Русские хроники 10 века - Александр Коломийцев

А в Новом городе идут великие распри. Бояре науськивают конец на конец, род на род, и уж льётся славянская кровь. Гостомысл совсем старый стал, сам ходить не мог, под руки водили. Тако пришёл на вече, и такую речь держал. И говорил Гостомысл людиям. Надо нам князя призвать, чтобы наряд в Новгороде учинил, и над всей сиверской землёй. Вот есть у варягов-русь такой князь, именем Рюрик, нашего славянского княжеского рода. Надо его призвать, а я, мол, совсем старый и немощный, и совладать с володением не могу. И так мудро говорил, что все люди согласились. Всем раздоры надоели, всем от них убыток – и огнищанам, и гостям, и простым людиям. Бояре выбрали слов и отправили к Рюрику, звать того на княжение. Слы учинили Рюрику большой почёт и уважение. Рюрик расспрашивал слов о Новем городе, кто в нём правит, каков порядок, богат ли, много ли жителей. Слы про всё объяснили, и про то, что богат Новгород землями и всем, что земля даёт, и жителей в нём довольно. Но не стало порядка в Новгороде, – князь Гостомысл стар, и нет у него сынов, и некому княжить. И про то объяснили, что Рюрик есть внук Гостомысла, потому как матерь его, Умила, дщерь Гостомысла. И звали слы Рюрика в Новгород, и обещали покорливость его княжей воле. Рюрик, подумавши, согласился, только, мол, повременю какое-то время, соберуся. Слы вернулись в Новгород и сказали – скоро будет у нас князь. Гостомысл, услыхав тую весть, возрадовался, но наутро помер и внука не повидал.

И вот пришёл Рюрик с варяжской дружиной в Новгород. Боярство встретило князя с великим почётом и всяко ублажало его и ближних его. Раздоры Рюрик прекратил, и тому людие возрадовались. Но вскорости начал князь творить всякие непотребства. Старшим дружинникам из варягов отдал города новгородские на княжение. И стали Рюрик и варяги княжить не по Новгородской Правде, а как в чужеземных странах конунги и князья княжат. В землях, что варяги воевали, конунги, ярлы да князья правили самовластно, вече не слушали. И все людие в тех землях были не вольными, как русичи, а как бы холопами у своих конунгов да князей. И Рюрику такой порядок был люб, и помыслил он такоже на Руси править. Вече Рюрик не велел собирать, но людие новгородские тому противились. Волхвы же сказали: вече должно править, а князь вече слушать. Потому Рюрик не только вече притеснял, но и волхвов. Потому волхвы решили людий от князя отвратить. И сказали волхвы – Рюрик не по Прави живёт, вече притесняет, а когда у варягов дружину водил, гостей грабил. Сварогов закон того не велит, вече должно править, а гостей грабить никому не можно, русичи по правде живут, а не по княжьей воле. И сказали волхвы – Рюрик не русич, а нурманн, именем Эрик. Но то не верно. Рюрик славянин, бодрич, а дед его, Гостомысл, русич. Но волхвы так сказали, чтоб люди Рюрика не слушали.

Дир и Аскольд в те поры, набрав дружину из варягов и новгородцев, ушли в Киев. Князей в Киеве не было, и кияне дань хазарам платили. Дир и Аскольд сказали – мы у вас править будем, дань хазарам не платите. У нас дружина крепкая, обороним Киев. Кияне дань платить не хотели и согласились. У Рюрика же сын родился, именем Игорь. И сказал Рюрик Ольгу – забирай Игоря и иди в Киев, будешь там князем, а как Игорь вырастет, он князем станет. Ольг пришёл в Киев, сказал Диру и Аскольду – вы не княжьего роду, потому не можете править, – и убил обоих. А киянам сказал – князем у вас Игорь будет, он княжеского, Славенского рода. Пока Игорь вырастет, я буду князем. Я тоже княжеского рода. То была правда. И кияне возрадовались, что будет у них свой князь, славянского рода, и согласились. И тот Ольг много добра киевской земле сделал, и хазар воевал, и ромеев, и злых степняков. Правил с мудростью, по правде, за то прозвали Ольга вещим. А новгородцы, как помер Рюрик, не стали князя звать. Потом, у сына Игорева, Святослава, попросили сына себе в князья. Святослав им младшего, Владимира дал. А с сыном воеводу своего, Добрыню, отправил, тот уем Владимиру приходится. Жил Владимир в малолетстве в Новгороде, а как подрастать стал, учинилась у братьев его усобица. Один брат другого загубил. Забоялся Владимир, ушёл к варягам-русь. Пожил у варягов сколько-то, набрал дружину, вернулся в Новгород, потом ушёл в Киев. В дружину свою и новгородцев взял. Брат его видит, Владимир войной идёт, ушёл в Родню. Владимир Родню взял, а брата убил. Стал Владимир княжить в Киеве и прозываться великим киевским князем. Много непотребств Владимир творит. Жену убитого брата насильно в жёны взял, многих дев такоже насильно к себе для блуда берёт, вече ущемляет, хочет самовластным князем быть. Нарушает Владимир Правь. Велел Перуна главным богом называть, но старший бог есть Сварог. Сварог русичам закон дал, что Правью зовётся. Велел Владимир Перуну, как нурманны своему зловредному Одину, человеков в жертву приносить. Волхвы сказали – наши боги другие, им кровь человеков противна. Триглав не велит на требище кровь человеков лить. Что Световит, который есть божий свет, на то скажет? Люди волхвов слушают, не князя. О том непотребстве, что Владимир восхотел учинить, волхвы по всей Руси знают.

