Стихотворения (перевод С Я Маршака) - Редьярд Киплинг

Сменяясь, вассалы несли караул

Под сводами царских палат,

И бледной светильни огонь озарял

Ульварскую саблю, тонкский кинжал,

И пламенем вспыхивал светлый металл

Марварских нагрудных лат.

Всю ночь под навесом на крыше дворца

Лежал он, удушьем томим.

Не видел он женских заплаканных лиц,

Не видел опущенных черных ресниц

Прекраснейшей Бунди, царицы цариц,

Готовой в могилу за ним.

Он умер, и факелов траурный свет,

Как ранняя в небе заря,

С башен дворца по земле пробежал

От речных берегов до нависших скал.

И женщинам плакать никто не мешал

О том, что не стало царя.

Склонившийся жрец завязал ему рот.

И вдруг в тишине ночной

Послышался голос царицы: - Умрем,

Как матери наши, одеты огнем,

На свадебном ложе, бок о бок с царем.

В огонь, мои сестры, за мной!

Уж тронули нежные руки засов

Дворцовых дверей резных.

Уж вышли царицы из первых ворот.

Но там, где на улицу был поворот,

Вторые ворота закрылись, - и вот

Мятеж в голубятне затих.

И вдруг мы услышали смех со стены

При свете встающего дня:

- Э-гей! Что-то стало невесело тут!

Пора мне покинуть унылый приют,

Коль дом погибает, все крысы бегут.

На волю пустите меня!

Меня не узнали вы? Я - Азизун.

Я царской плясуньей была.

Покойник любил меня больше жены,

Но вдовы его не простят мне вины!..

Тут девушка прыгнула вниз со стены.

Ей стража дорогу дала.

Все знали, что царь больше жизни любил

Плясунью веселую с гор,

Молился ее плосконосым божкам,

Дивился ее прихотливым прыжкам

И всех подчинил ее тонким рукам

И царскую стражу, и двор.

Царя отнесли в усыпальню царей,

Где таятся под кровлей гробниц

Драгоценный ковер и резной истукан.

Вот павлин золотой, хоровод обезьян,

Вот лежит перед входом клыкастый кабан,

Охраняя останки цариц.

Глашатай усопшего титул прочел,

А мы огонь развели.

"Гряди на прощальный огненный пир,

О царь, даровавший народу мир,

Властитель Люни и Джейсульмир,

Царь джунглей и всей земли!"

Всю ночь полыхал погребальный костер,

И было светло, как днем.

Деревья ветвями шуршали, горя.

И вдруг из часовни одной, с пустыря,

Женщина бросилась к ложу царя,

Объятому бурным огнем.

В то время придворный на страже стоял

На улице тихих гробниц.

Царя не однажды прикрыл он собой,

Ходил он с царем на охоту и в бой,

И был это воин почтенный, седой

И родич царицы цариц.

Он женщину видел при свете костра,

Но мало он думал в ту ночь,

Чего она ищет, скитаясь во мгле

По этой кладбищенской скорбной земле,

Подходит к огню по горячей золе

И снова отходит прочь.

Но вот он сказал ей: - Плясунья, сними

С лица этот скромный покров.

Царю ты любовницей дерзкой была,

Он шел за тобою, куда ты звала,

Но горестный пепел его и зола

На твой не откликнутся зов!

- Я знаю, - плясунья сказала в ответ,

От вас я прощенья не жду.

Творила я очень дурные дела,

Но пусть меня пламя очистит от зла,

Чтоб в небе я царской невестой была.

Другие пусть воют в аду!

Но страшно, так страшно дыханье огня,

И я не решусь никогда!

О воин, прости мою дерзкую речь:

Коль ты запятнать не боишься свой меч,

Ты голову мне согласишься отсечь?

И воин ответил: - Да.

По тонкому, длинному жалу меча

Струилась полоскою кровь,

А воин подумал: "Царица-сестра

С почившим супругом не делит костра,

А та, что блудницей считалась вчера,

С ним делит и смерть и любовь!"

Ворочались бревна в палящем огне,

Кипела от жара смола.

Свистел и порхал по ветвям огонек

Голубой, как стального кинжала клинок.

Но не знал он, чье тело, чье сердце он жег,

Это Бунди-царица была.

ПЕХОТА В АФРИКЕ

В ногу, в ногу, в ногу, в ногу - мы идем по Африке.

Сотни ног, обутых в буцы, топают по Африке.

Буиы, буцы, буцы, буцы топчут пыль дорожную.

От воины никуда не уйдешь.

Восемь, семь, пятнадцать миль, - тридцать нынче пройдено.

Десять, три, четырнадцать, - двадцать семь вчера прошли,

Буцы, буцы, буцы, буцы топчут пыль дорожную.

