Люска - Владимир Воронин

Подседлав кобылу, человек вставил ей в рот металлические звенья удил и передал поводья спутнику.

Подошёл к своему мерину, жёстко, но ласково похлопал его по шее, взял в полу своей просторной куртки его повод и передал фермеру. Обмен состоялся.

Так Люська обрела своего нового хозяина.

Он торопился. Торопился и старый хозяин. Прощались недолго. Новый хозяин легко вскинул своё нелёгкое тело в седло, на спину Люськи, и они выехали со двора в сопровождении всадника на гнедой кобыле и мышастого пони, семенящего мелкой рысью обочь дороги.

Поехали не спеша, шагом. Торопиться было некуда. Давешнее нетерпение прошло. Казак, а именно казаком был её новый хозяин, торопился раньше потому, что боялся, что заключённая сделка по обмену лошадей по какой-то причине может сорваться.

Он с трудом верил в своё везение. Обменять старого мерина, глубоко пенсионного возраста, на молодую породистую кобылку, не каждый день удаётся.

Фермер тоже торопился неспроста. Он тоже боялся, что сделка может сорваться. Не показывая виду, он втайне радовался. Наконец-то сбывается его мечта.

Вместо строптивой никчёмной кобылы, у него теперь есть огромный, спокойный мерин, на котором можно и на бедарке, и пахать, и за дровами.

В общем, рады были оба. Мнения лошадей не спрашивали.

2 кадр

Новые знакомые

Длительная жизнь, лишенная движения, когда степень свободы определяет длина привязи, сказалась на первом же километре. Люське было тяжело. Тяжело было нести собственное тело. А ещё нелёгкий всадник.

Доставала пони. Буквально доставала. Копытами. Стервозная оказалась кобылка. Она с безразличным видом трусила мелкой рысью рядом с Люськой, пока та не потеряла бдительность.

Вдруг, слегка забежав вперёд, несуразное создание повернулось к Люське задом и изо всей силы, прямо аж со стоном, врезало Люське обоими копытами под брюхо.

Всадник только успел приподнять ногу, чудом избежав удара. Удар весь достался Люське. Она изогнулась от боли, но поделать ничего не могла, повод коротко держала крепкая рука.

Через время фокус повторился. На этот раз чёрная с проседью бестия подкралась сзади, воспользовалась тем, что ехали среди высоких стеблей кукурузы, шуршащих и отвлекающих.

Люська даже вскрикнула от боли. Но всадник не давал воли, хотя и понимал, наверное, что поведение пони не совсем правильное. Совсем неправильное поведение.

А та опять трусила немного в стороне, не глядя на Люську, высоко поднимая ноги в глубоком снегу, всем своим видом говоря, что ей нет никакого дела ни до кого, тем более до какой-то рыжей кобылы, отнесшейся к ней с неуважением.

Больше она не задиралась до самого дома. Дом был далеко. Люське и так было тяжело, а тут приходилось ещё следить краем глаза за мстительной лошадкой.

В былое время Люська преодолела бы такое расстояние легко и быстро. Сейчас она еле тащила ноги. Долгое, никчёмное, но сытое стояние в стойле, выходило хриплым дыханием и обильным потом. Несмотря на холодный ветер с лёгким снежком, Люська запарилась.

Но всему бывает конец. Кончилась и дорога. Новый хозяин привязал её к столбику недалеко от левады, его помощник загнал в леваду пони и гнедую кобылу.

Хозяин обтёр Люську пучком сухой соломы, накинул попону и оставил отдыхать. Не дал ни воды, ни овса, даже пучка сена не дал.

Через жерди загона к ней с любопытством тянулись лошадиные морды. Их было много. Лошади с шумом втягивали воздух, фыркали, пытаясь понять, что за новая подруга появилась в их владениях.

Люська тоже тревожно принюхивалась и вздрагивала всей шкурой. Она понимала, вернее, знала, что ей предстоит.

Поздно вечером, когда уже стемнело, подошёл хозяин. Он снял попону, ещё раз протёр Люськино тело пуком соломы, теперь уже для проформы, разлохмачивая слипшуюся от пота, высохшую косичками и прядями шерсть. Завёл Люську в загон к остальным лошадям и снял с неё уздечку.

Такой свободы кобыла не испытывала никогда. Она просто не помнила себя без уздечки или недоуздка на морде.

Подошли другие кобылы, стали обнюхивать. То, что это именно кобылы, Люська ощущала по запаху. Когда к ней приставали слишком назойливо и бесцеремонно, она огрызалась.

Было уже темно. Лошади не очень хорошо видят в темноте, поэтому новые знакомые вели себя достаточно спокойно, привыкая к новому запаху. Основные события знакомства развернулись рано утром, когда взошло неяркое зимнее солнце.

