На Другой Стороне - Дмитрий Ахметшин

И тут прославленный сапёр совершил ошибку. Он решил, что если занять мину чем-нибудь полезным (к примеру, приспособить под горшок для японского дерева бонсай), у неё не будет времени на то, чтобы рвануть.

— Иди-ка, уберись на заднем дворе, — сказала она. — Помнишь, ты обещал летом выполоть вокруг моих роз сорняки? И загляни в будку Рупора, кажется, там снова лежит штук пять папиных тапочек.

Теперь мальчик точно знал, что мама лукавит. Все его подозрения укрепились, а ожидания выросли. Сначала (когда копал в овсяной каше за завтраком тоннель к подкашным гномам, которые ковыряют из стен замка изюм и кусочки яблок) Денис был уверен, что братик наверняка меньше него. Но он был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что дети не берутся из воздуха. Во всех подробностях, конечно, не знал, но подозревал, что это достаточно длительный процесс, и просто так, без его ведома, мама с папой дело обставить не смогли бы. Это всё рано, что купить перед его, Дениса, днём рождения огромный экскаватор и пытаться прятать его несколько дней в шкафу. Каким бы ни был большим тот шкаф, нет такого экскаватора, до которого пытливый мальчишка бы не добрался. И тут, как при грабеже банков («Перед тем, как брать кассу» — говорят бандиты в кино), важен план. Так что оставался один-единственный вариант — братик старший, просто он однажды взял и исчез. Может, его отправили в интернат: мальчик слышал, что есть такие ужасные места, куда ссылают плохих детей. Может, братик себя не очень хорошо вёл, хотя в это и трудновато поверить: если он старше, то вряд ли стал бы выбрасывать из супа на пол картошку, в надежде, что пёс уничтожит улики без следа. Мама говорила, что нет ничего хуже. А если нет ничего хуже картошки на полу, что же надо сделать такого, чтобы угодить в интернат?

— В каком же он классе? — спросил Денис, схватив маму за коленку. Ему нравилось прикасаться к шелковистой ткани этого платья, воздушного, как зефир.

— Он не ходит в школу, — сказала мама, досадуя, что её план отвлечь сына провалился. — Когда-то он ходил в детский сад.

— Я помню, помню! — радостно заявил мальчик. — Он был вот таким высоким, в красно-синей кофте и со шляпой. Ещё у него были белые кудрявые волосы. Он любил сидеть возле моей кровати — той самой, с бортиками, — когда я засыпал…

— Нет, малыш. Ну какие белые волосы, да ещё тем более кудри? Посмотри на нас. У меня волосы коричневые. У твоего папы — чёрные, и чёрная борода… хотя кудрявая, этого не отнять. То, что ты помнишь — хотя я удивлена, что ты действительно это помнишь — клоун, которого мы привезли из Амстердама. Он был из ваты и платяной ткани, а шляпа — из крашеного картона. Его порвал Рупор, и мы его выбросили. (Рупором звали пса за громкий голос, из-за которого частенько ругались соседи). Мальчик притих и ждал продолжения.

— Что касается братика… — мама ступала на тонкий лёд. Отец, схватив было газету и вознамерившись спрятаться за ней, аккуратно, как змею, сложил её на коленях, наблюдая за женой и сыном. — Это было ещё до тебя. Ты тогда существовал только у нас с папой в головах, поэтому ты уж точно не мог быть с ним знаком. Просто… он так и остался малышом, а ты родился и вырос.

Это поставило мальчика в ступор. Брови отца нависли над глазами, словно тучи. Возможно, ему хотелось надрать кому-то уши.

— Он что, сейчас маленький? Ходит в сад и играет с пластиковым паровозом? — спросил Денис.

И тут мама не выдержала. Слёзы хлынули из её глаз ручьями. Папа поднял её за плечи и, сурово взглянув на сына, увёл в комнату. А тот сидел, пытаясь уразуметь, как вопрос может так легко расстроить взрослого. Он уже знал, что есть опасные вопросы, острые, особенно такие, которые касались маленьких секретов мамы от папы, или крошечных папиных тайн, вроде сигарет, которые он хранил на балках под козырьком крыльца. Однако этот вопрос… он другой. К горлу подкатил комок. Мальчик несколько раз неуверенно хныкнул, но по-настоящему плакать не стал, он уже вышел из возраста, когда можно вволю порыдать из-за любой мелочи. Кроме того, зачем расстраиваться, когда ты только что узнал такую прекрасную новость! Мальчик подумал с минуту и решил, что этот день станет эпохальным. Даже эпохальнее дня, когда ему наконец-то купили новый велосипед, двухколёсный, со скоростями и ручными тормозами, как у взрослых.

Да, определённо это так.

Рыдания в соседней комнате утихли ещё не скоро. Сначала они стали глухими, и Денис понял, что мама теперь плачет, уткнувшись отцу в подбородок или в плечо. Что всё-таки её так расстроило? Денис пошёл гулять.

Первым делом он решил посетить детский сад, в который когда-то ходил и сам. Это была отличная идея. Где же ещё искать, как не вокруг пластикового паровоза? Денис прекрасно его помнил: яркий, красный, с большими жёлтыми колёсами и четырьмя прицепными вагонами. На него можно было усесться верхом и ехать, держась за трубу, прямиком в Торонто, город в Австралии, намалёванный на стене.

Сейчас разгар летних каникул, асфальт приятно-тёплый и, словно спина зебры, в полосах от следов шин. Школа, этакая прямоугольная разновидность медведя, впала на лето в спячку. Главный недостаток детского сада, насколько помнил Денис, в том и заключался, что в такое прекрасное время — время беготни по гаражам, игр в войнушку и в конкистадоров в ближайшем лесу (Денис с раннего детства обожал наблюдать за старшими мальчишками), ты вынужден собираться с утра и тащиться с кем-то из родителей в душную коробку сада с его пусть и многочисленными, но давно надоевшими игрушками и занятиями.

А вот теперь свобода! Бинго! Кавабунга! Крутяк крутятский! Денис готов был снова и снова повторять любимые словечки — только они могли передать его восторг. Однако в жизни каждого человека наступает время, когда нужно посмотреть назад. Вернуться к корням после долгих странствий. Снова вспомнить, как оно было, пересмотреть ошибки детсадовских лет с высоты своего возраста и жизненного опыта. Денис считал, что такое время для него наступило. Тем более нашёлся к тому великолепный повод.

Запихав руки в карманы, он отправился по знакомой с детства тропинке между пунктом приёма стеклотары и веломастерской, мимо пары двухэтажных коттеджей вроде того, в котором обитало их семейство. В одном из них жила Полина, она только-только пошла в первый класс, совсем ещё слюнтяйка; в другом — две одинокие старухи, приходящиеся друг другу сёстрами. Одна из них любила смотреть на детишек со второго этажа и мило улыбаться, ещё она горстями швыряла из окна конфеты. Другая вечно возилась на пятачке земли возле дома; руки у неё были по локоть в земле, а ногти, страшные длинные ногти, напоминали зубья от старой ржавой грабли. Она была угрюмой, вечно недовольной, и дети привыкли обходить старых сестёр за версту (издалека никогда нельзя было сказать наверняка, кто из них идёт тебе навстречу).