От войны никуда не уйдешь.

Думай, думай, думай, думай, - думай хоть о чем-нибудь

Или станешь идиотом от такого топота.

Буцы, буцы, буцы, буцы топчут пыль дорожную.

От войны никуда не уйдешь.

Считай, считай, считай, считай, патроны пересчитывай.

А если зазеваешься, - тебя раздавят тысячи.

Буцы, буцы, буцы, буцы втопчут в пыль дорожную.

От войны никуда не уйдешь.

Голод, боль, бессонницу - все ты можешь вынести.

Но нельзя, нельзя, нельзя слышать, как без устали

Буцы, буцы, буцы, буцы топчут пыль дорожную.

От войны никуда не уйдешь.

Днем еще туда-сюда - все же ты в компании.

Но когда кругом ни зги, только слышишь сапоги

Только буцы, буцы, буцы топчут пыль дорожную.

От войны никуда не уйдешь.

Сорок дней я был в аду и скажу по совести,

Там не жарят, не пекут, - там все то же, что и тут

Буцы, буцы, буцы, буцы топчут пыль дорожную

От войны никуда не уйдешь.

НАДПИСЬ НА МОГИЛЕ СОЛДАТА БЫВШЕГО КОНТОРЩИКА

Не плачьте, - сделала борьба

Свободным робкого раба.

И, став свободным, он открыл

В себе источник новых сил.

И силы отдал он свои

Товариществу и любви.

И, жизнь за дружбу положив,

Он пал, но вечно будет жив.

МАШИНЫ

Человек из-под земли нас откопал

И расплавил в огненной печи,

Дал нам блеск, и форму, и закал,

По размеру обстрогал и обточил.

Дайте воду нам и уголь в срок.

Смажьте маслом - и пустите в ход.

Выполнять мы будем свой урок

Дни и ночи, дни и ночи напролет.

Мы толкаем,

Тянем,

Гоним

И везем,

Ткем,

Печатаем

И строим

Вместо вас,

Пилим

Доски

И взрываем

Чернозем,

Слышим,

Видим

Без ушей

И глаз,

Мы послушны человеку, но заметь:

Нам чужда ошибка или ложь.

Ни прощать мы не умеем,

Ни жалеть

За один случайный промах

Ты умрешь!

x x x

Не было краше Балкиды-царицы

В мире во все времена,

Но, как с подругой, могла сговориться

С бабочкой легкой она.

Был повелитель могучий и славный

Азии царь Соломон.

Но с мотыльками, как с равными равный,

Часто беседовал он.

Сладко подумать о том, что когда-то

Два властелина земли

С бабочкой легкой, плясуньей крылатой,

В рощах беседы вели!

ИЗ ВИЛЬЯМА ЙЕЙТСА

СКРИПАЧ ИЗ ДУННИ

Когда я на скрипке играю,

Вся улица пляшет со мной.

Двоюродный брат мой - священник.

Священник и брат мой родной.

Но я не завидую братьям:

Им старый молитвенник мил,

А я себе песенник славный

На ярмарке сельской купил.

Когда постучимся мы трое

В день Судный у райских ворот,

Привратник нам всем улыбнется,

Но первым меня позовет.

Кто праведен сердцем, тот весел,

Коль скорбный не выдался час.

А веселые любят скрипку,

А веселые любят пляс.

СТАРАЯ ПЕСНЯ, ПРОПЕТАЯ ВНОВЬ

Я ждал в саду под ивой, а дальше мы вместе пошли.

Ее белоснежные ножки едва касались земли.

- Любите, - она говорила, - легко, как растет листва.

Но я был глуп и молод и не знал, что она права.

А в поле, где у запруды стояли мы над рекой,

Плеча моего коснулась она белоснежной рукой.

- Живите легко, мой милый, как растет меж камней трава.

Но я был молод, и горько мне вспомнить ее слова.

ИЗ ДЖОНА МЭЙСФНЛЬДА

МОРСКАЯ ЛИХОРАДКА

Опять меня тянет в море,

где небо кругом и вода.

Мне нужен только высокий корабль

и в небе одна звезда,

И песни ветров,

и штурвала толчки,

и белого паруса дрожь,

И серый, туманный рассвет над водой,

которого жадно ждешь.

Опять меня тянет в море,

и каждый пенный прибой

Морских валов,

как древний зов,

влечет меня за собой.

Мне нужен только ветреный день,

в седых облаках небосклон,

Летящие брызги,

и пены клочки,

и чайки тревожный стон.

Опять меня тянет в море,

в бродячий цыганский быт,

Который знает и чайка морей,

и вечно кочующий кит.

Мне острая, крепкая шутка нужна

товарищей по кораблю

И мерные взмахи койки моей,

где я после вахты сплю.