3 кадр

Табунная иерархия

Дело в том, что лошади – существа социальные, стадные – попросту говоря. И строго иерархически организованы. Иерархия снимает лишнее напряжение в группе, каждый знает своё место, не надо постоянно что-то кому-то доказывать.

Но если в группе лошадей, с устоявшейся иерархией, появляется новая особь, иерархия нарушается. Чтобы её восстановить, вернее, установить заново, пришелец должен подраться с каждым из членов группы. Причём именно с каждым, а не только с лидером.

В результате такого выяснения отношений, каждая лошадь знает, как ей относиться к пришельцу. Если она сильнее, то и главнее, если слабее, то наоборот.

Самое интересное, что появление нового члена группы, в результате индивидуальных драк, определяет не только место пришельца в группе, но и вынуждает к перегруппировке отношений внутри табуна.

Каждый дерётся с каждым. И это происходит до тех пор, пока не установится новая иерархия.

То же самое происходит в табуне, если из него изъять на продолжительное время одну, или несколько лошадей. Опять каждый дерётся с каждым. Но только один раз. Этого достаточно для выяснения отношений между членами группы и установления новой иерархии.

Иерархия не постоянна. Если лошадь, скажем, заболела, она неизбежно опустится вниз по иерархической лестнице. Повзрослевшая, набравшая живой вес дерзкая кобылка, наоборот, может занять более высокое положение в сообществе.

В табуне, в который попала Люська, было семнадцать кобыл. Вернее шестнадцать. Семнадцатым был мерин.

От него странно пахло. Пахло вроде бы жеребцом, самцом, вроде бы безусловным лидером. Но чего-то в этом запахе не хватало. Наоборот, было что-то кобылье, в его запахе. К нему и относились, как к кобыле, несмотря на его огромную физическую силу.

Мерин был «джентльменом», как сказали бы люди. Он пропускал кобыл вперёд у кормушки, не лез первым к воде, когда её приносил конюх. Если выпускали на лужок попастись, не нёсся как угорелый, вышагивал спокойно и степенно.

Но джентельменство не в почёте у лошадей. Если ты кого-то пропустил вперёд себя к кормушке, значит, ты заведомо слабей, у тебя меньше шансов наесться вволю и оставить после себя сильное, жизнеспособное потомство.

Но какое потомство может быть у мерина?

Он, соответственно, занимал почти последнее место в лошадиной иерархии. После него была только старая, серая в яблоках кобыла, худая, словно скелет, обтянутый кожей. Она уже давно не способна была к деторождению, от неё и кобылой-то уже не пахло.

Ударить её мог каждый. Даже без причины. Летом, на лугах, она всегда паслась в отдалении, подальше от молодых и сильных лошадей. Но так, чтобы не очень отдаляться от табуна. Стадный инстинкт, всё же.

К кормушке она всегда подходила последней. Доедала то, что осталось. Если осталось. Иногда конюх забывал её напоить, потому что она стояла в стороне, ожидала, пока напьются вволю остальные лошади.

Люди иногда жалели её, лошади – никогда. Да и чего её жалеть? Какой от неё толк? Какая польза, для выживаемости группы, а, в конечном счёте, и вида в целом? Дарвин же сказал: «Выживает сильнейший!». Значит, погибает слабейший!

Так и будет слабая, старая, больная кобыла, пастись в отдалении от табуна. И наверняка станет добычей волков, появись они в этих местах. Она послужит как бы громоотводом для основной группы.

Причём, что интересно, если животное-изгоя убрать из табуна, например, поставить его в денник, отдельно, то в группе обязательно появится новый изгой. И он опять будет пастись в отдалении, и его опять будут все бить. Так уж Дарвин велел.

Главной в косяке была та самая, пожилая гнедая кобыла, со слегка провисшей спиной, которую Люська увидела первой.

Её уважали все лошади и люди. Она всегда шла первой, когда лошадей выпускали пастись, первой подходила к кормушке с сеном и ведру с водой. С ней никто не спорил. А если пытался просунуться вперёд, то получал такую трёпку, что запоминал надолго.

Причём что интересно: если кобыла-лидер напала на кого-то, даже без причины, его тут же начинали бить и кусать все остальные члены табуна.

А она проделывала это иногда. Именно без видимой причины. Или когда ей казалось, что кто-то посягает на её первенство. Наверное, для поддержания авторитета. Люди звали её Девочка.

Второй была Звёздочка, дочь Девочки, довольно молодая, крупная светло-гнедая высоконогая кобыла с прямой спиной и белой звёздочкой во лбу, за что, собственно, и получила своё имя.