Другие напасти на Русь надвигаются.

Ольга, жена Игоря, бабка Владимирова, в Царьграде греческую веру приняла, в Киеве церкву поставила. Сына своего, Святослава, к греческой вере склоняла. Говорила – греческий бог сильный, всемогий, нет кроме него богов. Кто христианство примет, покается, вечную жизнь обретёт. Святослав сказал на то: я от дидовской веры не отступлюсь. Много бед греки-ромеи Руси принесли. Воевал их и Ольг вещий, и Святослав храбрый. Притихнут – и опять за старое принимаются. Сами не воюют, так ковы чинят, степняков натравливают. Лживы, кровожадны ромеи, до чужого добра охочи. Сами лживы, и бог у них таков же. Триглав учит: живёшь на Руси – Правь славь, а богов славь, которых хочешь, которых диды твои славили, или сам хочешь. Будешь Русскую Правду славить – никто тебя на Руси не обидит. У греков не так. У греков, кто их бога не славит, а славит да не по патриаршей воле, тем головы рубят, на кол сажают, кости ломают, на кресте распинают, в порубах измучивают. Боги русичей самые лучшие. Нурманнский Один кровь человеков алкает, греческий Иисус золота хочет, много золота, чтобы церквы его изукрасить. Кто ему не покоряется, тем велит всякие мучительства творить. И не велит греческий бог вечу быть, а только князь. Чтоб все люди по княжьей воле жили, а не по Правде. И не могут люди с князя за непотребства спрашивать, а только он, бог. Сколько ромейские басилевсы зла всякого людиям делают, кто с них спросил? Не нужен русичам такой бог. Придёт греческий бог на Русь, много зла принесёт. Пойдёт русич на русича, брат на брата. Потому как не станет Правды, а будет только княжья воля.

Так мыслил Колот, хранильник славненского святилища.

Глава 2

1

Поход завершился удачно. Ятвягов разгромили наголову. Своей крови в походе пролили мало. Больше выпили надоедливые крылатые кровососы, от которых житья не было. Ехали конно, лесами. В Турове в лодии погрузили богатую добычу, раненых отправили по Припяти в Днепр, там в Киев, с собой вели полон. Князю пожелалось заглянуть во Вручий, оглядеть земли. Во Вручие боярин Творимир встретил хлебосольно, дал князю с дружиной обильный пир. Отдыхали два дня. Князь не сидел без дела, проверил списки, что представил боярин, поглядел детинец, городские кромы. Посмотрел и богатство Вручия – раскопы слоистого глинистого камня. Обсыпанные красноватой пылью людины встречали князя почтительно, с улыбками. Но и это не понравилась Владимиру, кланялись не земными поклонами, а малым обычаем, кукули скидывали словно нехотя, да и не все.

Кметы ехали вольно. Кто подрёмывал в седле, иные затягивали песню, другие перешучивались, добродушно зубоскалили над каким-нибудь недотёпой, нечаянной промашкой потешившим товарищей своих. Кровавая работа, походные тяготы заканчивались, впереди ждал отдых и пиры. Лишь гридни, ехавшие дозором впереди и позади князя, держались сторожко.

– Что сумной, княже? Что за желя тебя точит? С победой едем, радоваться должен. И-эх, в Киев вернёмся, веселие закатим. Ну же, развеселись.

Добрыня, уй, дядька, телохранитель, наперсник, воевода, всё в одном лице, сверху вниз глянул в лицо своему повелителю, племяннику, подопечному. Владимир поморщился, отвёл взгляд.

– Так, пустое. Дай обмыслить. Потом поведаю.

Сердце Владимира точил презлой червь неутолённой мести. Весть, принесённая послухом, взъярила, ослепила разум. В походе отодвинулась в сторону, даже забылась. Теперь, на возвратном пути, поостыв, Владимир с холодной расчётливостью изыскивал верные способы отмщения.

Насмешки, явные от братьев, нянек, скрытые от верхних бояр, выпавшие на его долю до отъезда малолетним княжичем в Новгород, навсегда сделали самолюбие болезненно ранимым. Воинственного отца, постоянно пребывавшего в походах вдали от родного гнезда, знал мало, видел урывками. Мать самовластная бабка постаралась отдалить от сына. Исполнив задуманное, соединив в браке древлянский и киевский княжеские роды, княгиня Ольга, несмотря на взрослого сына, заправлявшая киевскими делами, отодвинула на задний план новую великую княгиню, едва та произвела на свет княжича. Чем объяснялось холодность старой княгини к бывшей милостнице, знала лишь сама старая княгиня. Причиной, возможно, послужил отказ Малы, тогда ключницы Малуши, перейти в христианскую веру вместе со своей повелительницей. Самой бабке, с головой ушедшей в государственные и религиозные дела, затем тяжко заболевшей, было не до младшего внука. До того как перейти под присмотр дядек, Владимир полностью находился на попечении мамок и нянек, для которых его мать, урождённая княжна и великая княгиня в замужестве, оставалась такой же рабой, как и они сами. Сын же её был для них не княжич, но робичич, о чём они со злостью и насмешками напоминали ему при первой возможности.