в столице: «Мастеровые — не японцы, воевать с ними не годится!».
На заводских окраинах у помещений «Союза фабрично-заводских рабочих» скапливаются толпы манифестантов. Ещё три дня назад они собирались идти с петицией о своём бедственном положении к Николаю II. Сегодня же они должны будут молить о снисхождении пятимесячного не венчанного царя Алексея II. Разумеется, сам он сейчас ничем им не мог бы помочь, но, по слухам, оберегавший двоюродного внучатого племянника Николай Николаевич по широкой натуре своей был похож на своего покойного дядьку Александра III, и потому едва теплившаяся надежда в сердцах русских рабочих разгоралась всё жарче. Толпы сжимаются, строятся в колонны, идут, идут, идут… На перекрёстках сливаются в одну большую общую колонну. Впереди на расшитых полотенцах несут образа, высоко над рядами плавно в такт шагам шевелятся церковные хоругви. Во главе с несколькими активистами — священник Георгий Гапон. Сотни голосов торжественно и печально тянут:
«Спаси, Гооосподи, люююди твооояяяя…»
По сторонам толпы бегут дети. Полиция не только не препятствовала процессии, но сама без шапок шла вместе с рабочими. Два полицейских офицера, также без шапок, идут впереди колонны, расчищая дорогу и направляя в сторону встречавшиеся экипажи.
У Нарвской заставы цепь солдат по команде подскакавшего полковника разомкнулась и пехотинцы выстроились в две взводные колонны. Винтовки — «К ноге», шапки — «На молитву» сдёрнуты с голов, покоятся на сгибе руки. Вдоль проспектов центра столицы живыми монументами стоят парные верховые разъезды драгун и казаков. На перекрёстках — вооружённые полицейские.
Всё медленней движется многотысячная колонна. Затесавшиеся в толпе эсеровские дружинники стискивают потными пальцами в карманах пальто согретые живым теплом рукояти «велодогов» и «браунингов».
* * *В Зимнем дворце Великий Князь Николай Николаевич вызвал к себе министра внутренних дел Святополк-Мирского.
— Павел Дмитриевич, Вы с Коковцовым сумели убедительно доказать необходимость отмены режима военного положения в столице. Надеюсь, это решение не окажется ошибочным. Однако, как мне доносят по телефону, рабочая манифестация уже вошла в центр Санкт-Петербурга и направляется ко Дворцовой площади. Однако ранее речь шла только о том, чтобы шествия проходили не далее окраин. Что происходит, потрудитесь объяснить.
— Ваше Императорское Высочество! Рабочие идут к Вам, чтобы подать петицию с верноподданническими мольбами о помощи и поддержке! Однако же в их среду затесались смутьяны из разного рода нелегальных кружков, которые и подбивают работников идти далее заранее отведённых для
